Володя прожил в Дубовске всего полгода — его отец руководил монтажом новой турбины на электростанции, а потом они уехали. Перед отъездом он сказал Юльке: «Я не буду тебе писать, всё равно мы больше не встретимся». — «Очень нужно, не пиши, пожалуйста», — сказала Юлька. Но ей было обидно. Зачем же тогда стихи? И дневник? И… и далее — поцелуй. Однажды, когда они возвращались с катка, Володя поцеловал её в щёку. Зачем это? И почему «никогда не встретимся»? Если бы он хотел встретиться, он бы так не сказал.

Через месяц после отъезда Володи Юлька получила записку от Марка Грудинина. Она тут же, у Марка на глазах, изорвала её на мелкие клочки. Она презирала мальчишек. И Володю, и Марка, и этого Чёрного. «Что у вас общего?» Ещё не верит. Говоришь правду — так нет, не верят. Надо как следует научиться врать. Марина умеет — ей верят.

Звонок прервал горькие Юлькины размышления. Распахнулись двери классов, и коридор наполнился многоголосым гомоном. Из девятого «Б» вышел Алексей Иванович со своим огромным коричневым портфелем, в котором, наверное, помещалась вся его педагогическая канцелярия. Он шёл, слегка склонив седую голову и глядел в пол. Юлька двинулась наперерез Алексею Ивановичу. Но он о чём-то задумался и обошёл бы Юльку, не заметив, если бы она его не окликнула:

— Алексей Иванович… я…

Юлька не приготовилась заранее, что сказать, и теперь пожалела, что бездарно простояла у окна — лучше бы придумала за это время какую-нибудь подходящую причину для оправдания своего опоздания. Но так как ничего не было придумано, то и пришлось опять говорить правду:

— Понимаете, Алексей Иванович… Я пошла утром посмотреть на остров. Знаете, с обрыва. Я люблю… когда ещё не совсем рассветает. А портфель скатился…

Алексей Иванович слушал с пристальным вниманием, словно Юлька доказывала теорему. И как будто она доказывала хорошо — во всяком случае, карие, слегка выцветшие глаза Алексея Ивановича глядели на Юльку из-под густых бровей доброжелательно.

— Что же, — сказал Алексей Иванович, когда Юлька не то что закончила, а прервала своё объяснение, предпочитая умолчать о Чёрном, — напишете контрольную после уроков. У вас сколько сегодня уроков? Шесть?

— Шесть.

— Ну вот… А седьмым будет контрольная по физике. Впрочем, для вас это будет шестой — один вы ведь пропустили.

3

На лестнице, когда Юлька после контрольной спускалась в гардеробную, её нагнала Марина.

— Ну что, решила? — спросила она.

— Конечно, решила, — сказала Юлька. — А ты почему задержалась?

— А! — Марина капризно поморщилась. — Опять возилась с этой новогодней газетой. Лучше бы не умела рисовать. Надоело!

Из школы вышли вместе. Они жили в соседних домах, им было по пути. После того как Марина вытащила и читала вслух Володин дневник, Юлька не разговаривала с ней целый месяц. Потом опять стала разговаривать. Не век же дуться…

— Совсем мне не нравится эта выдумка — праздновать Новый год в лесу, — сказала Марина. — Что за танцы на снегу? Ерунда какая-то.

— Ты не понимаешь, — таким тоном, словно бы она жалела Марину, проговорила Юлька. — Лес. Снежная поляна. Огромная ёлка. Костёр. Транзистор. Да это же… Это просто сказочно хорошо! Это будет самый лучший праздник в моей жизни.

— А по-моему, лучше отправиться в поход первого, а Новый год встретить в городе.

— Ни за что ребята не согласятся! — горячо возразила Юлька.

Марина вдруг дёрнула её за рукав.

— Смотри!

Юлька повернула голову. Этого ещё не хватало! Чёрный. Стоит на дороге возле снежного вала, руки в карманах, пальто расстёгнуто, папироса в зубах. Смотрит в упор на Юльку.

— Можно тебя на минутку?

Даже по имени не назвал. «Можно тебя на минутку?» Кого это «тебя»? Меня? Или Марину?

Юлька отвернулась, будто не слышала. Юлька с независимым видом проходит мимо Чёрного. Придумал же: на дороге встречать! Хорошо хоть, Ирина Игнатьевна не видит.

