Ксеня закрыла лицо руками и громко в голос зарыдала:
- Простите! Простите меня, пожалуйста! Никогда! Никогда я больше не буду так делать!
Алинка сидела, опустив голову, и изредка поглядывала на Ксюху. Как она была не похожа на себя обычную, на себя всегдашнюю. Алинка вспомнила ее дерзкое, надменное лицо с вызывающе приподнятым подбородком, ее манеры - резкие, напористые, сметающие... Левая щека у Ксюшки вспухла и багровела... Глаза покрасневшие, без косметики... (''Прикинь, это ей батек так звезданул, - объяснила позже Танька. - Как врежет ей со всего маха, она аж полетела и спиной стукнулась об стенку - вся посуда зазвенела... Ксюха как заноет так громко...
- Жалко Ксюху... - сказала Алина.
- Да иди ты со своей жалостью! Ненормальная какая-то! Она тебя жалела? Так ей и надо, падле! Крутой она захотела быть! Будет знать теперь, как других стращать и запугивать!)
Алина ни разу ни в чем не упрекнула, не обвинила Карпачеву. Она даже не воспользовалась преимуществом своей силы, чтобы отомстить ей, а ведь она так часто мечтала о том, чтобы встать ногой на поверженного противника и с торжеством триумфатора водрузить знамя победы. Черт знает отчего, она жалела ее такую напуганную, такую униженную и такую непохожую на себя. Она даже слова боялась сказать лишнего, чтобы не усугублять ее и без того незавидного положения.
В школу жаловаться Алинина мама не пошла - так было обещано Ксюше и ее маме. Несмотря на сопротивление дочери (это ''упертое создание'' стыдилось вмешательства родителей, как признания собственного поражения и собственной слабости), Мама насильно поволокла ее к Каргаполовым: она считала, что дело не будет доведено до конца, если не разобраться с главной подстрекательницей, с той, которая срежиссировала все эти события .
Карга оказалась не такой восприимчивой, как Ксюха. Спокойная гладь ее красивого смуглого лица не выражала ни раскаяния, ни растерянности. Уютно расположившись с ногами в кресле, она буднично сообщила, что дважды брала у Ирочки ''косяк''. Первый раз они сделали это с Карпачевой вдвоем, а потом она уже проворачивала все это в одиночку: ей деньги позарез нужны были, чтобы долг заплатить Карпачевой.
- Долг? - переспросила Алинина мама, ошеломленная внезапной догадкой. - Какой долг? Ты платила ''косяк''?! Ты заплатила Карпачевой, чтобы она на девчонок облаву устроила? Ты заплатила, чтобы их всем гуртом травили? Да... Есть отчего свихнуться... - голос ее внезапно стал тусклым и усталым. - Скоро наши дети друг друга будут киллерам заказывать...
Отец Каргаполовой был немногословен (матери не было дома). Гневно сверкнув глазами на дочь, он вывел суровый вердикт:
- Так, ''косяк '' значит? ''Косяк '' научилась брать?! Я, как негр, вкалываю в шахте, чтобы вас с матерью обуть - одеть, а ты ведешь себя, как шкура! Ни дубленок, ни кофточек, ни новых сапог - не будет тебе ничего! Ходи в лохмотьях!
По красивому и неподвижному лицу Карги незаметно прокатилась одинокая слеза.
Приближался День Учителя. Инна Игоревна предупредила гимназистов, чтобы не вздумали ей ничего дарить: '' Мне ваши грошовые подарки не нужны. А вот учителям на открытки завтра принесите деньги. Вы должны уметь задобрить тех, от кого зависит ваша успеваемость, - объяснила она, хотя давно уже никому ничего не надо было объяснять, и так было все ясно. А про подарки учителям никто из детей больше не вспомнил: интересоваться этим вопросом было не принято.
А урок доброты и чуткости ребята усвоили еще с младших классов. Уже тогда они знали, что невнимательность к заболевшей учительнице никому не прощалась. '' Классная'' по списку отмечала, кто пришел навестить ее во время болезни, а кто - нет (цветы и конфеты обычно принимались в дверях, без приглашения в комнату). ''Нечутким'' потом не раз припоминалась их бессердечность. Инна Игоревна считала, что это несправедливо по отношению к ней, потому что она всю свою душу, все свои силы отдает классу.
