— Она престранная, съ невозмутимымъ спокойствіемъ, замѣтила мистриссъ Эдмонстонъ, а Гэй, сдѣлавъ преуморительную физіономію, добавилъ: да, такихъ барынь мало на бѣломъ свѣтѣ! Благородная ли она?

— Филиппъ иначе не зоветъ ее, какъ: эта женщина, — сказалъ Чарльзъ. — Она его разъ вечеромъ чуть не уморила со смѣху, увѣряя, будто она во всю свою жизнь видѣла только троихъ примѣрныхъ молодыхъ людей; его, меня, да еще своего сына.

— Ну, ужъ о Морицѣ она этого не скажетъ, — замѣтила Лора, когда взрывъ хохота умолкъ.

— Я слышала, какъ она старалась обойдти одну молодую даму, увѣряя ее, что Морицъ старшій въ родѣ, - сказала съ улыбкой мистриссь Эдмонстонъ.

— Неужели, мама, она не знала, что говоритъ неправду? спросила Эмми.

— Да, я ей намекнула, что лордъ де-Курси еще живъ, но она нисколько не сконфузилась и прибавила: ахъ! да, я совсѣмъ забыла; ну, да это все равно; значитъ, онъ второй сынъ, слѣдующій послѣ перваго…

— Послушали бы вы анекдоты, которые она и Морицъ другъ другу разсказывали, — воскликнулъ Гэй. — Право, онъ ее дурачилъ, потому что на каждый ея разсказъ у него слѣдовалъ анекдотъ еще болѣе неправдоподобный. Неужели она благородная?

— По рожденію да, — сказала мистриссъ Эдмонстонъ:- но ея бойкость и глупость дѣлаютъ изъ нея просто неприличную женщину.

— Какъ она кричитъ! замѣтила Лора. — Что она тамъ толковала о лошадяхъ, Гэй?

— Она разсказывала, будто ей пришлось какъ-то править парой такихъ бѣшеныхъ лошадей, что всѣ грумы струсили, и что ей захотѣлось взять съ собой маленькаго сына, но мужъ будто бы сказалъ: «ты, душа моя, можешь ломать себѣ шею сколько тебѣ угодно, а ужъ сына я тебѣ не дамъ!» На это Морицъ замѣтилъ, что онъ самъ видѣлъ, какъ одна лэди правила не парой, а четверней въ рядъ, и прибавилъ еще какую-то несообразность.

— Дорого бы я дала, чтобы послушать ихъ! воскликнула Лора.

— А знаете ли, — сказалъ Гэй:- что мистриссъ Браунлоу куритъ сигары?

Крики ужаса и смѣхъ покрыли его голосъ.

— Право, Морицъ при мнѣ ей разсказывалъ, что и онъ зналъ какую-то лэди, у которой постоянно висѣла на поясѣ сигарочница на цѣпочкѣ, и будто она на балѣ, въ срединѣ танцевъ, всегда курила.

Въ эту минуту доложили, что лошадь Гэя осѣдлана, и онъ уѣхалъ на урокъ. Вернувшись оттуда, онъ прибѣжалъ прямо въ гостиную, гдѣ мистриссъ Эдмонстонъ читала что-то вслухъ Чарльзу, и отрывисто произнесъ:

— Я вамъ намедни солгалъ: мистриссъ Браунлоу не такъ сказала, — она всего разъ въ жизни выкурила сигару. Простите, что помѣшалъ! и, сказавъ это, онъ исчезъ.

На слѣдующій день, Гэй дома катался на конькахъ совершенно одинъ, и когда онъ пришелъ въ гостиную, то замѣтилъ Чарльза, занимавшаго миссъ Гарнеръ исторіей о сигарахъ мистриссъ Браунлоу. Онъ весь вспыхнулъ. Чарльзъ, вѣдь я говорилъ вамъ, что она одинъ разъ въ жизни выкурила сигару! воскликнулъ онъ.

— Ну да, я такъ и говорю, — прервалъ его Чарльзъ:- она начала съ одной, а потомъ и пошла катать. Я слышалъ, что она послала цѣлый заказъ въ Гаванну,

— Да вѣдь я вамъ вчера сказалъ, что ошибся, передавая ея слова.

Больному стало досадно, что Гэй портитъ ему дѣло; онъ снова началъ насмѣхаться надъ мистриссъ Браунлоу.

— Отъ нея всего можно ожидать, — сказала одна изъ барышенъ.

— Не вѣрьте ему, увмѣшался кротко Гэй:- я неточно передалъ чужія слова, я не желалъ бы дѣлать сплетни.

Чарльзъ надулся, Гэй сконфузился, а Лора съ Эмми насилу дождались, чтобы гости уѣхали.

— Вотъ несносный, то! — ворчалъ про себя больной когда миссъ Гарперъ скрылись за дверью.

— Простите, что я испортилъ вашъ анекдотъ, — сказалъ Гэй — но вѣдь я виноватъ въ неточной передачѣ факта, и потому это мой долгъ исправить свою ошибку.

— Глупости какія! произнесъ насмѣшливо Чарльзъ. — Кому какое дѣло, одну ли она сигару выкурила или двадцать? Она останется все той же мистриссъ Браунлоу.

Брови Гэя сильно наморщились, видно было по всему, что онъ сдерживается.

