Сначала я вышел к грунтовке, но, сообразив, где нахожусь, тут же отступил под прикрытие зарослей и замер, прислушиваясь. Откуда-то справа доносились приглушенные расстоянием голоса. Наверное, это охрана, расположившаяся вдоль дороги. Я повернул налево и двинулся вверх по склону, стараясь держаться поближе к грунтовке.

Дом Дженолезе – длинное двухэтажное строение, выкрашенное в желтый цвет – стоял недалеко от дороги. На пятачке перед крыльцом были припаркованы три машины – черный «кадиллак», светло-коричневый «крайслер» и зеленый «бьюик».

На крыльце сидели четверо телохранителей, тихо переговариваясь между собой.

Укрывшись за деревом, я внимательно осмотрел окружающую обстановку.

Дом, лучшие времена которого, судя по всему, давным-давно миновали, был построен вдоль склона горы. К нему вплотную примыкала заросшая сорняками полоска земли, по-видимому, когда-то бывшая садовым участком. Позади и справа от дома стоял покосившийся сарай.

Прячась в кустах, я обошел дом слева и, поднявшись по крутому склону, оказался в относительно безопасном месте. Я устроился под деревом и принялся наблюдать за окнами, дожидаясь подходящего момента.

Темнота наступила внезапно, как будто кто-то повернул выключатель.

Сразу стало холоднее. Пиджак и дождевик оказались слабой защитой от холода, поэтому вскоре мне волей-неволей пришлось встать и начать расхаживать туда-сюда, размахивая руками, чтобы согреться.

Время от времени то в одном, то в другом окне зажигался свет, и тогда я останавливался, чтобы рассмотреть людей, находившихся в комнате. Вскоре я уже знал, где расположены кухня и несколько спален. В доме было полно народа – и мужчины, и женщины, – но Эда Дженолезе я впервые увидел только около десяти вечера.

Он вошел на кухню и, взяв с полки стакан, достал лед из холодильника.

Сушильная доска у раковины была заставлена бутылками, и Дженолезе, стоя спиной ко мне, начал делать себе коктейль.

К тому времени я просидел в засаде почти пять часов, и мои руки замерзли, не говоря уже о том, что у меня не было возможности покурить. И теперь я боялся, что промахнусь, не смогу тщательно прицелиться. В армии я неплохо стрелял из карабина, но сейчас у меня было другое оружие, к тому же я дрожал от холода и невыносимого желания сделать хотя бы пару затяжек.

Поэтому в первый раз я дал ему спокойно уйти. Повернувшись спиной к дому, я присел на корточки и выкурил сигарету, пытаясь отогреть руки под пиджаком, а затушив окурок, вновь посмотрел на кухню сквозь оптический прицел. Никого.

Плохо. Я так и не смог убить Чивера. Теперь я воочию увидел Дженолезе, виновника всех моих бед, и все равно нашел достаточно доводов, чтобы не нажать на курок. Хуже некуда.

Я не имел права еще раз позволить себе поддаться слабости, как это вышло с Чивером. Я должен был наконец решиться и покончить с Дженолезе раз и навсегда.

Постепенно небо затянулось облаками, и луна скрылась. Я спустился поближе к дому, пока не оказался напротив кухни, буквально в паре футов от желтых прямоугольников света, падавшего на траву из окон. Хотя я находился на открытом пространстве, разглядеть меня из дома в такую темень было просто невозможно.

Я встал на колени, обхватил ружье и сунул руки под пиджак. И когда Дженолезе вошел на кухню с пустым стаканом, я отбросил прочь все отговорки.

Теперь я был так близко к нему, что его спина, обтянутая белой рубашкой, заполняла собой весь прицел. Я принял стойку для стрельбы, как меня учили в армии – правое колено упирается в землю, левое согнуто, а на нем покоится локоть левой руки, и, прицелившись в левую лопатку Дженолезе, плавно спустил курок. Ружье резко подпрыгнуло у меня в руках, и на секунду я выпустил его из виду. Звука выстрела я не слышал.

Когда я вновь поймал Дженолезе в перекрестье прицела, он медленно сползал на сушильную доску, сбивая бутылки в раковину. На его спине, чуть правее того места, куда я целился, расплывалось красное пятно.

