— «Нет». — «Вы бежали с корабля, потому что вам нравится жить на Западе?» «Да». — «Вы любите свою родину?» — «Да». — «Вы согласились выполнять поручения КГБ, потому что любите свою родину?» — «Нет». — «Вы считаете себя честным человеком?» — «Да». — «Ваши руководители в КГБ считают вас перспективным агентом?» — «Нет». — «Девушку, с которой вы встречались в Москве перед призывом на военную службу, зовут Таня?» — «Да». — «Ваши родители ничего не знали о вашем намерении перейти на Запад?» — «Да». — «Иногда вам приходится говорить неправду?» — «Да».

Сижу, как на электрическом стуле. Руки — на подлокотниках кресла. Электроды подключены к телу, и самописец беспристрастно выписывает мне приговор. Или — оправдание? Полиграф и не таких, как я, помогал «расколоть».

Иногда одинаковые вопросы повторяются. Иногда кажется, что такой вопрос уже был, но нет, два-три слова заменены, и смысл фразы становится прямо противоположным. А задумываться нельзя, темп выдерживается спринтерский. Мои нехитрые уловки, когда я, чтобы выиграть время, пытаюсь вместо «да» — «нет» привести развернутый ответ, немедленно и резко пресекаются.

Пытка продолжалась около часа. Наконец, человек в роговых очках вышел из-за спины, выключил прибор и стал отсоединять меня от проводов. Почти одновременно появился Алекс и инвалид с перстнем. Все трое, не обращая на меня внимания, уткнулись в ленту самописца. Должно быть, не все там оказалось гладко, во всяком случае, их лица продолжали оставаться напряженными, словно у хирургов, завершивших операцию, но не убежденных в том, что пациент будет жить.

Затем Алекс свернул ленту в рулончик и сунул себе в карман. «Поехали обедать», — коротко бросил он. В машине я «наивно» спросил его, что это было. «Чрезвычайно важный этап твоей проверки», — ответил Алекс без тени улыбки.

В середине 70-х ребята с Лубянки через подставное лицо продали агенту американской разведки за хорошие деньги один из томов так называемой «Розыскной книги». Это секретное, постоянно обновляющееся издание, где публиковались «ориентировки» на лиц, разыскиваемых госбезопасностью. Были там сведения и обо мне. Вот они: «Туманов Олег Александрович. 1944 года рождения, уроженец и житель г. Москвы, русский, образование среднее, бывш. кандидат в члены КПСС, по специальности чертежник, служил матросом в войсковой части 63972 Дважды Краснознаменного Балтийского флота. Рост 173 см, волосы темные, лицо овальное, глаза голубые, на правой щеке у виска имеются три родинки. Отец Туманов Александр Васильевич, мать Туманова Евдокия Андреевна, брат Туманов Игорь Александрович, близкая связь Данилова Татьяна Константиновна проживают в городе Москве.

В ночь с 18 на 19 ноября 1965 года в период стоянки корабля на якоре в территориальных водах Объединенной Арабской Республики в заливе Салум в 1,5 км от берега исчез. Установлен проживающим в Мюнхене (ФРГ), работает в отделе новостей радиостанции «Свобода», от имени Валерия Шульгина постоянно выступает с антисоветскими речами.

Арест санкционирован военным прокурором Дважды Краснознаменного Балтийского флота».

Здесь есть, по меньшей мере, три неточности. Во-первых, глаза у меня не голубые, а зеленые. Во-вторых, отчество матери не Андреевна, а Андриановна. И, наконец, родинка у меня на правой щеке всего одна, но никак не три. Типичный пример чисто русского отношения к делу. Даже к такому, как розыск «государственных преступников».

У меня порой создавалось впечатление, что на радиостанциях «Свобода» и «Свободная Европа» работали люди только двух сортов: агенты ЦРУ и агенты КГБ. О деятельности американских спецслужб даже на Западе написано очень много. Факт, как говорится, общепризнанный. Но и спецслужбы восточноевропейских стран не дремали. Польская контрразведка до 1971 года регулярно получала информацию от внедренного в «Свободную Европу» капитана Анджея Чеховича, а когда он вернулся в Варшаву, его заменил Мечислав Лях. Болгары пользовались услугами офицера своей госбезопасности Христо Христова. Чехословаки «пристроили» в Мюнхене Павла Минаржика. И это только те, имена которых были раскрыты, попали в прессу. То есть лишь мизерная часть айсберга.

