– Это, прямо перед нами, Анатот – родина пророка Иеремии. За нашей спиной поселение Псагот, оно стоит на месте древнего города Ай, второго города, занятого Иегошуа Бин-Нуном после Иерихона. Вот там, на северо-западе — Бейт-Эль, место, где Яакову было видение небесной лестницы. Ну а перед нами – Иудейская пустыня.

– А Мертвое море в какой стороне?– завертел головой Сергей.

– Да вот же оно просматривается. Приглядись.

– Ты хочешь сказать, что Мертвое море уже вот за этими горами, а не за той следующей грядой?

– Нет, та следующая гряда – это уже горы Моава, это уже Иордания. А Мертвое море сразу за ближайшими холмами.

– Подожди, но ведь это совсем рядом. Что же это, весь Израиль можно проехать за два часа?

– Почему за два? За час. От Средиземного моря до Мертвого не более восьмидесяти километров. Если без пробок ехать, то от Яффского причала до Кумран вполне можно уложиться за час. На антисемитском новоязе это и называется West Bank – «Западный берег». Кто-то делает вид, будто бы всерьез рассчитывает разместить здесь два государства – одно-единственное еврейское, под горой, и двадцать третье арабское, на горе.

Мы повернули в сторону Йерихона, доехали до шоссе Алон, пересекли живописное ущелье Кельт и некоторое время ехали по крутой вьющейся дороге, окруженной зеленеющими холмами. Справа от нас, едва касаясь земли, проскакала стайка горных оленей, слева двигалось внушительное стадо овец.

Вскоре мы подъехал к горе, именуемой Инбалим. Там я вывел гостей на смотровую площадку.

– Видишь этот холм? – спросил я Сергея.

– Ну.

– За ним как раз и начинается то ущелье Макух, о котором мы говорили.

– Понял, – закивал Сергей.

Здесь, на вершине горы, Ольга заметно оживилась.

– Эта Земля, безусловно, очень энергетична, – сказала она почти восторженно, – понятно, почему из-за нее все дерутся. И все же, по мнению Генона,  она – лишь один из «вторичных центров». Первичная Святая Земля, которую он искал, — она где-то на Востоке, где-то в Гималаях.

– Не понимаю, – удивился я. – В Хевроне живешь, а вместо того чтобы на раввинов, на какого-то Генона ссылаешься. Как это у тебя сочетается?

– Что сочетается?

– Иудаизм и все, о чем вы там тогда в Москве говорили, не знаю даже, как это назвать.

– А ты назови «восточная мудрость», – подсказала Ольга. – Так вот эта мудрость очень хорошо с каббалой сочетается. А я, кстати, большая почитательница рава Лайкмана. Еще в Москве на его лекции ходила. Три его книги по каббале прочитала.

– Не уверен, что Лайкмана можно называть равом. Я слышал, будто бы он объявил каббалу позитивной наукой и преподает ее в полном отрыве от религиозной практики.

– Порекомендуй кого-нибудь другого. Я этим действительно интересуюсь.

– Серьезные люди тебе как женщине каббалу преподавать не станут, они и меня-то отошлют, из-за молодости.

Напоследок Ольга предложила обменяться телефонами, объяснив, что давно потеряла мой номер.

– Ого, какой странный, – удивился я, записывая цифры – Это у вас в Хевроне такие номера?

– Это мобильный, – пояснила Ольга и достала из сумки телефон. На улицах я уже давно встречал людей с такими аппаратами, но в моем кругу их ни у кого еще не было.

Ольга мне действительно несколько раз после этого позвонила, предлагала встретиться. Но до встречи так и не дошло.

1997

Поскольку Сарит ушла из дома и уже три месяца жила  отдельно, в раввинате к ее прошению, наконец, отнеслись серьезно. В конце января 1997 года бракоразводный процесс, наконец, тронулся с мертвой точки.  Суд состоялся.

Судьи приняли сторону Сарит и потребовали от Пинхаса подписать разводное письмо.

– Я не стану ничего подписывать! – решительно произнес Пинхас.

