Изменить стиль страницы

Издание книги осуществлено в рамках программы «Пушкин» при содействии посольства Франции в Российской Федерации

На переплете фото:

Александр Дюма в России в 1858 г.

Даниель Циммерман

АЛЕКСАНДР ДЮМА ВЕЛИКИЙ

Биография

Книга 2

ЭМАНСИПАЦИЯ НЕГРА

(1838–1843)

Излечиться от детства невозможно, как считал святой Августин, которого его мать нежила и лелеяла так же, как Александра Мари-Луиза. Тем не менее можно попытаться заняться самолечением, и Александру это удавалось совсем неплохо. Вихрь женщин унес его из тенет материнской любви, которой он все же сохранял верность. Слава и деньги заставили забыть и плохо одетого подростка, и бедного, униженного молодого человека. Прежней остается лишь темная кожа. Этот комплекс он преодолевает физически, благодаря величественной осанке, необычайной силе, репутации дуэлянта, своей элегантности, нередко эксцентричной, куче почетных наград, остроумию и искусству мгновенного отражения любой словесной атаки. Так, однажды некий субъект в салоне неподалеку от него начал отпускать шуточки относительно негров. Александр сохраняет ледяное спокойствие. Тогда подобие блаженной памяти барончика Тьебо бросает ему прямой вызов.

«— В самом деле, мэтр, должно быть, вы отличный знаток негров?

— Само собой разумеется. Отец мой был мулат, дед — негр, а прадед — обезьяна. Видите, моя семья начинается с того, чем ваша кончается».

И все же от дразнивших его в Виллер-Котре мальчишек до фразы мадемуазель Марс «Здесь негром воняет», от более или менее безобидных карикатур до расистских рисунков в паршивых газетенках — все мешало ему отрешиться от своего происхождения. Великие собратья по перу наравне с ничтожными литераторами будут находить в этом происхождении лишний повод для ненависти, и даже самые благожелательные из критиков не устоят перед собственными предрассудками. И вот вам небольшая антология[1]:

1837, прохвост Леконт, играя в простодушие[2]: «Лицо у него смуглое, а волосы, длинные и курчавые, можно было бы назвать скорее шерстью <…>. В целом физиономия не столько красивая, сколько странная и весьма напоминает негритянскую маску».

«Жорж», единственный роман Александра, посвященный расовой проблеме, выйдет в 1843 году. Ашил Галле, одновременно в «le Cabinet de lecture» и в «le Voleur» отмечает его «значительный интерес», но вслед за тем делает следующее заключение об авторе: «Все, кто изучал социальное состояние колоний не по нравоучениям наших филантропов и не по фантазиям наших романистов, но непосредственно на месте наблюдений, абсолютно убеждены в той истине, что раса мулатов стоит ниже белой расы, так же, как черная раса ниже расы мулатов. Разумеется, случаются и исключения из этого правила, и прекрасный пример тому видим мы в авторе «Жоржа»; однако исключения эти крайне редки (sic) и не могут опровергнуть печального опыта, подтверждаемого всякий день».

Декабрь 1844-го, Жирарден, ссылаясь на малый успех «Крестьян», объявляет Бальзаку, что прекращает печатать его фельетон, заменяя его другим. Бальзак интересуется, какой же автор его сменит, и, узнав, что речь идет об Александре, замечает:

«— Но вы же не можете сравнить меня с этим негром!»

Совершенно очевидно, что Бальзак обвиняет здесь Александра вовсе не в том, что он приходит «на живое место». В том же году Мирекур напишет в своей дерьмовой «Фабрике романов. Дом Александра Дюма и компании»: «Внешность г-на Дюма достаточно известна: стать тамбур-мажора, члены Геркулеса в самом широком смысле этого слова, вывороченные губы, африканский нос, курчавая голова, смуглое лицо. Происхождение его читается во всем облике его персоны, но еще более того проявляется оно в его характере.

Соскребите с г-на Дюма поверхностный слой, и вы обнаружите под ним дикаря.

Он похож и на негра, и на маркиза одновременно. Но только маркиз остается лишь на внешней оболочке. Сотрите румяна, сорвите с него неряшливый его костюм, не придавайте значения отношению к нему регентства, не прислушивайтесь к языку улицы, попытайтесь проткнуть в какой-нибудь точке цивилизованную поверхность, и негр покажет вам свои зубы.

Маркиз исполняет свою роль на публике, негр выдает себя в близких отношениях. <…> Прекрасный пол восхищен блеском известного имени, покорен безумной расточительностью, привлечен обещаниями, таящимися в крепком мужском сложении, но прекрасный пол, заметим мы, не замедлит прибегнуть к помощи флакончика с эфиром, дабы нейтрализовать некий подозрительный запах, нахально примешивающийся к очарованию общения наедине: это Негр!

<…> Возвращаясь к своим пенатам, он кардинально меняется. Одежда стесняет его, и он трудится в живописном неглиже нашего праотца. Он лежит на полу, как ньюфаундленд; ест он печенную в золе картошку, не очищая от кожуры: это Негр!»

Комментарий Бальзака на этот памфлет: «отвратительно глупо», «но это печальная правда». В 1845 году комедия Амадея Бурдона «Торговля белыми рабами» выводит на сцену некоего Алексиса Нуаро, который заставляет попотеть своих белых рабов. В 1854 году появится пародия на «Мушкетеров», дневник Александра под названием «Мушкетер, дневник господ Дюмануар и компании». И можно продолжать дальше в том же духе.

