— Извините, но у меня на балконе никто не живёт… Можете приехать и убедиться… Вы же комиссионно можете произвести…, как у вас там…, осмотр условий проживания.
— Вот делать нам нечего! Будем мы ещё из-за Вас в какие-то Люберцы мотаться! К чёрту, как говорится, на куличики…
— Вот проехались бы и заодно посмотрели, как я каждый день из этих «куличиков» до работы добираюсь, затем туда же и возвращаюсь… Глядишь, и поставили бы меня в московскую очередь. В Москве-то ведь другие нормы, по которым в очередь ставят… По московским меркам будь у меня даже две такие квартиры с балконами, вы бы никуда не делись и вопрос с очередью был бы решён в мгновенье ока.
— Ну-у-у, так то в Москве, а Вы же в области изволите проживать…
— Изволю, конечно же… Но служу-то я в Москве! Вы хоть понимаете, что Москва и область — это два разных субъекта федерации? Так же как Камчатский край и Калининградская область. А вам слабо, как говорится, из Петропавловска-Камчатского в Калининград на службу каждый день поездить? Хотя бы в течение недели… А я вот, получается, уже год как езжу… Надо бы привести в соответствие места службы и проживания.
— Что Вы несёте? Сравнили… Москву и Московскую область, и Петропавловск-Камчатский с Калининградом… Какое ещё Вам надобно соответствие?!
— Обыкновенное соответствие, в том смысле, в каком это слово обычно понимается… Нет, я конечно, не возражаю… Вы же можете академию в Люберцы перевести и тогда тоже всё встанет на свои места… — ????!!!!
— А что здесь такого? Стоит же в Люберцах Таможенная академия… Ну будет ещё одна — Академия управления МВД. Эка, невидаль…
— Что-то Вы совсем распоясались. Сами понимаете, что не будет такого никогда… Вы лучше свою фантазию на уничтожение излишков направьте! Их в этот раз у Вас уже гораздо меньше… Всего двадцать квадратных сантиметров… И прогресс уже налицо! Дерзайте дальше. Кого-нибудь ещё у себя пропишите. Какого-нибудь голодающего из Конго, не согласного с политикой запрещения каннибализма. Мы от всей души желаем Вам удачи.
— Извините, а может мне всё-таки балкон этот взять да и обрушить втихаря…? Или же не втихаря, а при всём честном народе взять так и вместе с ним обрушиться? Для большей убедительности…
— Это Ваше дело, мы Вам не имеем право ничего советовать — всё заносится в протокол. Для нас главное — чтобы балкон Ваш по бумагам не проходил.
— Или же хотя бы отщипнуть от него этих двадцать злосчастных сантиметров? Взять так, тупо, и отбить молотком?
— Ещё раз Вам повторяем: что хотите, то и делайте, а нам принесите правильные бумаги, иначе очереди Вам не видать как своих ушей.
— Извините, но свои уши я могу наблюдать хотя бы в зеркале… А тут вообще безнадёга какая-то… Может, давайте вначале хотя бы зеркало как-нибудь организуем? В виде иллюзии… Очередь, она ведь, наверное, не на один год?
— Нет, конечно же…
— Вот потому-то это и есть самая настоящая иллюзия. У нас ведь каждый квартал законодательство меняется… И вскоре может оказаться так, что вообще никому ничего не положено. А тут речь идёт о долгих годах…
— Что-то не поймём никак: куда вы опять клоните? Зеркала, иллюзии какие-то…
— К тому и клоню, чтобы сейчас закрыть глаза на двадцать квадратных сантиметров моего жизненного успеха и поставить меня в очередь, а когда она подойдёт — состоится новая комиссия… И законодательство к тому времени может поменяться в лучшую сторону (ну, уж иллюзия, так иллюзия), и превращусь я в итоге из «двадсатисантиметрового олигарха» в истинно нуждающегося слугу отечества…
— Ах, вон Вы чего удумали! Уговорить нас вступить на преступный путь нарушения жилищного законодательства?!