— Полноте, Гэй, — весело сказала Лора-.- не обращайте вниманія на брата, мы всѣ должны васъ уважать за правдивость.

— Совѣтую тебѣ представить его за отличіе Филиппу:- злобно проворчалъ Чарльзъ.

Долго не могъ онъ забыть нанесенной ему обиды: такъ онъ называлъ противорѣчіе, сдѣланное ему Гэемъ, и послѣ этого весь день нельзя было къ нему приступиться. Ѣдкія замѣчанія, ядовитыя колкости, подъ часъ даже грубыя, такъ и сыпались на голову бѣднаго Гэя, который переносилъ всѣ эти выходки съ невозмутимымъ спокойствіемъ, что положительно бѣсило Чарльза. Умоляющіе знаки, которые ему дѣлали мать и Лора, еще болѣе раздражали его желчь; но все-таки вечеромъ, когда пришлось идти спать, Чарльзъ, по привычкѣ, оперся на плечо Гэя, чтобы при его помощи взобраться на лѣстницу.

— Покойной ночи! сказалъ кротко Гэй, когда довелъ больнаго до постели.

— Прощайте! отвѣчалъ Чарльзъ. — Ну, я вижу, что мои старанія раздразнить сегодня львенка не удались. Жаль!

Между тѣмъ мысль, рано или поздно привести въ исполненіе этого рода планъ, т. е. раздразнить чѣмъ бы то ни было Гэя, не покидала Чарльза. Ему страстно хотѣлось быть свидѣтелемъ какого-нибудь взрыва его вспыльчивости, и онъ рѣшился не обращать вниманія на увѣщанія родителей и сестеръ.

Онъ доходилъ дотого, что говорилъ иногда противъ своихъ убѣжденій, противъ здраваго смысла, словомъ, говорилъ всѣмъ наперекоръ, лишь бы добиться своего. Гэй сначала не понималъ, въ чемъ дѣло и искренно удивлялся внезапной перемѣнѣ мыслей Чарльза; но онъ началъ замѣчать, что Лора дѣлаетъ ему какіе-то знаки, и когда они остались одни, молодая дѣвушка стала его просить не принимать за серьезное то, что ея больной братъ скажетъ въ припадкѣ раздражительности.

— Я увѣренъ, что онъ даже не думаетъ того, что говоритъ, но зачѣмъ онъ это дѣлаетъ? сказалъ Гэй.

— Ктожъ его знаетъ? намъ всѣмъ бываетъ очень неловко и непріятно во время этихъ сценъ; но такъ какъ онъ привыкъ постоянно исполнять всѣ свои капризы, намъ поневолѣ приходится извинять его бѣднаго: вѣдь ему не легко живется.

Съ этихъ поръ Гэй свободно вступалъ въ пренія съ Чарльзомъ, и тому ни разу ни пришлось его разсердить; какъ вдругъ, однажды, у нихъ зашелъ разговоръ о Карлѣ I, королѣ англійскомъ. Чарльзъ хватилъ его какой-то насмѣшкой.

Гэй поблѣднѣлъ; его темные глаза блеснули какъ у орла; онъ вскочилъ съ мѣста и воскликнулъ:

— Неужели вы серьезно говорите?

— А Страффорда [1] забыли? холодно спросилъ Чарльзъ въ восторгѣ отъ того, что напалъ на больное мѣсто.

— Это нечестно, неблагородно, — сказалъ Гэй, весь дрожа отъ негодованія, — голосъ его почти упалъ — нечестно оскорблять его память тѣмъ, въ чемъ онъ самъ сильно раскаялся. Неужели испытанія, имъ перенесенныя, кровь, пролитая имъ…… И весь красный отъ волненія, Гэй вышелъ изъ комнаты.

— Ага! заговорилъ самъ съ собой Чарльзъ. — Попался таки! Страшенъ же онъ въ гнѣвѣ! Богъ знаетъ, чѣмъ бы все это кончилось, еслибы онъ не удержался. Наконецъ то мнѣ удалось полюбоваться на образецъ Морвильскаго взгляда: теперь довольно. Меня бѣситъ одно, зачѣмъ онъ обращается со мной, какъ будто я женщина или ребенокъ, и не даетъ полной воли своему гнѣву?

Минутъ черезъ десять спустя, Гэй пришелъ къ нему извиниться, говоря, что онъ увлекся.

— Да мнѣ и въ голову не могло придти, чтобы Карлъ I пользовался особеннымъ вашимъ благоволеніемъ — замѣтилъ Чарльзъ.

— Прошу васъ, разъ навсегда, не шутить болѣе на счетъ памяти Карла I.

Лицо Гэя было дотого серьезно и сосредоточенно, что капризный больной покорился поневолѣ и даже пересталъ дуться.

Вечеромъ Гэй, по обыкновенію, помогалъ ему всходить по лѣстницѣ въ спальню и дорогой сказалъ:

— Вы въ самомъ дѣлѣ меня простили, Чарльзъ?

— А развѣ вы еще помните что-нибудь? спросилъ тотъ. — Я не зналъ, что вы такъ злопамятны.

— Я помню, что провинился передъ вами, и болѣе ничего.

— Да и не изъ чего было горячиться: я говорилъ съ вами откровенно, какъ съ пріятелемъ.