Пушкин, в 1837 году убитый на дуэли французским наемником на царской службе, гордо отстаивал свое африканское происхождение. Александр редко был на него похож. Его позиция по отношению к расовой проблеме по меньшей мере двусмысленна. Подобно Генералу, он берет к себе на службу настоящих чернокожих — Алексиса, уроженца Гаваны, и Поля из Абиссинии. Того и другого он опишет, как и других своих французских слуг, лентяями, пьяницами, но не воришками. Алексиса он выводит на сцену в «Истории моих животных» и как будто бы не случайно. Один пассаж из этой книги вызывает особенное чувство неловкости. Нежная Мари Дорваль приходит на обед к Александру. Приходит она не с пустыми руками, а, точнее говоря, с носильщиком, который ставит на пол огромную корзину.

«— Вот, — сказала она, открывая корзину, — я хочу тебе кое-что подарить.

Я приподнял охапку цветов и увидел нечто черное с огромными белыми глазами, оно копошилось на дне корзины.

— Ну-ка! — сказал я, — что бы это могло быть?

— Не бойся, оно не кусается.

— Правда, что же это?

— Это негр.

— В самом деле, негр!

И, погрузив обе руки в корзину, я схватил негра за плечи и поставил на ноги».

Человеческое существо, превращенное в предмет для подарка, разве дело здесь только в цвете кожи? Сорок лет спустя в «Подлинной истории»[3] Мопассан опишет обмен нормандской служанки на кобылу. В то же время Александр способен занять позицию, более соответствующую той, что восхищает прекраснодушных наших современников в конце XX века. Мы помним, как в 1838 году он писал своим «дорогим соотечественникам» на Гаити, предлагая поставить там памятник своему отцу. В том же году, когда газета рабовладельческой ориентации «Revue coloniale» объявила о своем намерении опубликовать его стихи, он посылает опровержение в орган аболиционистов «Revue des colonies»: «Во-первых, я почти не пишу стихов, исключая драматургию; затем, я ничего не обещал «Revue coloniale», которая к тому же ни о чем меня и не спрашивала. Все мои симпатии, напротив, естественным путем и по национальному признаку принадлежат как раз противникам тех принципов, которые защищают господа из «Revue coloniale»; и я хотел бы, чтобы об этом знали не только во Франции, но и повсюду, где есть у меня братья по расе и друзья по цвету».

Итак, Александр аболиционист? Теоретически — без сомнения, как и республиканец, — на расстоянии. Притом что перо его время от времени может преобразоваться в орудие борьбы. В том же 1838 году, то есть за десять лет до отмены Францией рабства в своих колониях, он опишет простодушно, как понимает это слово Вольтер, торговлю неграми в «Капитане Памфиле»[4], который выйдет отдельной книжкой в следующем году. Капитан Памфил высаживается в Африке с грузом водки, рассчитывая обменять ее на слоновую кость. Племя, на которое он рассчитывал, не может предоставить ему слоновую кость, так как занято войной с соседями. Памфил помогает ему победить соседей при условии, что пленники станут его собственностью. Он запирает их в сарай, и за три дня непрерывных праздников совершенно о них забывает, а когда открывает сарай, видит, что «одни умерли от ран, другие от голода, некоторые от жары; так что, было как раз время подумать капитану Памфилу о своей торговле, ибо она уже начинала приходить в упадок». Памфил приступает к отбору. «Осталось двести тридцать негров в отличном состоянии. И можно сказать, что то были испытанные люди: они устояли в бою, в переходе и против голода. Их можно было совершенно спокойно продавать, не опасаясь брака». Более того, этим пленным «не были свойственны глупое выражение лица и животная апатия негров из Конго»; попутно зададим себе вопрос, из какой африканской страны могли вести свое происхождение предки Александра? Но возникает проблема погрузки. Трюмы корабля по-прежнему заняты водкой, как же уместить туда еще и двести тридцать пленников? «К счастью, это были люди; если бы на их месте оказался товар, то размещение было бы физически невозможно; но человек представляет собой такую совершенную машину, он так подвижен в суставах и прекрасно может держаться как на ногах, так и на голове». Итак, пленников загружают, и «за два с половиной месяца удачного перехода, во время которого, благодаря отеческой заботе, принятой на себя капитаном, он потерял лишь тридцать два негра», судно прибывает на Мартинику. Поскольку в те времена работорговля в принципе была запрещена «цивилизованным правительством», спрос превышает предложение, и Памфил продает рабов по самой высокой цене, «поэтому и достались они только самым богатым».

вернуться

1

Основная часть этой информации взята из предисловия Леона-Франсуа Гоффмана «Дюма и чернокожие» к роману Александра «Жорж», Paris, Gallimard, Folio, 1974, pp. 7–23, a кроме того, из «Досье» того же автора к тому же роману, pp. 455–493.

вернуться

2

Lettres de Van Engelgom, opus cite, p. 111.

вернуться

3

Ги де Мопассан «Подлинная история» в сборнике «Сказки дня и ночи», Paris, Robert Laffont, Bouquins, 1988, tome 2, pp. 249–253.

вернуться

4

Александр Дюма «Капитан Памфил», edition Le Vasseur citee, volume 17, pp. 5–52.