— С днём ангела тебя, сын мой, пусть счастье сопутствует тебе всю жизнь, а чтобы сей день запомнился, велено мне передать тебе поминок.
Монах развернул белую, из тончайшего полотна рубаху с дивными узорами по вороту и подолу.
— Кем — велено?
— О том я сказать тебе не вправе, сам понять должен, а пока надевай обнову.
Андриан любовно оглядел ладную фигуру пятнадцатилетнего парня.
«Выше меня уж вымахал, руки сильные и лицом пригож, не зря девицы заглядываются да рубахи дарят».
Едва прикоснувшись к еде, Кудеяр заторопился в лес, где об эту пору буйно распустились первоцветы. Вот из-под куста орешника проглянула стайка золотистых ключиков, чуть дальше по обочине ямы разбежались розово-лиловые хохлатки, такие нарядные, праздничные, а среди берёз расплеснулось половодье белых ветрениц. В лесу просторно, светло, торжественно. Пройдёт неделя-другая, распустятся на деревьях и кустарниках листья и весенние первоцветы исчезнут, словно их и не было вовсе. А пока их время.
Где-то далеко-далеко послышалась песня. Кудеяр весь замер, услышав её, сердце забилось неровно, с перебоями, приятная истома охватила тело. Он остановился и, прислонившись спиной к берёзе, стал ждать появления Ольки. Девушка словно плыла по лесу, широко раскинув руки, улыбаясь чему-то неведомому, прекрасному. Тонкая, стройная, одетая в белое нарядное платье, она показалась Кудеяру похожей на белоствольную красавицу берёзу.
— Здравствуй, Кудеяр, — глаза у Ольки голубовато-зелёные, лучистые, под узкими, высоко взметнувшимися бровями. Нос и губы словно выточены искусным мастером, — с днём ангела тебя!
Разве есть на свете музыка более приятная, чем Олькин голос?
Только сейчас Кудеяр заметил, что платье Ольки украшено точно такими же дивными узорами, как и его рубаха.
— А я и не знал, что ты такая мастерица, спасибо тебе за поминок.
Олька смутилась.
— Не за что, Кудеяр. Посмотри, какое вокруг раздолье! Идёшь по лесу ~ и петь хочется. В хороший день ты на свет народился.
— Сегодня — самый лучший день в моей жизни, оттого что вижу тебя, слышу твой голос. Даже страшно стало при мысли, что могли мы не встретиться.
— А я всегда знала, что встречу тебя.
Олька легонько ткнула пальцем в его нос, весело рассмеялась. Кудеяр хотел было схватить её за руку, но она ловко увернулась и, словно дразня его, отбежала на несколько шагов.
— Ты думаешь, я тебя не догоню?
— Где уж тебе, такому неуклюжему, догнать меня! Олька опять засмеялась и легко побежала среди берёз к злополучному обрыву, с которого она свалилась во время сбора травы от правежа.
— Стой, ногу сбедишь!
Олька хотела было повернуть направо, но Кудеяр загородил ей дорогу4.
— Ага, попалась! Зачем надо мной потешалась?
— Я больше не буду, — смешливо-жалобно произнесла Олька, — вижу теперь, ловок ты бегать по лесу.
Девушка стояла перед ним, прижавшись спиной к берёзе. Сердце Кудеяра, разгорячённое бегом, учащённо билось, жажда прикосновения к Олькиному телу туманила голову, неодолимая сила побуждала его обнять её, слиться с ней в единое целое.
— Не надо, Кудеяр, — Олькин голос прозвучал тихо, но требовательно. От этих слов Кудеяру стало нехорошо: выходит, она вовсе не понимает его, не ведает, как нелегко ему усмирить бушующие в душе страсти. — Прости меня, Кудеяр, очень прошу — прости.
Олька положила свои невесомые ладошки на широкие плечи, пристально глянула в его глаза. Кудеяр досадливо хмурил брови.
— Хочешь на Ивана Купалу будем вместе прыгать через костёр?
Сердце Кудеяра взволновалось: прыгать через купальский костёр — значит поклясться друг другу в верности до гробовой доски, объявить всем, что они хотят стать мужем и женой. Он подхватил девушку на руки, закружил по поляне.
На Аграфену — лютые коренья, Козлиха отправилась в лес собирать травы для разных надобностей. Едва вышла на крыльцо с корзиной, а Акулинка тут как тут.
— Тётка Марья, можно я с тобой пойду за лютыми кореньями?
— Что ты, пигалица, мне проходу не даёшь? Так тебя и тянет к моему ремеслу! Только пожалеть потом не пришлось бы, знахаркой-то быть ой как не сладко! Посчитают злые людишки за ведьму — спалят на костре.
