А кто же был сегодня? Стропилы не было. На поводу у Ксюхи он не пойдет - это ясно, как пить дать! А те, что были - мелюзга, они, же как дворняжки беспородные: на кого их науськаешь - на того и залают. - Грызя ноготь, Алинка задумалась: Пожалуй, с этими пацанами они с Танькой справятся: колотят же они их, когда те пристают, и впредь будут их тузить. Пацаны эти в общем-то не опасные, они же не бьют их всерьез, а просто так гоняют и дразнят для прикола.
К возращению мамы с вечернего приема (она работала кардиологом в поликлинике) Алинка уже освободилась от состояния тупой давящей тоски, и на ее бледном, уныло вытянувшемся в последние дни лице, появилось новое выражение с лихорадочным блеском в глазах. Маме Алина все рассказала, но умоляла ''не влазить в это дело'': '' Мы сами разберемся. Без вас. Я и Танька. Мы вместе,'' - убеждала она ее, втайне мучаясь угрызениями совести, оттого, что она такая слабачка, маменькина дочь, и теперь любой из одноклассников ее осудит за то, что она нарушила кодекс класса - ''не кумовить''. И к ее неосознанному комплексу вины перед классом оттого, что она - ''не своя в доску'', прибавилась еще и эта маленькая вина...
Алинина мама была в шоке и в растерянности от услышанного. Такого поворота от двенадцати - тринадцатилетних детей она никак не ожидала. До конца была уверена, что попугают и отстанут, и дальше угроз дело не пойдет. Она, конечно, слышала, что в школах иногда происходят всякого рода эксцессы. Одна знакомая учительница ей рассказывала, что в их школе - нормальной, хорошей школе - два семиклассника ''опускали'' пятиклассников и пользовали их как гомосексуалисты. Когда все эти дела раскрылись, виновники не были наказаны: администрация школы сделала все, чтобы оградить их от колонии: теперь любой знает, что хорошими оттуда не возвращаются, исправляют и перевоспитывают там в другую сторону. Что касается пострадавших, родители одного из них тут же продали квартиру и переехали в другой город, чтобы спасти репутацию и уберечь психику ребенка. А вот другой мальчик… Приятельница рассказывала, что он даже сидеть за партой не мог, все время ерзал, вскакивал и вообще предпочитал стоять во время уроков, если их не прогуливал. Но что поразительно, случившееся с ним он не воспринимал, как трагедию… Какая там душевная травма! Он ходил героем, и, вообще, он сам задавал тон, так что никто над ним не смеялся, не дразнил, и ребята даже пресмыкались перед ним… Вот такой перевернутый мир, в котором круто заниматься сексом и круто быть сильным… И похоже, что с такими же перевернутыми понятиями теперь затравливают ее чистую и светлую девочку в так называемом ''элитном'' классе…
Несколько дней подряд обе мамы подолгу обсуждали по телефону сложившуюся ситуацию. Алинина мама довольно быстро нашла общий язык с Таниной мамой, женщиной интеллигентной, даже утонченной по роду своей деятельности – пианисткой, концертмейстером из филармонии. Суждения их по многим вопросам совпадали. Вчера после долгого разговора, сделав правильные выводы, как им показалось, обе мамы успокоились. Они долго думали, какую занять им позицию: немедленно вмешаться и прекратить травлю дочерей - или... позволить им самим выпутаться из переплета; трястись над ними, как клушки -... или дать им возможность проявить свой характер?.... Вчера они единодушно пришли к убеждению, что жизнь сложна, и девочки должны уметь постоять за себя. И не надо им в этом мешать: Алина и Таня сами должны до конца пройти испытание, выпавшее на их долю. Надо ценить, что дети и без подсказок ведут себя правильно.
Так они решили вчера... Надо же, как просто они отгородились от проблем своих детей, чтобы не обременять себя… Встали в красивую позу, и легко им было абстрактно рассуждать и умничать. Сегодня все их разумные доводы рассыпались, когда девочек заставляли стоять на коленях… их могли избить...
- Нельзя мешкать…Нерешительность может дорого обойтись! Надо остановить их, пока не случилось чего - нибудь похуже - решила Алинина мама.
Несколько раз она пыталась дозвониться до Колесниковых, но их телефон молчал. Тогда уже, не надеясь ни на чью поддержку, с тяжелым сердцем она стала готовиться к серьезному и неприятному разговору с классом.
