Возвращение в Париж в начале октября 1838 года. И снова Александр с головой окунулся в прежнюю жизнь. Опять он скрывает свое авторство в «Мещанине из Гента», написанном вместе с Ипполитом Романом и с большим успехом сыгранном весною в Одеоне, превратившемся в новый зал Комеди-Франсез. Судачат о его новой пьесе «Пол Джонс», потому что ставят ее во второразрядном театре. «Бедняга Дюма! Дошел до того, что его пьесы играют в Пантеоне! Заявляю, что если и был тогда человек, которого бы вслух жалели, так это был я». В его отсутствие Порше отдал пьесу Теодору Незелю, своему зятю и директору театра Пантеон, который оказался на грани краха. Премьера должна состояться через несколько дней, и, дабы показать, что автором действительно является Александр, рукопись выставлена в фойе. Вначале рассердившись на Порше, Александр затем во всеуслышание объявляет, что ему безразлична «театральная иерархия: Пантеон или Комеди-Франсез». И он докажет всем этим клеветникам, что может заставить играть свои пьесы когда и где захочет.
«Пол Джонс» прошел шестьдесят раз и принес двадцать тысяч франков прибыли. Но даже довольно значительной доли в ней Александра недостаточно, чтобы расплатиться с долгами. Надо содержать две квартиры (он никак не может решиться расторгнуть аренду на квартиру Мари-Луизы), при этом — роскошный образ жизни, пансион для обоих детей и, вполне вероятно, что и содержание обеих их мам, слуги и секретари, которым платят ни за что ни про что, когда его месяцами нет в Париже, подарки многочисленным любовницам, а при случае и вознаграждение профессионалкам высокого полета… В результате он вынужден заложить свои авторские права как настоящие, так и будущие Жаку Доманжу, разбогатевшему на очистке выгребных ям, некогда официальному «покровителю» Иды, считающему себя специалистом в области литературы; и, строго говоря, все это связано одно с другим. Чтобы вернуть долги, Александр осужден теперь, как и Бальзак, производить большими партиями. Новеллы «Лучник Отон» и «Мэтр Адам, калабриец», очерки о путешествиях — «Бельгия и германская конфедерация», новая драма «Алхимик», написанная в соавторстве с Нервалем, но выпущенная под одной его фамилией. Между двумя актами он кое-как приводит в божеский вид еще одну пьесу, написанную другом Нерваля по просьбе Иды, которая все еще не прочь выйти на сцену в главной роли — Батильды, что и произошло в пьесе того же названия 14 января 1839 года в театре Ренессанс. Автор, о котором идет речь, — молодой, двадцатипятилетний человек, преподаватель истории в лицее Карла Великого Огюст Маке.
Такая поденная работа не может удовлетворить творческий дух. Остается единственная область, в которую Александр вторгался лишь мимоходом: надо написать большую комедию для Французского театра. Четырьмя годами раньше Брунсвик, «разъяренный, как всякий отвергнутый автор»[15], принес ему двухактный водевиль, утверждая, что он содержит сюжет для пьесы. «В самом деле, есть некая ситуация молодой девушки, которая не ночует дома, чтобы навестить своего отца в тюрьме, и которая назавтра скомпрометирована, поскольку не может никому признаться, где она была». Только идея, требующая разработки, и Александр откладывает ее про запас. Время от времени Брунсвик возобновляет попытку. Александр качает головой: еще не вызрело. Брунсвик настаивает:
«— Если бы вы согласились уделить этому две недели, то, уверяю вас, пьеса была бы уже готова.
— Дорогой мой, я так не работаю; я пьес не делаю, они живут во мне. Как? Не имею понятия. Спросите у сливового дерева, как оно делает сливы, или у персикового, как оно делает персики, и тогда посмотрите, разрешат ли они эту проблему».
Расстроенный Брунсвик ретировался и продал за пятьсот франков свою предполагаемую долю Друо де Шарльс, издателю Александра. И вот теперь, осенью 1838-го, в сезон слив, пьеса дозрела. Две недели на создание плана, в котором мало что осталось от Брунсвика, один-два месяца на написание подаренными Фердинандом перьями пяти актов «Мадемуазели де Бель-Иль». Пьеса единогласно одобрена 15 января 1839 года в Комеди-Франсез. Теперь, чтобы вас развлечь: в «Воспоминаниях драматурга» Александр рассказывает, что читал свою пьесу перед Комитетом тогда, когда еще ни строчки не написал. Подобное бахвальство, столь свойственное Александру, может раздражать, но эта склонность к мистификациям с целью создания легенд вокруг своих вымыслов может и позабавить, все зависит от твоего собственного настроения.
