Совещание началось вечером. Собрались почти все, кого мы вызывали. От имени обкома я предложил следующий план действий: все отряды должны обеспечить себя транспортом, примерно одни сани и пара лошадей на трех-четырех человек, объединить отряды под единым руководством, провести большой рейд по районам Минской, Полесской, Пинской и частично Барановичской, Молодечненской и Могилевской областей.

Задача рейда: разгром немецких и полицейских гарнизонов в деревнях и районных центрах, разрушение мостов, складов, нефтебаз; проведение широкой политико-массовой работы среди населения и вовлечение его во всенародную борьбу с врагом.

Предложение обкома было единодушно принято. Никто не сомневался, что население всюду поддержит и обеспечит нас всем необходимым. В свою очередь и мы поможем населению. В гарнизонах много складов с зерном, продуктами, одеждой. Все захваченное будет роздано людям. Это еще больше поднимет авторитет партизан и укрепит нашу связь с массами.

Мы учитывали также, что у партизан не хватает оружия. Рейд поможет нам решить и эту задачу.

Таким образом, выходило: оставаться на зиму в лесу на одном месте — значит рисковать отрядами; идти же в рейд, в смелое и решительное наступление на врага — значит расти, крепнуть, закаляться в боях, расширять связи с населением, воспитывать в народе веру в великую жизненную силу Советской власти, в победу Красной Армии.

На этом же совещании был создан главный штаб из семи человек. В него вошли Мачульский, Бондарь, Бельский, Варвашеня, Горбачев, Корж и я. Позже мы распределили обязанности между собой. На меня как на секретаря обкома были возложены обязанности командующего партизанскими отрядами Минской и Полесской областей. Мачульский и Корж были моими заместителями по руководству боевыми операциями; Бондарь — по разведке и контрразведке; Бельский и Варвашеня занимались работой подпольных партийных организаций, выпуском листовок и газет, массово-разъяснительной работой среди населения.

Так мы объединили все партизанские отряды под единым руководством. Но это не означало, что отряды лишались самостоятельности и не имели права проявлять собственную инициативу. Наоборот, создание единого оперативного руководства способствовало более полному использованию инициативы отдельных отрядов. Все зависело от условий и обстановки. Если нужно, отряды могли действовать самостоятельно. В случае необходимости массированного удара они должны были выполнять общий план штаба.

Командиры разошлись. В лагере снова стало тихо. Эсэсовца увели в один из отрядов. Его следовало бы доставить в Белорусский штаб партизанского движения или в штаб фронта, но мы такой возможности не имели. Нам необходимо было как можно быстрее переправить за линию фронта документы, отобранные у фашистского офицера.

Бывает, что последние осенние деньки вдруг захотят порадовать людей теплом и светом. И не хочется верить тогда, что зима на пороге и со дня на день нужно ожидать морозов и метелей.

Один из таких дней. В землянке никому не сидится. Даже Алексей Георгиевич вышел вместе со всеми и примостился возле огонька. За последнее время он заметно поправился и понемногу начал ходить.

Два маленьких костра горят возле землянки. Так более удобно и практично. Когда в холодную погоду горит, потрескивая, огонек, каждому хочется подойти к нему, погреть руки. А места возле маленького костра на всех не хватает. Раскладывать же большой нельзя: будет виден дым. Поэтому и горят два маленьких костерка, возле каждого сидят по три-четыре человека, свободные от службы.

Горбачев разговаривает с нижинскими комсомольцами. Они пока еще здесь, только ночью снова пойдут на свои конспиративные квартиры. Рядом с Горбачевым сидит Адам Майстренко, секретарь Любанского райкома комсомола. Разговор идет о Фене Кононовой, руководительнице нижинской комсомольской подпольной организации. После похищения эсэсовского офицера оккупанты ищут ее. Специальные разведотряды рыскают по всем деревням.

К огню подошли и вступили в разговор Бельский и Варвашеня.

С комсомольским подпольным руководством в области до сих пор не ладилось. Правда, у нас уже был обком комсомола, большинство районов имели райкомы комсомола, но работали они еще слабо. В первые месяцы войны комсомольское подполье возглавлял бывший секретарь Минского обкома комсомола Мальчевский. Но он показал себя человеком неустойчивым и малонадежным.