После праздника Инна Игоревна блистательно провела показательный урок для учителей города. Даже самые предубежденные противники экспериментов в педагогике и образовании были покорены, восхищены результатами методики. ''Ахали '' по поводу почти вузовской программы, отмечали грамотную, аргументированную речь учащихся и их свободную, уверенную манеру держаться без всякого страха публики. Недоумение вначале, а затем совершенно искренний восторг вызывала сама преподавательница, которая, как истинный режиссер импровизационного спектакля, оставалась в тени, принимая минимальное участие в обучении: урок практически вели по заданному направлению три вундеркинда.
- Честно говоря, мне вначале не понравилась сама учительница, - выразила свое впечатление одна гостья, - Как это так? Села в уголке, ее и не видно. Но потом до меня дошло: ведь всему этому надо научить! За один раз для показухи этого невозможно добиться! Это результат каждодневной, кропотливой, талантливой работы!
После того, как грозы отбушевали и тучи рассеялись над головой, девчонки Алина и Таня вздохнули, наконец, свободно: никто на них в классе не ''наезжал'', общаться с одноклассниками стало легко и просто. Как хорошо, что все когда - то кончается. Вот и ''стрелке'' пришел конец, и все само собой утряслось, и больше никто не посягает на их свободу. Но радость получилась недолгая. Все испортила Алинина мама. Однажды она случайно встретилась с Инной Игоревной в магазине и по неистребимой своей привычке вмешиваться куда ни попадя выразила сочувствие учительнице в ее нелегкой работе с детьми переходного возраста. Она поделилась своей тревогой по поводу психологической атмосферы в классе. Она заговорила о нездоровом интересе подростков к вопросам пола, ее почему - то беспокоил класс: и девочки, которых уже донимают мальчики своими приставаниями, и мальчик, который делает девочкам непристойные предложения…
- А- а... это Сережа Стропилин... - вяло, нехотя проговорила Инна Игоревна, по привычке растягивая слова. - У него дома атмосфера такая... А по поводу девочек я поговорю с мальчишками. Они больше не будут так делать. Девочки сами виноваты: те задирают их, а эти гоняются за ними. Не надо обращать на них внимания.
На следующий день Инна Игоревна задержала Даянову и Колесникову после занятий и заставила на бумаге перечислять недостатки своего характера. Не удовлетворившись написанным ''самоанализом'', она попросила всех девочек остаться после уроков и обсудить вопрос: правильно ли ведет себя Даянова, когда Стропилин предлагает ей «это» извращенным способом...
Домой Алина прибежала вся в слезах. И мама ее, как и любая другая мать, задергалась, заметалась от противоречивых чувств, от жалости к своему плачущему чаду, от жгучего негодования к обидчице; несколько раз она нервически подходила к телефону и останавливалась, пытаясь уяснить причину столь странного поведения учительницы.
Ну откуда столько непонятной злобы?! И почему все это обрушилось на ее бедного ребенка с добрым и отзывчивым сердцем, в котором ни для кого нет зла? Частенько, заглядывая в глаза своей Ягодки Алинки - Малинки, она, мать, не переставала удивляться тому, сколько тепла и света струится из них! Она всегда любовалась чистотой, восторженной живостью глаз своей дочери. А в последнее время эти лучистые звездочки потухли, подернулись какой - то тревожной пеленой, а сейчас из них потоками катятся слезы… Какой же глухой и слепой надо быть, чтобы не почувствовать душу ребенка! Алинина мама в ярости набрала номер телефона классной руководительницы.
- Вы унизили, оклеветали и оскорбили ребенка! Вы поступили непедагогично, и я требую, чтобы вы завтра же извинились перед моей дочерью в присутствии тех, кто был рядом! - с гневом выговаривала она. - Вы прекрасно осведомлены о делах в классе, вы знаете, кого мацают и кому делают такого рода предложения. Если вы сомневаетесь, я могу конкретно назвать имена девочек, которые пользуются подобным успехом. Что касается Алины, она не допустит, она будет драться с теми, кто руки распускает.