Я знаю людей, которые были всеобщими любимцами на «Свободе» и которых уже давно нет в живых, — они унесли в могилу тайну своего многолетнего сотрудничества с советской госбезопасностью. Я знаю и тех, кто и по сей день продолжает секретную деятельность. Осуждаю ли я их? Нет, не осуждаю.

С появлением дочери и ее первыми самостоятельными путешествиями ползком по полу связан один эпизод, которому я до сих пор не нахожу объяснения. Однажды — девочке было около годика — она выползла из спальни, держа за щекой какой-то посторонний предмет. Я взял ее на руки, и она выплюнула его изо рта. Ого! Это оказался миниатюрный микрофон с магнитной присоской. Он был искусно замаскирован под округлую шляпку винта. Откуда Саша отковыряла этого «клопа», кто и когда его поставил? Я был сильно встревожен нечаянным открытием. Что это? Обычная рутинная проверка, которой время от времени подвергали всех сотрудников? Или контрразведка взялась за меня всерьез?

После недолгих размышлений я счел за лучшее выбросить свою находку в мусорный контейнер. Не сказал о ней ни жене, ни службе безопасности. Правда, при очередной встрече в Карлсхорсте рассказал о «клопе» своим коллегам, чем, похоже, здорово озадачил их. Они посоветовали тщательно осмотреть всю квартиру, а также еще строже соблюдать правила конспирации. Вернувшись, я добросовестно облазил все комнаты, но больше ничего подозрительного не заметил.

У нас на «Свободе» ни для кого не было секретом, что сотрудникам службы безопасности ничего не стоит зайти в отсутствие хозяев в любую квартиру и произвести там негласный обыск. В частности, по этой причине я не держал дома никакой спецтехники, кроме контейнера для фотопленки, сделанного в виде электрической батарейки. Это и была самая настоящая батарейка, питавшая током мой радиоприемник, а внутри нее существовал контейнер.

Помнится, где-то в середине 70-х, я уехал на работу, оставив в квартире свою новую подружку. После полудня она позвонила мне взбешенная:

— Кому ты дал ключи от квартиры?

— Никому я их не давал. Что произошло?

— Как это что! Я проснулась оттого, что кто-то открывал ключом дверь.

Решив, что это ты вернулся с работы, я, как была полуголая, выбежала в прихожую. И, о Боже, там стоят два совершенно посторонних человека. Они поздоровались со мной, повернулись и ушли.

— Как они выглядели?

После того как она описала мне незваных гостей, сомнений не оставалось: это были шеф службы безопасности радиостанции и один из его сотрудников.

Меня «засветил» переметнувшийся из Греции офицер нашей внешней контрразведки по фамилии Гундарев. Он точно знал, что на «Свободе» КГБ имеет своего человека. Он мог перечислить некоторые косвенные признаки, указывающие на меня. Вообще, он знал очень много. Когда он сбежал, мои руководители в Москве сразу забеспокоились и решили, что моя песенка спета. Пора домой.

23 февраля мы в Мюнхене всегда отмечали праздник Советской Армии. Кто-то, как я, действительно имел раньше отношение к советским вооруженным силам, кто-то служил во власовской армии, а кто и в белогвардейской. Раз был на военной службе, значит, празднуй. В этот день мы собирались хорошей мужской компанией и крепко выпивали.

День 23 февраля 1986 года не стал исключением. Я вернулся домой после дружеской пирушки довольно поздно. Налил себе еще полстакана водки и выпил под горбушку с соленым огурцом, вспомнив добрым словом своих воевавших когда-то далеких московских родственников.

Этот день выпал на воскресенье, а понедельник был у меня, как всегда, выходным, и я отсыпался.

Телефон разбудил меня в шесть часов утра. Где-то на другом конце провода что-то щелкнуло, пискнуло, и в ухо ворвался веселый русский голос: