Вскоре все стояли на коленях и молились Шалиани. Все лица были обращены туда, где ястребиным гнездом среди мохнатых елей, густо облепивших вершину горы, виднелся монастырь. Внизу, под горой, бесился в своем каменном ложе седой Ингур.

Нам, детям, позволяли молиться без слов. Брат Ермолай и я стояли на коленях рядом с отцом. Взрослые что-то шептали про себя; причем почти все говорили одно: «Наш Шалиани, наш Шалиани...»

Шалиани, Льягурка, Квирик, Юлита — это боги. Им все молятся, чего-то у них просят. Но почему говорят «наш Шалиани» и отдают ему предпочтение, я не знал. Как-то попробовал спросить об этом у Ермолая, но он ответил, что этого никто не знает, а если поинтересоваться у взрослых, то немедленно же получишь подзатыльник. Я не решался нажить лишний подзатыльник. Сегодня же можно было не бояться этого, отец мне все расскажет, учитывая, мое горе.

— Почему все говорят, что Шалиани наш? — спросил я, дернув отца за рукав старой чохи.

— Почему наш? Дело тут в одной из икон святого Льягурки, которая находится теперь в церкви Квирика и Юлиты... Когда-то, в глубокую старину, один сван, по имени Шалиани, был на заработках у царя Имеретин. Царь объявил, что даст любую награду тому, кто выкосит за один день без отдыха весь Гегутский луг. Эта работа была невыполнима для одного человека. Обычно этот луг косили сто косарей за десять дней. Шалиани же выкосил луг за один день без отдыха. В награду он попросил у царя чудотворную икону Квирика и Юлиты. Царю пришлось выполнить свое обещание...

— А дедушка говорит, что цари всегда врут, они обманщики, — перебил я отца.

— Ха-ха-ха! — разразился отец звонким смехом. — Цари в жизни, конечно, врут и обманывают, но в наших сказках они справедливы, даже очень справедливы.

«Му-у-у», — замычал Балду и ускорил шаги. Уши его стояли топориком, он высоко поднял рогатую голову.

— Что случилось? Держите быка! — пронзительно закричала какая-то женщина. — Держите, иначе он упадет в обрыв!

— Слава нашему Шалиани, он принимает жертву! Балду это почувствовал, — и дедушка, встав на колени, стал креститься.

Остальные последовали его примеру.

Пришлось и нам с отцом опуститься на колени.  Балду же быстрее обычного пошел дальше один. Отец недовольно проворчал:

— Ничего он не почувствовал. Впереди идет скот, вот он и взволновался.

Пока мы молились, Балду ушел далеко вперед, нам с отцом пришлось долго догонять его.

Дорога проходила по еловому лесу. Деревья были столь высоки и густы, что свет с трудом проникал в лес.

Отец продолжал свой рассказ:

— Так вот... Получив икону, Шалиани понес ее в Сванетию, но по дороге один из князей хитростью и обманом завладел драгоценной иконой. У него ее таким же способом отобрали князья Дадешкелиани. Дадешкелиани, ты знаешь, всегда были врагами вольных сванов. Оставить эту икону у них было невозможно. Тогда один из наших предков, некий Иосселиани, выкрал ее у князей и спрятал у себя дома в Лахири. Дадешкелиани не успокоились и начали против Вольной Сванетии войну. Они пробились до Лахири, обыскали все дворы сверху донизу. Но наш Иосселиани сумел ловко спрятать икону. Найти ее дружинам князя не удалось. Так появилась у нас икона Шалиани, а потом ее поместили вот в этом монастыре.

Отец показал на монастырь, как раз в этот момент снова показавшийся в прогалине. Он был совсем близко. Я хорошо видел его строгие контуры на фоне голубого неба.

— Вот поэтому Шалиани и Льягурке и молятся у нас. А мы, Иосселиани, считаемся спасителями чудотворной иконы...

Мы были уже на вершине горы. Среди зелени далеко позади мелькнуло платье мамы, сверкнула пышная борода дедушки.

Мы остановились, поджидая отставших и рассматривая монастырь.

Шпили монастырской церкви уходили в чистое небо. Вокруг монастыря шла добротная каменная стена с бойницами.

Память Квирика и Юлиты праздновалась 15 июля по старому стилю. Это был самый большой и торжественный праздник в Сванетии. Трудно было найти свана, который бы пожалел принести в жертву святому Квирику своего последнего быка, овцу, козу или другую живность.

