Самый большой успех, достигнутый моим отиом в Сунсильской средней школе, можно сказать, — это обретение многочисленных товарищей, готовых делить одну судьбу — жизнь и смерть во имя Кореи.

Среди товарищей по учебе было много таких лиц, которые, тесно сблизившись с моим отлом, сходились взглядами насчет судеб страны и нации. Все они были известные молодые предтечи, люди большого сердца, широкого кругозора и незаурядного характера.

К таким товарищам отца из пхеньянцев относится Ли Бо Сик. Он был причастен и к читательскому кружку, и к Обществу единодушия и дружбы. Впоследствии он внес большой вклад в дело создания Корейского национального общества, играл большую роль и во время Первомартовского народного восстания[12].

Когда мы жили в селе Понхва, он часто приходил в Менсинскую школу, чтобы встретиться с моим отцом.

Из товарищей по средней школе — уроженцев провинции Северный Пхеньан — тесно сблизился с моим отцом Пэк Сэ Бин (Пэк Ен Му). Когда мой отец бывал в провинции Северный Пхеньан, он родом из Пхихена, часто сопровождал отца. Он был зарубежным связным Корейского национального общества. В декабре 1960 года в Южной Корее был создан «Центральный консультативный совет по национальному самостоятельному объединению», тогда, говорят, Пэк Сэ Бин был членом совета.

В эти ученические годы Пак Ин Гван жил вместе с моим отцом в одном общежитии. Некоторое время и мой отец проживал в общежитии. Весной 1917 года Пак Ин Гван учительствовал в Квансонской школе в Ынрюре провинции Хванхэ, состоял в Корейском национальном обществе. Он, бывая в Сонхва, Чэрене, Хэчжу и других районах страны, вел работу по сплочению товарищей, был арестован вражеским сыщиком, пробыл целый год в Хэчжуской тюрьме. Когда он учительствовал в Квансонской школе, его ученики писали сочинения на тему «Отношения между Полуостровом и нами». Эти сочинения, хранящиеся теперь в Ынрюрском историко-революционном музее, приоткрывают завесу над настроением и духовным миром учащихся этой школы, находившейся тогда под влиянием Корейского национального общества.

Из участников движения за независимость самую тесную связь с моим отцом имел О Дон Чжин. Он часто приходил к нам, когда отец учился в Сунсильской средней школе.

Тогда О Дон Чжин учился в Пхеньяне в Тэсонской школе, открытой АН Чхан Хо. Их дружба была скреплена идейно и потому она выходила за рамки чисто человеческих отношений, и общение между ними с самого начала отличалось задушевностью и пламенностью. Впервые О Дон Чжин сочувствовал идеям моего отца весной 1910 года, когда проходило спортивное соревнование на военном плацдарме в Кенсангоре (военный плацдарм этот находился перед казармой в конце правления династии Ли).

В том соревновании участвовало более 10 тысяч учащейся молодежи, съехавшейся сюда из Пхеньяна, Пакчхона, Кансо, Енью и других районов страны.

После окончания соревнования состоялось выступление ораторов, где некоторые учащиеся заявили, что наша страна, если она хочет стать цивилизованной, должна внедрить у себя японскую цивилизацию. Против таких утверждений выступил мой отец. В своем выступлении он подчеркнул необходимость осуществить модернизацию, обновление нашей страны своими собственными силами, что очень приковало к себе внимание собравшихся.

Среди этой публики был и О Дон Чжин, будущий командующий войсками группировки Чоньибу. Позже каждый раз в своих воспоминаниях о тех временах он с глубоким чувством признательности говорил: «Выступление Кима произвело на меня большое впечатление».

Примерно с 1913 года О Дон Чжин под видом торговца (оптового) бывал в Сеуле, Пхеньяне, Синичжу и других ведущих городах страны, съездил и в Китай. К моему отцу он приходил часто, советовался с ним по вопросу о будущей судьбе движения за независимость, Вначале О Дон Чжин представлялся мне просто добродушным торговцем. А позже, когда мы жили в Бадаогоу и в Фусуие, я увидел в нем и видного деятеля движения за независимость Кореи.

И настало время, когда О Дон Чжин (его псевдоним — Соньам) слыл уже таким широко известным лицом, что почти не было человека, который не знал бы его. По его имущественному положению и окружению он мог бы жить и без бремени революции, без ее огромных трудностей и невзгод, но он, поднявшись с оружием в руках, бросился в борьбу с японскими империалистами.