— Ведьмы злые, а ты добро людям делаешь, от болестей их избавляешь, вот и я хочу людям добро делать.
Козлиха посветлела лицом.
— Экая ты разумная, пигалица. Верно мыслишь, да не ведаешь ещё, сколько же зла может быть у человеков! Для иных сколько добра ни делай — всё равно волком смотрят и твердят про тебя — ведьма.
— Тётка Марья, а я проведала, как эти травки прозываются, — Акулинка выпростала из тряпицы завёрнутые в неё растения. — Вот это — крин полской[70].
— Верно, пигалица.
— А это — маун-трава[71].
— Её ещё спокой-цветом кличут, потому как, если отварить корни и выпить, — все тревоги минуют.
— Есть у меня ещё пена-лупена[72], только я не ведаю, пошто она.
— Пеной-лупеной лечат раны и ожоги. Вижу, пигалица, не зря ты ко мне прилепляешься, есть у тебя интерес к знахарскому делу. А ну-ка дай мне руку. — Козлиха долго рассматривала Акулинкину ладошку. — Ну, девка, быть тебе великой целительницей! Превзойдёшь ты в этом деле не только меня, но и многих других почитаемых врачевателей. Коли хочешь, пойдём в лес, покажу тебе заветные травы, они сегодня, в день Аграфены, в самом соку, а потому обладают большой силой.
— Тётка Марья, а вдруг мы отыщем в лесу разрыв траву, что будем делать тогда?
— Может, и найдём.
— А какая она?
— Разрыв-траву создали духи ночные и спрятали в глубине непроходимых лесов. Её прикосновение крушит крепчайшее железо — замки, мечи, кольчуги — всё превращается в прах. Благодаря этому и можно отыскать разрыв-траву: если в ночь на Ивана Купалу косить траву, то коса обязательно переломится в том месте, где она растёт. Собери тогда скошенное сено и брось в ручей: разрыв-трава поплывёт против течения. Тут её и хватай. Цветок разрыв-травы в отличие от Перунова огнецвета скачет и прыгает, а светится ровно столько, сколько нужно, чтобы прочитать три молитвы — «Отче наш», «Богородица» и «Верую». Коли добудешь разрыв-траву, сможешь одолегь любые запоры и сатанинскую силу, стерегущую клады. Потому величают её ещё ключ-травой. К тому же и обличьем своим она на ключ похожа.
Козлиха с Акулинкой уже давно шли по лесу. Вечерние сумерки сгладили яркость красок, но они всё же заметили в сыром месте розовые султаны травы, листья которой были похожи на ивовые.
— А это — плакун-трава[73], давай накопаем её корней, ведь она заставляет плакать бесов и ведьм, хранит человека от соблазнов. Эта трава зародилась на крови, появилась она, когда распяли Христа. Богородица при этом так горько плакала, что из её слёз и выросла плакун-трава. Глянь на её листочки — на них как бы роса осела, это трава плачет, подобно Богородице. С помощью корня плакун-травы можно изгонять ведьм, домовых, нечистую силу, стерегущую клады. Завтра мы пойдём с тобой в церковь для освящения корня плакун-травы, заговорим его, чтобы он силу против нечисти приобрёл.
Спрятав корень плакун-травы в корзину, двинулись дальше. Когда вышли на большую сухую поляну, Акулинка приметила невысокое растение с ярко-розовыми цветками.
— Тётка Марья, глянь, какую я траву нашла.
— Лёгкая у тебя рука, детка. Это знаменитая тирлич-трава[74], а по-иному — ведьмино зелье. Она отвращает гнев сильных людей, приносит нашедшему её богатство, почести и славу.
— Почему же эту добрую траву зовут ведьминым зельем?
— А вот почему, пигалица: накануне Иванова дня, вот об эту самую пору ведьмы отправляются на свою распроклятую Лысую гору, что стоит неподалёку от Киева, и прихватывают с собой траву тирлич. С помощью её они обретают силу, потому и берегут как бесценное сокровище. Ну а как потребуется ведьме силушка, она варит в горшке ведьмино зелье и отваром смазывает своё тело под мышками и коленками, после чего с быстротой молнии уносится в трубу. А ещё ведьма варит тирлич для того, чтобы призвать к себе кого-то издалека. Как закипит в горшке корень тирлича, призываемый тотчас же поднимается в воздух и летит к ведьме словно птица. Когда ведьма хочет, чтобы к ней прилетел её возлюбленный, она, заварив зелье, приговаривает: «Тирлич, тирлич, моего милого покличь!» Чем сильнее бурлит в горшке снадобье, тем быстрее мчится к ведьме её возлюбленный.