Даже для Мэри Бойн она уже не имела прежней остроты. Ее разум все еще метался от одного предположения к другому; но боль притуплялась, превращаясь в привычку. Временами на нее наваливалась усталость, и она, словно жертва отравления, которая, находясь в здравом рассудке, не способна пошевелиться, чувствовала, что сроднилась с кошмаром и признала его существование как непременное условие жизни.

Постепенно такие моменты растягивались на часы и дни, и наконец она вступила в фазу молчаливого согласия. Она наблюдала за привычным течением жизни с равнодушием первобытного человека, которому не интересен бессмысленный процесс цивилизации. Она чувствовала себя частью рутины, спицей в колесе, которая вращается вместе с ним; она казалась себе мебелью, неодушевленным предметом, который протирают от пыли и переставляют вместе с остальными стульями и столами. Эта глубокая апатия не выпускала ее из Линга, несмотря на настойчивые просьбы друзей и рекомендации врачей сменить обстановку. Друзья считали, что она отказывается переехать, поскольку верит, что муж однажды вернется в то место, откуда исчез, и ее воображаемое ожидание обросло красивыми легендами. Но на самом деле она не верила в его возвращение: ее страдания дошли до того предела, когда не остается ни проблеска надежды. Она была уверена, что Бойн никогда не вернется, что он ушел из ее жизни, словно сама смерть поджидала его в тот день на пороге. Она отвергла все многочисленные версии его исчезновения, возникавшие у прессы, полиции и в ее собственном воспаленном воображении. Ее разум отказывался воспринимать эти кошмарные альтернативы и остановился на голом факте, что его больше нет.

Нет, она никогда не узнает, что с ним стало, — никто не узнает. Об этом знает только дом; библиотека, в которой она проводила долгие одинокие вечера, тоже знает. Именно здесь разыгралась последняя сцена, сюда явился незнакомец и произнес слова, которые заставили Война подняться и последовать за ним. Пол, по которому она ходит, чувствовал на себе его поступь; книги на полках видели его лицо; и иногда ей казалось, что старые темные стены готовы раскрыть свой секрет. Но так и не раскрыли, и она понимала, что никогда этого не дождется. Линг не относится к тем болтливым старым домам, которые выдают тайны, доверенные им людьми. Вся его история доказывает, что он всегда был немым соучастником, неподкупным стражем многих секретов. И каждый день натыкаясь на его молчание, Мэри Бойн понимала тщетность попыток разговорить его человеческими способами.

— Я не говорю, что это было нечестно, но и не говорю, что честно. Это просто бизнес.

Услышав эти слова, Мэри вздрогнула и пристально посмотрела на своего собеседника.

Когда полчаса назад ей принесли карточку с надписью „Мистер Парвис“, она сразу же поняла, что это имя занимало все ее мысли с тех самых пор, как она прочитала его в незаконченном письме Война. В библиотеке ее ожидал невысокий человек с нездоровым цветом лица, лысой головой, в очках в золотой оправе. Ее охватила дрожь при мысли, что перед ней стоит тот самый человек, к которому обращался ее муж в последние минуты перед исчезновением.

Парвис учтиво, но без лишних предисловий — как человек, который ценит время, — изложил цель своего визита. Он заехал в Англию по делу и, оказавшись в Дорсетшире, решил выразить свое почтение миссис Бойн и, если представится возможность, выяснить у нее, что она намеревается предпринять в отношении семьи Боба Элвелла.

Его слова всколыхнули забытые страхи в душе Мэри. Может быть, ее гостю все-таки известно, что имел в виду Бойн в своей неоконченной фразе? Она попросила его пояснить вопрос и сразу заметила, что его удивила ее неосведомленность. Неужели она и в самом деле почти ничего не знает?

— Я ничего не знаю… расскажите мне, — пробормотала она.

И тогда он все ей рассказал. При всем своем замешательстве и недоумении она поняла одно — история с „Блу Стар Майн“ имеет довольно неприятную окраску. Ее муж получил баснословную прибыль, проведя блестящую биржевую сделку за счет того, что оказался проворнее другого человека, который не успел использовать свой шанс; жертвой его ловкости стал молодой Роберт Элвелл, который помог ему организовать дело с „Блу Стар Майн“.