— Да, нет. Просто хотел призвать Вас вернуться к здравому смыслу. Есть же в законах и специальные оговорки, мол, если отклонение от принятых норм является незначительными, или же имеют место какие-нибудь особые условия и т. д. Словом, вам виднее — я не юрист… Но, видимо, в наше время, не оплаченное дополнительно включение здравого смысла — это непозволительная роскошь для чиновника. А платить Вам, господа хорошие, в мои планы не входит… В моих далеко идущих планах нет пункта, предусматривающего заботу о вашем благосостоянии. Да и средств для оплаты нет. Что тут ещё можно сказать… Даже если бы и было у меня «баблосов» немеренно, то вам я их точно бы не отдал. И без того, есть очень многое, за что приходится их платить в этой жизни. За что-то более реальное, нежели чем за какую-то иллюзию… Так что извиняйте, граждане члены комиссии, и не забудьте официальный «отказец» отписать, чтобы с подписями был он и с синими печатями. В общем, чтобы всё было по-вашему, бюрократическому — очень правильно по форме, хотя и при полном отсутствии здравого смысла… Чтобы, как говорится, комар носа…
В общем, надежда на улучшение жилищных условий за государственный счёт рухнула окончательно. И почему это, интересно, разнятся нормы при постановке на очередь и при получении жилой площади? Получается, что если есть у тебя на нос 4,5 квадратных метра, то сиди и не вякай — ты обеспечен жизненным пространством по самое «не хочу». А вот, если у тебя 4,4 квадратных метра на нос, то тебя тут же ставят в очередь и через долгие-долгие годы дают аж целых 15 квадратных на тот же, но уже сморщенный от старости нос… И меньше не имеют права! Очередной парадокс впавшего в ступор законодательства. Можно было, конечно, подать заявление в суд, приложив к нему тот самый «отказец». А судьи, спрашивается ещё с грибоедовских времён, кто? Ну конечно…, всё те же самые формалисты, которые, едва глянув одним глазком в законодательство, другим на «отказец», сразу определили бы в полковнике, прослужившем отечеству двадцать пять с лишним лет и проживающем с женой и двумя детьми в двухкомнатной «хрущёбе», великого стяжателя и коварного разорителя казны российской. Поэтому Сергей, оставив мысли о сутяжничестве, вскоре принял решение о своём окончательном увольнении со службы. К этому серьёзному шагу его очень сильно подтолкнул, можно даже сказать «дал пинка», случай, произошедший во время очередной проверки академии «Минобром». В план проверки был включён невиданный доселе пункт: «Проверка остаточных знаний». Этим пунктом предписывалось проведение экзаменов в тех учебных группах, которые их год назад уже благополучно сдали. Внешне идея не выглядит абсурдной и, на первый взгляд, действительно кажется интересным: а что же действительно осталось в виде «сухого остатка» в головах у обучаемых? Но сам подход к организации экзаменов дискредитировал эту благую идею, что называется, напрочь. Дело в том, что экзаменуемым не дали ни дня на приятные воспоминания и, более того, не разрешили пользоваться на экзаменах своими старыми конспектами. А слушатели — это те же студенты, только слегка великовозрастные. И в их среде действует тот же принцип: сдал-забыл (а зачем перегружать память всякой белибердой?). Кроме того, учитывая, что эти студенты-слушатели были ещё и слегка великовозрастными, то «забыл» у них получалось гораздо быстрее, нежели чем у студентов студенческого возраста. Поэтому вместо экзаменов получился по-милицейски вонючий «пук». В экзаменационных аудиториях очень резко пахло «внутренними органами». Экзаменуемые сильно потели и до дыр растирали переносицы. Преподаватели могучими усилиями воли затыкали уши от навязчивого и упорно желающего проникнуть в них бреда. Оставив таким образом сознание в чистоте, преподаватели ставили в ведомости какие-то оценки, что называется «от балды» и, в тоже время, внимательно следили за тем, чтобы нынешний «средний балл» не превысил «среднего балла» предыдущего экзамена. Иначе получилось бы так, как будто знания слушателей по тому или иному предмету год от года расширяются и углубляются без участия в этом процессе самих обучаемых. Это могло сильно насторожить «Минобр». А и без того настороженный «Минобр» тут же мог почувствовать какой-нибудь подвох и потребовать ещё одной переэкзаменовки. Никому из академии этого не хотелось, и поэтому все цифры подвергались строжайшему контролю. Незадолго до проверки Сергей заступил на недельное дежурство по кафедре. В обычное время дежурство было необременительным и сводилось к более раннему, чем обычно приходу на службу и запуску серверов развёрнутых на кафедре локальных сетей, но перед каждой проверкой хлопот у дежурного прибавлялось. Дежурный-счастливчик превращался в подсобного рабочего начальника кафедры. В свободное от занятий время дежурный в такие особые для себя периоды носился по всей академии с пухлой папкой, набитой никому не нужными документами, но которые по установленной кем-то традиции надо было либо срочно у кого-то подписать и тут же забрать, либо кому-то отдать, что называется, насовсем. Поначалу так же было и в этот раз, но затем начальник по каким-то только ему известным причинам изменил траекторию своего непредсказуемого мышления и отдал распоряжение дежурному поступить в распоряжение начальника учебного отдела полковника Обрыдло, и вскоре дежурный уже входил в кабинет обладателя столь категоричной, но, вместе с тем, внушающей оптимизм фамилии. Начальник учебного отдела, грузный полковник с лиловой от беспробудного пьянства мордой своего бугристого лица, неподвижно сидел за своим столом-аэродромом и тупо пялил пожелтевшие от никотина белки глаз на лежащую перед ним стопку бумаг. Сергей поздоровался и представился. Начальник, с видимым трудом разрывая силовые линии гравитационного поля, тяжело поднял набухшие величием веки и упёрся мутным взглядом Сергею в грудь. «Ну точно, гоголевский Вий, — подумал дежурный, — только этот Вий ещё пожалуй пострашней будет… Ну конечно… Гоголевский-то Вий, тот, наверное, не с Большого Бодуна был, а откуда-то из-под Диканьки».