Остается проблема распределения ролей. Что касается мужчин, то тут никаких трудностей: две главные роли сыграют Фирмен и Локруа. Но кто же сыграет Габриеллу де Бель-Иль? Мадемуазель Марс только что исполнилось шестьдесят, любезные ее коллеги только что положили ей вполне заслуженную пенсию и уже потихоньку начинали заворачивать в саван «в могильных венках из бессмертников». Александр жалеет свою старую врагиню и поручает ей роль молодой героини. Он получает две с половиной тысячи вознаграждения, и очень кстати, так как Доманж вполне готов получить причитающиеся ему отныне авторские отчисления. Этот кокетливый ассенизатор как раз изображает из себя знатока, присутствуя на репетициях. Александр его терпит, но в тот момент, когда однажды он позволил себе прервать мадемуазель Марс, потому что ему не нравился конец акта, был немедленно отослан к своему основному занятию:
— Господин Доманж, — взревел Александр, — я не касаюсь вашего товара, не трогайте и вы мой!
Мари Дорваль присутствует на последней репетиции, сидя молча до самого конца. Но в финале, страшно завидуя Марс, она вскакивает и, упершись руками в бока, кричит Александру со своим чистым парижским акцентом: «Эти сукины дети драматурги в жизни для меня подобной роли не соорудили!» Но из нашего сегодняшнего далека я предпочитаю ту роль, которую она сыграла в «Антони». Доводы в пользу «Мадемуазель де Бель-Иль» скудны. При Людовике XV некая маркиза и некий герцог прекращают свою любовную связь. Она останавливает свой выбор на молодом офицере. А герцог обязуется соблазнить первую же попавшуюся ему на глаза женщину. Судьбе было угодно, чтобы ею оказалась Габриелла де Бель-Иль, невеста того молодого офицера. Отец Габриеллы заключен в Бастилию. Маркиза устраивает Бель-Илю и его дочери ночное свидание, а сама встречается с герцогом, выдавая себя за Габриеллу. И в темноте этот хам так и не узнает свою прежнюю любовницу, публично похваляясь своей победой. Офицер считает, что невеста изменила ему. Она же не может ему открыться. Он в отчаянии, она тоже. Все благополучно разрешается в пятом акте: папа выходит из тюрьмы, и герцог становится лучшим другом молодой супружеской пары. Конечно, это комедия положений, недоразумения и неожиданности сменяют друг друга, реплики остроумны, механизм действия отлично смазан, так что пьесу и сегодня читать не скучно (не играли ее с 1914 года), но все же от Александра ждали большего. Антони, Ричард Дарлингтон, Буридан и Маргарита Бургундская, аристократические негодяи в «Сыне эмигранта», Кин — всё это персонажи совершенно иного масштаба, нежели симпатичные марионетки в «Мадемуазель де Бель-Иль». Единственную вольность, которая содержалась в пьесе, была подвергнута цензуре целомудренными актерами Комеди-Франсез. Чтобы доказать, что она по-прежнему девственница, шестидесятилетняя мадемуазель Марс отдавалась своему жениху. Он выходил из-за кулис довольный, восклицая: «И я мог подумать, что она виновна!», как бы не так!
В апреле 1839-го в Париже практически ничего другого, кроме пьес Александра, не играют, хотя о его «кончине» и было объявлено всего лишь шесть месяцев назад. Серия премьер начинается 2 апреля («Мадемуазель де Бель-Иль» в Комеди-Франсез), за ней следуют «Алхимик» в Ренессанс (10 апреля) и «Лео Буркхарт» в «Порт Сен-Мартен» (16 апреля). Поскольку огромный успех первой пьесы покрыл его долги лишь частично, он пытается раздобыть деньги другими способами. Прощальный подарок мадемуазель Марс: он посвящает ей издание комедии, странным образом превратившейся в драму, как если бы старение считалось бы трагическим до такой степени. Не забывая о пополнении своего орденского обмундирования, он посылает рукопись королеве Испании Кристине[16]. Она же в знак благодарности дарует ему рыцарство ордена Изабеллы Католической, как если бы «Мадемуазель де Бель-Иль», которую характеризуют иногда как непристойность, не содержала бы ничего, что могло бы отпугнуть Кристину или оскорбить память Изабеллы. И, главное, поскольку официальная критика в лице Жанена и Сент-Бёва на сей раз прямо-таки захвалила Александра, он всерьез подумывает потеснить Гюго в Академии. «Скажи обо мне что-нибудь в «Revue» для Академии», — пишет он Бюлозу. И за какой-то год он силится стать респектабельным, чем и объясняется («Капитан Памфил» не в счет, он написан в предыдущем году) незначительность его публикаций 1839 года. В их мелководье рядом с ним лишь весьма посредственные писатели.