Подпольный обком партии обратился в ЦК КП(б)Б к товарищу Пономаренко и в ЦК комсомола Белоруссии к товарищу Зимянину с просьбой прислать на Минщину крепких духом, проверенных комсомольских работников. Вскоре были присланы Евгений Коноплин, Анатолий Денисович и Степанцов. Михаил Васильевич Зимянин прибыл в штаб Минского партизанского соединения и оттуда руководил работой по вовлечению молодежи Белоруссии в активную борьбу с фашистскими захватчиками. Комсомольское подполье стало быстро укрепляться.

Слуцкая, копыльская, стародорожская, любанская, гресская и старобинская комсомольские организации были самые сильные. Из деревенских самой крупной и активной считалась нижинская комсомольская организация. В этом была большая заслуга Фени Кононовой. И теперь мы задумались: не ослабнет ли работа в Нижине, если Феню перебросить в другое место? Это особенно беспокоило Ивана Денисовича Варвашеню, который бывал в нижинской организации, знал почти всех комсомольцев и помогал им в работе.

Бюро обкома детально обсудило ближайшие задачи некоторых подпольных молодежных групп, в том числе и нижинской. Мы пришли к выводу, что Кононову необходимо перевести из Нижина и направить на работу в Любанский райком комсомола. У нее имеется богатый опыт, пусть связывается с деревенской молодежью и комсомольцами, помогает им включиться в подпольную борьбу.

Родственников и близких Фени, которым мог угрожать арест, решили забрать в отряды или переселить в отдаленные деревни района, где их никто не знал. Осуществить это поручили Адаму Майстренко.

Возле другого костра сидели Бердникович, Гальченя и председатель колхоза Андрей Трутиков. Из посторонних только Трутиков знал тропинку на наш островок. Он был хорошим помощником во всех подпольных и интендантских делах. Трутиков вывел из окружения многих бойцов, создал несколько складов оружия и уберег почти все колхозное добро. Когда к району приблизились оккупанты, Трутиков с колхозниками разрушили мосты, завалили дороги срубленными деревьями, в нескольких местах засыпали мелиоративную канаву. Теперь летом оккупантам не так-то легко попасть в Озерное. Там были большие запасы хлеба, овощей и скота. Недаром партизаны называли эту деревню центральной партизанской базой. Старый Андрей выручал партизан, когда в каком-либо отряде кончались продукты.

Хозяйственный и заботливый Трутиков организовал помол зерна. В первые месяцы партизанской борьбы это имело большое значение. Зерно у нас было: при разгроме гарнизонов мы забирали немецкие запасы, его давали нам и колхозы, а вот муки в достаточном количестве не имели. Мельницы теперь нигде не работали, да и вряд ли кто отважился бы привезти на мельницу сразу несколько мешков зерна: это вызвало бы подозрение оккупантов. Поэтому Трутиков молол понемногу, будто бы лично для себя. Позже он нашел еще один способ увеличить помол: пустил в ход все жернова, какие только были в деревне, сделал новые. Колхозники вертели жернова вручную. Разумеется, это не разрешало проблемы, но все же помощь была значительная.

Спустя некоторое время Трутиков усовершенствовал мукомольное дело. Неподалеку от деревни стояла старая, почти уже сгнившая ветряная мельница. Заглянув однажды на эту мельницу, Трутиков постучал пальцами по оголенным стропилам, осмотрел фундамент и решил: «Вчера это была куча дров, а сегодня ветрячок может пригодиться! Кто догадается, что здесь партизаны мелют себе муку?» И колхозники взялись за работу. Укрепили стояки, подняли наверх новые жернова, крылья облицевали — и завертелась мельничка. Кажется, и ветра нет, а она себе вертится и вертится. Привозят колхозники зерно, просушенное в печах, чтобы камни не заклеивались и мука была бы полегче. На всякий случай на мешках пишут свои фамилии — в случае проверки, на-ка, выкуси, — каждый имеет право смолоть себе муки.