Были разговоры об этом и с Вадимом Ивановичем Тумановым: «Володя говорил: «Если останусь на Западе— вынудят— я им такое сделаю!» Да каждое его слово оттуда ловили бы. Верили бы как никому другому!» И еще одно важное свидетельство В. И. Туманова: «Володе предложили в Израиле миллион долларов за участие в каком-то кинофильме. Он отказался — боялся, что не пустят назад. Я ему говорю: «Ну и дурак, что отказался». — «Вадим, был бы ты за границей, я бы еще подумал…» — ответил он».

Говорил на эту тему В. В. и с Василием Аксеновым: «Он ко мне с Мариной приехал в Переделкино специально посоветоваться:

— Как ты думаешь, стоит ли мне уезжать на Запад? Я здесь больше не могу — задыхаюсь.

Володя еще связывал свои запои с пребыванием на Родине, наивно полагая, что там этого не будет. Во всяком случае, у него было ощущение недостатка кислорода. Он говорил, что, может быть, откроет русский артистический клуб в Нью-Йорке — именно в Нью-Йорке, а не в Париже. Насколько помню, я Володю активно отговаривал. Это было бы, как если бы Гагарин решил остаться на Западе или космонавт Леонов перелез из «Союза» в «Аполлон» и сказал: «Прошу политического убежища».

Еще одна сторона проблемы: отношение Высоцкого к эмигрантам, у которых жизнь на Западе не сложилась, и которые просились назад. Своего троюродного брата Павла Леонидова (эмигрировал в США в 1975 году) В. В. так и не простил за то, что он сделал такую попытку: «Да как ты мог! Как ты мог проситься назад! Знаю, что не ты, что не в тебе дело. Это я слышал, но и в тебе!» Вообще монологам Высоцкого в исполнении П. Леонидова (книга «Высоцкий и другие») надо верить с осторожностью, но это их последний разговор. И разговор на тему, Леонидову не очень приятную…

В последний год своей жизни Высоцкий многим своим друзьям и знакомым говорил, что собирается на полгода (или даже на год) в Америку (вариант: во Францию) — поменять образ жизни и поработать. Добавим еще— и полечиться от наркомании… У В. В. в самые последние дни жизни был оформлен заграничный паспорт, куплен билет в Париж на 29 июля и получена американская виза на начало августа. Вспоминает Михаил Шемякин: «Он мне говорил перед смертью, что самая его великая мечта — уехать в Америку…»

Барбара Немчик — гражданка США: «А еще Володя хотел как-то связать русскую эмиграцию с Россией, тогда это было очень трудно. И Высоцкий был, наверное, единственным человеком, который мог бы это сделать…»

Связать эмиграцию с Россией… Трудно представить себе, как это можно было практически сделать в конце 70-х— начале 80-х… Но повторим, что у Высоцкого действительно была уникальная ситуация: он мог свободно общаться и даже дружить с недавними эмигрантами. Другие писатели и поэты если и встречались со своими бывшими коллегами, то делали это очень осторожно, а часто и тайно. Ведь ездили они за границу в составе делегаций и групп…

Были, конечно, исключения, но они были очень редкими и не очень достойными… Это, во-первых, писатели, прямо или косвенно связанные с КГБ — обычно авторы романов о подвигах советских чекистов. И во-вторых, очень известные люди, которые могли позволить себе не бояться, но это считанные единицы. И, конечно, представители партийно-советской верхушки, но им было не до контактов с эмигрантами…

Здесь мы говорили главным образом об эмигрантах 70-х годов, но ведь была еще и первая русская эмиграция… Рассказывает Наум Коржавин (интервью И. Рогового), который в 1979 году побывал на концерте Высоцкого в США: «Зрителей было много, полный зал. Там, в основном, была наша эмиграция. Из старой эмиграции было меньше людей, потому что они хуже это понимают. Они и Галича хуже понимают. В массе своей они больше понимают Окуджаву».

Об этом же говорят А. Д. Синявский и М. В. Розанова, которые увезли пленки с записями Высоцкого в эмиграцию, в Париж… М. В. Розанова: «И вот одной старой эмигрантской паре мы поставили-Высоцкого. Они прослушали и затем, помявшись, сказали, что это, наверное, хорошо, но Шаляпин пел лучше, потому что не хрипел и не кричал». А. Д. Синявский: «Думаю, что такая реакция была вполне естественной. Когда в эмиграции я пробовал пересказывать сюжеты песен Высоцкого — петь их я, естественно, не мог, то мои рассказы воспринимались даже враждебно».

И в заключение еще один отрывок из интервью М. Шемякина, он говорит на тему — если бы Высоцкий уехал: «В то же время он не имел такого опыта: потерять родину и вновь ее обрести. Нам, русским, кажется сначала, что мы отказались от чего-то пустякового. Проходит время, и ты начинаешь понимать, что ты потерял. У Володи этой проблемы не было…»

Но кто может сказать теперь: к счастью или к несчастью — не было этой проблемы?

Вначале о «странных сближениях»… Весной 1980 года — за три месяца до смерти — Высоцкий в Венеции. Трудный разговор с женой — В. В. впервые рассказывает ей о наркотиках. На катере они плывут по каналам Венеции: «Мы проплываем мимо кладбища, — пишет в своей книге «Владимир, или Прерванный полет» Марина Влади, — где находятся могилы многих знаменитых артистов. Ты говоришь: «Неплохо в качестве места вечного успокоения».

В 1996 году умер Иосиф Бродский — он не захотел жить с чужим, пересаженным сердцем. Проститься с ним пришло совсем немного людей — среди них и премьер-министр России Виктор Черномырдин. Было предложение захоронить прах лауреата Нобелевской премии в родном Санкт-Петербурге — «На Васильевский остров я приду умирать…». Потом было объявлено, что могила Бродского будет в Америке около его деревенского дома… Но после вскрытия завещания выяснилось, что сам поэт просил похоронить его в Венеции — вполне возможно, на том самом кладбище…

Отношение В. В. к ведущим русским советским поэтам было, разумеется, разным: от восторженных отзывов в молодости до горького «Они меня считают чистильщиком» (в разговоре с В. Тумановым). Еще одна важная деталь: при жизни В. В. никто из «ведущих» не считал и публично не называл Высоцкого поэтом…

Лишь к одному русскому поэту отношение Высоцкого было неизменным: он высоко ценил поэзию и личность Иосифа Бродского. Может быть, еще и потому, что Бродский не дал ни одного повода усомниться в своем высоком человеческом качестве. Вспомним по этому поводу известные слова В.В.: «Россия— единственная страна, где поэзия находится на таком уровне… И не только из-за того, что наши поэты были большими стихотворцами и писали прекрасные стихи, а из-за того, что они достойно вели себя в жизни: и по отношению к властям, и по отношению друг к другу, и по отношению к друзьям и, конечно, к своему творчеству».

Какие же отношения связывали двух самых крупных русских поэтов нашего времени? Иосиф Бродский рассказывает в интервью «Независимой газете» (июнь 1991 года): «У нас был один общий приятель. Мы познакомились у Миши Барышникова. Два-три раза, когда он (Высоцкий) сюда (в США) приезжал, мы всячески гуляли, развлекались». Это знакомство произошло, скорее всего, в Ленинграде — еще до эмиграции Бродского и Барышникова, — потому что упомянутые две-три встречи могли быть только во время поездок Высоцкого в США (1975–1979).

Но еще до знакомства Бродский знал — или, по крайней мере, слышал — песни Высоцкого. И самое интересное и интригующее: «Впервые я услышал его из уст Анны Андреевны Ахматовой: «Я был душой дурного общества».

За границей Бродский и Высоцкий виделись не только в Нью-Йорке. Бродский прилетает в Париж на гастроли Таганки и совершенно не принимает таганского «Гамлета». «Помню, Володя Высоцкий прислал мне телеграмму из Парижа в Лондон. Я прилетел на спектакль, но свалил с первого действия. Это было невыносимо». Заметим, что еще один знаменитый человек так же категорически не принял Гамлета-Высоцкого. Это был член компании на Большом Каретном— Андрей Тарковский.