Сарит заплакала. Первый мой порыв был — броситься к Пинхасу и наговорить ему самых резких слов, но он тут же развернулся и исчез, а я остался с плачущей Сарит. Когда она чуть успокоилась, мы вышли на улицу, уселись в сквере на лавку и я, как умел, принялся ее утешать.

– Не бойся. Это Пинхас только пока так разговаривает. В конце концов он не может не дать тебе развода.

– Почему не может? Прекрасно может!.. Сколько женщин годами, даже десятилетиями не могут добиться разводов от своих законных мужей…

– Это особые случаи. Все эти сумасшедшие мужья сами не женятся вторично. Тот, кто хочет жениться вторично, вынужден давать развод. Я не говорю уже, что существуют и судебные санкции.… Но прежде всего к нему следует направить каких-то уважаемых людей. Это нас он не хочет слушать. Может, даже назло делает. Я поговорю с равом Исраэлем. Это же он меня с Пинхасом познакомил. Во-первых, Пинхас его очень уважает – я знаю. Не сомневаюсь, что ему удастся побороть это упрямство и снять эту злость.

Уже через два дня рав встретился с Пинхасом.

Но и раву Исраэлю не удалось переубедить ревнивого мужа, и его авторитета оказалось недостаточно. Пинхасу было все равно, с кем он разговаривает, он был зациклен на своей «беде» и никаких доводов слушать не желал. Он заявил, что раз такой закон существует, то его, Пинхаса, неправомочно в чем-либо обвинять. Если бы это было дурно, то Бог не давал бы мужьям такой власти. Однако в ходе беседы он сменил свою аргументацию и сказал, что не желает, чтобы у его дочери было два отца, что он хочет быть единственным отцом Тамар.

– Он заявил мне, – пересказывал мне рав, – что дочь не должна страдать от того, что ее мать легкомысленная женщина. Девочку не нужно травмировать разводами и появлением посторонних лиц в постели ее матери...

Я был взбешен и растерян:

– Но существуют же какие-то меры воздействия?! Что еще можно сделать?

– Видишь ли, Пинхас – даровитый и высоко ценящий себя человек. Мне показалось, что он очень сильно уязвлен решением Сарит развестись с ним безо всякой зримой причины. В глубине души он считает это решение ничем не оправданным капризом, которому не желает потакать. Сейчас он весь погружен в эту ситуацию, весь на нервах. Он чувствует, что он раздавлен, унижен. Это все должно когда-то перемолоться. С Божьей помощью. Я говорил с ним, он не лишен чувств. Например, он искренне любит дочь и явно старается защитить ее от лишних травм.

Я согласился. По отношению к дочери Пинхас и в самом деле вел себя прилично. С одной стороны, он безо всякой торговли принял Саритино предложение завозить к нему трехлетнюю Тамар раз в две недели, а с другой – никогда не отказывался принять дочь на вечер, когда та начинала особенно к нему проситься. Словом, чувствовалось, что Пинхас действительно щадит психику дочери и не пытается на ней отыграться... Если хотел, мог же, значит, быть человеком!

– Можно, конечно, попытаться этот процесс ускорить, поискав каких-то других посредников, – продолжил рав Исраэль. – Я ведь с Пинхасом не очень близко знаком. Наверняка существуют люди, авторитет которых для него что-то значит. Ну а если и это не сработает, – исключить этого к сожалению нельзя, – то обращайтесь в раввинат. Там против Пинхаса примут меры. Посмотрим, что он сделает, когда ему запретят, например, выезжать за границу. Два года назад полномочия судов в этом вопросе сильно расширили: отказника теперь можно даже приговорить к длительному заключению или крупному денежному штрафу.

Меня эти слова почему-то не очень утешили...

В тот же вечер я позвонил Андрею и рассказал, что Пинхас отказал Сарит в разводе.

– Какой мерзавец! – кричал Андрей. – Что же теперь она будет делать?!

– Будет продолжать с ним судиться. Есть официальные способы на него воздействовать... Слушай, а как с твоим приездом?