Я выстрелил снова, на этот раз взяв левее и выше. Теперь я был готов к сильной отдаче и сразу увидел, как ударом пули его швырнуло к стене. На рубашке появилось второе кровавое пятно, и он упал. Я вскочил, крепко сжимая ружье.

Казалось, только сейчас мир вновь наполнялся звуками. За секунду до этого я не слышал собственных выстрелов; теперь же из дома отчетливо доносились встревоженные крики охранников и тяжелый топот башмаков по деревянному полу.

Я повернулся и медленно пошел в темные заросли, постепенно забирая вправо. Пологий подъем позволял мне ориентироваться, и я знал, что иду по прямой. Примерно через полчаса я остановился и прислушался. Все тихо, никакой погони.

Я привалился к дереву и стал дожидаться рассвета. Было ужасно холодно.

Время от времени мне удавалось задремать, и тогда мне снились жуткие великаны-людоеды и другие персонажи из страшных сказок. Каждый раз, просыпаясь, я выкуривал сигарету, держа руки поближе к огоньку, чтобы хоть как-то согреться.

Незадолго до рассвета я встал и начал ходить, чтобы восстановить кровообращение, но, пока не взошло солнце, оставался у дерева. Когда стало достаточно светло, я прислонил к дереву ружье, положил рядом револьвер Смитти и сквозь заросли прокрался к дому.

Там никого не было, все машины исчезли. Добравшись по грунтовке до шоссе, я принялся «голосовать», и вскоре мне удалось остановить пикап. За рулем сидела женщина, а на заднем сиденье – двое детей с доберманом-пинчером. Они довезли меня до Сафферна, а там я сел на автобус до Нью-Йорка. Оказавшись в своем номере, я долго стоял под горячим душем, а потом лег и проспал четырнадцать часов как убитый. И только когда я проснулся и еще полусонным расхаживал по комнате, то обнаружил, что мне пришло письмо от дяди Генри – толстый конверт, битком набитый бумагами.

Он писал, чтобы я вел себя осмотрительно и поскорее возвращался в Бингхэмптон. Еще там были документы, которые я должен был подписать – речь шла о доме Билла, его машине и ребенке, – и вырезка из «Бингхэмптон пресс»

«Это должно снять груз с твоей души», – писал дядя Генри о вырезке. На ней была фотография лысеющего человека в летнем костюме, которого держали под руки двое полицейских в форме и темных очках. В заметке под фотографией рассказывалось, что в результате кропотливой работы полицейской лаборатории удалось найти виновника произошедшего 29 августа наезда, в результате которого погибла миссис Эйн Келли. Водителем оказался коммивояжер по фамилии Дрюгей, работавший на фирму в Скрэнтоне, которая производила бытовые электроприборы.

К организации он не имел ни малейшего отношения. 

Глава 27

Значит, Эдди Кэпп солгал мне! Солгал.

Организация не убивала мою невестку.

Он солгал мне, хотя я не знал точно, в чем и как. Зачем ему это понадобилось? Чтобы я остался с ним.

Но если он хотел, чтобы я остался, то тогда хотя бы отчасти должен был сказать мне правду. Ведь он явно что-то задумал, иначе зачем я ему мог понадобиться?

Он сказал, что я – символ, вокруг которого соберутся его старые соратники. Это была ложь? Если даже и так, то в этом не было никакого смысла. Его дружки и вправду собрались. Ник Ровито меня проверил. Никто не спрашивал, что я там делаю. Тогда как же это могло быть ложью?

Он сказал, что Эд Дженолезе знал о символе и пытался его уничтожить.

Разве это не правда? Ведь люди в светло-коричневом «крайслере» убили моего отца и хотели убить меня. И в Даннеморе они же пытались разделаться с Эдди Кэппом. И тот же самый «крайслер» был припаркован у крыльца фермы, где скрывался Эд Дженолезе. Разве это не правда?

Или это была только полуправда?

Ведь я остался жив. Именно я.

Когда в тридцати пяти милях от Нью-Йорка нас нагнал светло-коричневый «крайслер», человек, сидевший справа от водителя, выстрелил в отца. И все.

Они должны были знать, что отец убит. Они убедились, что их пули попали в цель, а потом уехали. И не остановились, чтобы проверить, жив я или мертв.