— У вас дома будет ёлка, Марина?

— Будет.

— Юля!

Ага, вспомнил всё-таки имя. Юлька нехотя повернула голову.

— Ну? Что ты?

— Поговорить надо, — сказал Чёрный.

— И что это меня никто не встречает после уроков, — с притворным вздохом проговорила Марина и быстро пошла вперёд, размахивая портфелем.

— Подожди, Марина! — крикнула Юлька ей вслед.

Но Марина и не подумала остановиться.

— Я тороплюсь.

Подумаешь, торопится! Нет, никогда Марина не была настоящей подругой. И не будет, наверное.

— Ну, что тебе? — сердясь сразу и на Марину, и на Чёрного, спросила Юлька.

— Юлька, пойдём сегодня в кино, — сказал Чёрный.

— Что?

— Слышала же!

— Может, ещё — на последний сеанс?

— На последний.

— Нет, — сказала Юлька. — Я не хожу на последний. И вообще сейчас некогда — контрольные. До свиданья.

И Юлька пошла. Но Чёрный пошёл за ней. Юлька зашагала быстрей. И Чёрный прибавил скорость.

— Я тебя буду ждать возле дворца, — сказал он.

— Не жди.

— Билет куплю, — пообещал Чёрный, словно не слышал Юлькиного отказа.

— Ну, хватит, — обернулась к нему Юлька. — Не ходи за мной.

— В десять без пятнадцати, — сказал Пашка. — Не забудь.

— Отстань! — сказала Юлька.

«Ещё не хватало — в кино с ним! На последний сеанс школьникам не разрешают. И мама ни за что не отпустит. И вообще, хватит мне на сегодня неприятностей!»

Но тут же Юлька припомнила, что неприятности ещё не все миновали. Уж если Ирина Игнатьевна сказала, что придёт поговорить с родителями, так она придёт. А мать всякий пустяковый случай готова раздуть в трагедию. Будет ахать и охать… Папа, конечно, не посмеет заступиться. Да и с какой стати ему заступаться? «Я ведь всё-таки виновата. Немножко виновата…»

Пожалуй, лучше было бы подготовить мать к разговору с Ириной Игнатьевной, самой рассказать о сегодняшнем происшествии. Но тогда вместо одной продрайки придётся выдержать две. А чистосердечное признание мало смягчит мать. Нет, лучше уж ждать, будь что будет…

И Юлька вела себя дома как ни в чём не бывало. Только чрезмерное усердие удивило мать: ни погулять не пошла, ни на лыжах покататься. Сидит и сидит за уроками. «Это беда, сколько задают уроков», — думала Анна Тимофеевна, сочувствуя Юльке.

В маленькой комнатке было тепло и уютно. На старом письменном столе лежали тетради и учебники и, возвышаясь над ними, горела настольная лампа с матовым абажуром. Юлька, склонившись над столом, решала задачу по тригонометрии.

Дело подвигалось туго: задача была как будто и простая, но всё упорно не сходилась с ответом. Юлька пересчитывала уже три раза — не сходится, и всё! Уж если выпал невезучий день, так ни в чём не жди удачи.

Юлька решала задачу, а сама прислушивалась. В кухне мать готовит ужин — крошит капусту. Ножик упал. У соседей по радио звучит музыка. Чайковский? Ну да. «Сентиментальный вальс» Чайковского. Отец ещё не пришёл — у него профсоюзное собрание. И Ирины Игнатьевны нет. Может, она всё-таки не придёт? Так, попугала. Смешно жаловаться родителям. Ведь девятый класс! Неужели она не понимает, что это смешно?

Юлька опять склонилась над задачей. Ой, да тут же надо множить, а она делила. Ну, бестолочь!

Не успела Юлька перемножить числа, как раздался звонок. Ручка замерла. Отец или Ирина Игнатьевна? Мать открыла. Послышался мужской голос. Отец.

— Занимается?

— Занимается. Целый день сидит и погулять не вышла.

Это они — о Юльке. «Правда, — подумала Юлька, — в школе уроки, дома уроки, свету белого не видишь…» Ей стало жалко себя.

— Юля, иди ужинать, — позвала мать.

— Сейчас, немного закончу…

Она переписала вычисления в тетрадь и вышла в столовую — вялая и хмурая, как и полагается усталому человеку.

Отец, наоборот, был весел и оживлён, точно не с работы пришёл, а с прогулки.