О Дон Чжин питал к моему отцу чувство особого уважения и дружбы. К этому знатному человеку в Ичжу приходили многие гости. Весь флигель его дома был выделен специально для гостей. Их было так много, что для них была специально нанята кухарка. Но когда навещал его мой отец, он приглашал его не в комнату флигеля, а во внутреннюю комнату главного здания, и угощение для него стряпала на кухне непосредственно его жена.

Как-то О Дон Чжин с супругой пришли к нам в гости, и моя бабушка в знак особого уважения подарила им на память латунную посуду для каши.

Я пишу об О Дон Чжине так подробно не только потому, что он был другом и товарищем моего отца, но и потому, что он был тесно связан с моими молодыми годами. Я с малолетства питал к нему особую признательность. Когда я учился в Гирине, он был арестован японцами. Утекло много воды, и в начале марта 1932 года, когда я колесил по районам Цзяньдао с целью создать Антияпонскую народную партизанскую армию, в Синичжуском местном суде проходил судебный процесс над ним. Когда мне говорили, что протокол о предварительном слушании дела Ганди состоит из 25 тысяч страниц, я даже ахнул от удивления, но-увы! — протокол о предварительном слушании дела О Дон Чжина — 35 тысяч страниц, 64 книги!

В тот день, когда состоялся судебный процесс по его делу, в суд нахлынуло несколько тысяч зрителей, и судебный процесс, который было предназначено начать с утра, начался лишь после часа пополудни. О Дон Чжин отказывался от всякого судебного разбирательства и, поднявшись на место главного судьи, провозглашал свое: «Да здравствует независимость Кореи!», сотрясая весь суд.

Не на шутку встревоженные японские судьи поспешно прекратили разбирательство и заочно, в отсутствии обвиняемого, вынесли втайне приговор. На апелляционном процессе он был приговорен к пожизненному тюремному заключению и умер в тюрьме, так и не увидев дня освобождения родной страны, чему отдал всю свою жизнь…

Когда мы вели весьма трудную борьбу за создание партизанских отрядов, на страницах газет были опубликованы статьи о судебном разбирательстве, говорящем о глубокой убежденности в правоте своего дела и твердой воле этого патриота. Был опубликован и фотоснимок, запечатлевший О Дон Чжина, идущего под конвоем в Пхеньянскую тюрьму в соломенном мешке, надеваемом, как было положено, на голову «преступника». Этот фотоснимок заставил меня тогда с глубоким чувством восстанавливать в памяти его непоколебимый патриотический дух.

Немало из тех, кто сблизился с моим отцом в годы ученичества в Сунсильской средней школе, стали стойкими революционерами. Впоследствии они составили ядро Корейского национального общества.

Оставив учебу в Сунсильской средней школе, отец начал учительствовать в Сунхваской школе в Мангендэ и Менсинской школе в Кандоне, отдавая все силы воспитанию подрастающего поколения, в то же время прилагая усилия для сплочения товарищей. Стремление развернуть активную практическую борьбу, расширяя арену революционной деятельности, говорят, заставило его бросить учебу в Сунсильской средней школе. Только это, а не что-то другое.

В 1916 году отец, воспользовавшись каникулами, побывала Цзяньдао. Неизвестно, какую и с кем связь он имел тогда, но через Цзяньдао он поехал в Шанхай, где установил связи с революционной группой Сунь Вэня (Сунь Ятсен).

Отец высоко ценил Сунь Вэня как пионера буржуазно-демократической революции в Китае. По словам отца, в Китае мужчины, обрезав косы, начали отдыхать раз в неделю, и само введение такой системы было возможно благодаря усилиям таких сторонников буржуазной реформы. Отец хвалил выдвинутую Сунь Ятсеном программу китайской революционной организации Туимэнхой — три народных принципа: национализм, народовластие и народное благоденствие, и три основные политические установки: союз с СССР, союз с Компартией Китая, поддержка рабочих и крестьян, выдвинутые им под влиянием движения 4 мая, высоко ценил отец его как революционера с большим сердцем, твердой волей и дальновидной прозорливостью. В то же время отец говорил, что Сунь Ятсен допустил ошибку: после образования Китайской Республики он уступил свое место как президента Юань Шикаю, хотя бы и с условием, что последний установит республиканскую политическую систему и заставит императора Цинской династии уйти с престола.