А обстоятельства вдруг неожиданно переменились: террористка сама явилась с повинной. Алина, отворившая дверь, стояла перед ней в растерянности, а Карпачева лепетала, пряча глаза: ''Прости меня, я больше так не буду''. Алинка побыстрей постаралась прикрыть дверь, чтобы мама не увидела и не встряла. Но мама увидела. И встряла.
- Ты кто? - удивленно спросила она, оглядев крупную девицу, наполовину
состоящую из ног. Ноги под куцей юбочкой были толстоваты и кривоваты, но бросались в глаза сразу, и более того, их вызывающая откровенность просто примагничивала к себе нескромные взгляды. Ксюха с каким-то безучастно застывшим лицом, назвалась.
- А- а, Лара Крофт! – почему - то обрадовалась и одновременно удивилась мама, удивилась тому, что лицо девочки - круглое, щекастое, по- детски испуганное – по размытости своего выражения просто не вязалось с имиджем крутой воительницы.
- А ну-ка, заходи! - решительно скомандовала Алинина мама, получив ответ на свой вопрос. - Вот как славненько! На ловца и зверь бежит!
- Нет- нет, - испуганно запротестовала Ксюха, - я не могу. Там внизу меня мама ждет. Она с ребенком.
- Ах, это мама тебя сюда привела! Хорошая у тебя мама! Веди ее сюда, если не хочешь, чтобы завтра мы с тобой встретились у директора.
Годовалый ребенок ползал по полу, карабкался вверх, цепляясь за ноги и за одежду сидящих; неуверенно ступая ножками, передвигался вдоль дивана, падал и с деловитым пыхтением начинал все снова. От неловкости все сосредоточенно следили за возней малыша.
- У нас ведь хорошая семья. Отчим у нас очень строгий. Ксюша все дома делает: посуду моет, готовит, с братиком нянчится... Я ведь даже представить себе не могла, что она в классе такое вытворяет... - говорила мама Карпачевой, с трудом поднимая глаза на потемневшем от стыда лице. - Ну откуда в них такая жестокость? Мы ведь в их возрасте были проще, добрей... Вы уж простите нас... Я как только узнала... Колесниковой мама приходила сегодня с дочкой вместе... вдвоем приходили... Господи, позор- то какой... Вот я к вам... привела ее сразу... Извиняться пришли...
- Знаешь, а ведь ты мне казалась совсем другой, - задумчиво сказала Алинина мама Ксюхе. - Вот сейчас я смотрю на тебя и ничего злого, жестокого в тебе не вижу. За что Алину с Таней гоняли?
Ксюха промямлила про ''кобылку'' и ''хамку''.
- И всего лишь? А ты разве никак ее не обзывала? Поругались, помирились - мало ли что в жизни бывает? Разве такой пустяк может поводом для войны!
- Мне Каринка сказала, что надо забивать стрелу.
- Каринка сказала, и ты сразу послушалась? Разве ты сама такая глупая и доверчивая, что тебе достаточно Каринкиного указания? Так, кто же из вас атаман, ты или она?
- Я больше никогда не подойду к ней, - пробормотала Карпачева, отворачивая лицо.
- А ты знаешь, что система ''крыши '', ''забивания стрелы'' - это бандитские приемчики? - Из голоса Алининой мамы, такого мягкого, деликатного, вдруг куда - то выпарилась вся его теплота, интонации стали жесткими, напористыми. - А ты знаешь, чем прежде всего опасна эта ваша система? Тем, что и тебя могут раздавить и уничтожить? Ты думаешь, я тебе позволю безнаказанно травить и унижать мою дочь? Учти, Ксеня! - продолжала она уже с угрозой. - На каждую силу найдется другая сила! Ты хочешь кого - то унизить, прикаблучить, но и тебя могут затоптать! И я могу устроить тебе такую разборку с директором, с психологами, со школьной полицией нравов - что ты надолго это запомнишь! Но могу я расправиться с тобой по твоим же правилам: я найду больших парней и девчонок, которые будут терроризировать тебя и бить. Видишь, как все просто! Помолчав, она воткнула пронзительный взгляд в испуганные Ксюхины глаза. - А если б Танина мама к вам не пришла, чтоб вы с девчонками делали? На колени не встают. Косяк не платят. Избили бы? А если и это не поможет? Куда б ты дальше пошла? - Она выдержала паузу. - Убивать будешь?