Позже я понял, что христианские обряды смешивались здесь с языческими, отделить одни от других было невозможно.

Дождавшись, когда вся наша семья собралась, мы подошли к монастырской стене. С внешней стороны она вся сплошь была облеплена трапезными, напоминавшими пастушьи балаганчики.

Выбрав одну из них, мы стали готовиться к пиру. Дядя Кондрат разгрузил Реаша. Отец и я принесли из родника воды. Женщины чистили котлы. Остальные запасали дрова.

Точно такими же приготовлениями были заняты и другие семьи, пришедшие на празднование.

Потом я и Ермолай вместе с дядей Еке направились во внутренний двор. Пройдя через массивные ворота, мы услышали звуки богослужения. Через открытие двери и щелевидные окна церкви вырывался запах ладана.

Я думал, что мы пойдем в церковь, но дядя Еке остановил меня:

— Туда сейчас нельзя. Мы будем смотреть состязания.

Действительно, в одном углу двора собралась кучка людей. Подойдя ближе, мы увидели, что у стены лежат огромные камни, и рослый длиннорукий мужчина старается поднять один из них.

— А, безбожники пришли, — показывая на нас пальцем, сказал Габо. Я сразу узнал его по громоподобному голосу. — Посмотрим, насколько они сильны. Вот мяч, а вот и поле, Еке!

— Мы не безбожники, а люди Шалиани! — сурово отозвался дядя Еке. — Попробуем и силу показать. Держись, болтун Габо!

Он подошел к камням, выбрал самый большой из них, взял его в руки, затем медленно поднял на  плечо, прошел с ним несколько шагов, развернулся и положил камень на прежнее место. Никогда раньше я даже и не предполагал, что дядя обладает такой силой.

— А ну, Габо, покажи теперь и ты силу своих мускулов. Силу твоего языка мы уже знаем, показывать не надо, — засмеялся дядя Еке, оглядывая собравшихся.

— Что ты меня оскорбляешь? — закричал Габо, вытаращив на дядю бесцветные глаза.

— Иди в Кутаиси и пожалуйся своему сбежавшему приставу. Да попроси его сменить белье и приехать скорее обратно в Сванетию, — под общий хохот произнес дядя Еке.

— Пристав не сбежал. Кого ему, вас, что ли, голодранцев, бояться? Он уехал по делам в Кутаиси, скоро приедет. Вот тогда и посчитается с кем надо!

— Знаем, какие у него дела в Кутаиси! Боится он, твой пристав, слишком много хороших дел на его совести. Как бы кто свой кинжал о его сердце не поточил... Смотри, и ты будь поосторожней!

— Пустите меня, я покажу ему, бунтарю, как издеваться надо мной! — рванулся Габо к дяде Еке, но его мигом окружили и вытолкали из церковного двора.

Габо все выкрикивал угрозы, его голос заглушал церковную службу и эхом отдавался в огромном лесу.

— Смотри, будь осторожен, там мои братья, они могут тебя принести в жертву Шалиани, как барана! — на прощанье крикнул, в свою очередь, дядя Еке.

С уходом Габо состязания продолжались. Дядя предупредил нас, чтобы мы далеко не отходили от него, так как Аблиани, близкие родственники Габо, могут отомстить за него.

Из борьбы дядя также вышел одним из первых и, таким образом, стал общим победителем. Мы с Ермолаем тоже попробовали побороться со сверстниками, но оказались побежденными, чем очень огорчили дядю.

— Я так и знал, что вы проиграете, — ворчал он. — Вы только хлеб есть мастера да спать... Надевайте женские платки, зачем вам шапки, разве вы мужчины? Эх, позор, позор! И черт меня надоумил тащить вас на позорище!..

— Ты чем огорчен? — спросил отец, когда мы подошли к костру, где в котлах кипятилась вода.

За меня ответил дядя Еке:

— Да никуда эти два дармоеда не годятся, оба проиграли. Позор!

Отец добродушно рассмеялся:

— Ну, ничего, первый раз все проигрывают. Сюда приходят люди подготовленные, а вы сразу. Я тоже первый раз проиграл.

— Нам проигрывать нельзя, мы люди Шалиани, мы должны быть сильнее других, — не унимался дядя Еке.

— Шалиани не поможет, если сам не подготовишься, — махнул рукой отец.