Услышав испуганный вскрик Мэри, Парвис посмотрел на нее с равнодушным спокойствием.

— Боб Элвелл оказался слишком медлительным, только и всего; будь он немного попроворнее, на его месте сейчас был бы Бойн. В бизнесе такие вещи происходят сплошь и рядом. Как утверждают ученые, выживают сильнейшие, понимаете? — мистер Парвис весьма точно подобрал аналогию и явно этим гордился.

Мэри испытывала физическое отвращение к следующему вопросу, который пыталась сформулировать: словно слова, готовые сорваться с языка, имели тошнотворный привкус.

— То есть… вы обвиняете моего мужа в совершении грязного поступка?

Мистер Парвис бесстрастно обдумал вопрос.

— О нет. Я даже не говорю, что он поступил нечестно. — Он окинул взглядом длинные ряды книг, словно одна из них могла подсказать ему подходящее определение. — Я не говорю, что он поступил нечестно, но и не говорю, что честно. Это бизнес. — В конце концов, с его точки зрения, это — самое исчерпывающее определение, которое только можно найти.

Мэри в оцепенении смотрела на него. Он казался ей равнодушным посланцем сил зла.

— Но, очевидно, адвокаты мистера Элвелла не разделяют вашу точку зрения — насколько мне известно, они посоветовали ему забрать иск.

— О да, они знали, что формально у него нет шансов. Вот после того, как они посоветовали ему забрать иск, он и впал в отчаяние. Дело в том, что он занял большую часть денег, которые вложил и потерял в „Блу Стар“, и в результате оказался в безвыходном положении. Вот почему он застрелился, когда ему сказали, что он никогда не выиграет дело.

Мэри захлестнуло удушающей волной страха.

— Он застрелился? Покончил с собой из-за этого?

— Ну, вообще-то он не покончил с собой. Протянул два месяца, прежде чем умер, — Парвис произнес эти слова без всяких эмоций, словно патефон, прокручивающий свою пластинку.

— Вы хотите сказать, что он пытался убить себя, и у него ничего не вышло? А потом он попытался еще раз?

— О, ему не пришлось пытаться второй раз, — мрачно заметил Парвис.

Они молча сидели напротив друг друга — он задумчиво вертел на пальце очки, она напряженно застыла, положив руки на колени.

— Но если вы все это знали, — наконец проговорила она, с трудом выдавливая из себя слова, — то почему, когда я написала вам сразу после исчезновения мужа, вы ответили, что не можете объяснить его письмо?

Парвис выслушал ее без тени смущения.

— Откровенно говоря, я действительно его не понял, Но даже если бы понял, в тот момент не стал бы об этом говорить. Дело Элвелла решилось, когда отозвали иск. Я не мог рассказать вам ничего нового, что помогло бы вам найти мужа.

— Тогда почему вы рассказываете сейчас? — спросила Мэри, пристально глядя на него.

— Ну, во-первых, — без колебаний ответил Парвис, — я думал, что вам известно гораздо больше, чем оказалось на самом деле, — я имею в виду обстоятельства смерти Элвелла. Сейчас о нем вновь заговорили; и я решил, что вам следует об этом знать.

Она молчала, и он продолжал:

— Видите ли, только недавно стало известно, в каком плачевном состоянии находились дела Элвелла. Его жена — гордая женщина и боролась до последнего. Она вышла на работу, а потом шила дома, когда ей пришлось уйти из-за болезни — что-то с сердцем. Но ей приходится заботиться о его матери и детях, в конце концов она не выдержала и попросила о помощи. Это привлекло внимание к делу, газеты снова о нем вспомнили и объявили о создании фонда помощи семье Элвелла. Боб Элвелл всем нравился, многие известные личности внесли деньги в фонд, и люди стали задумываться, почему…

Парвис прервался и сунул руку во внутренний карман пиджака.

— Вот, — сказал он, — тут подробно описана вся эта история — немного отдает мелодрамой, конечно. Но думаю, вам лучше взглянуть.