Бельский удовлетворённо кивнул головой.

— Ныне нас казанцы донимать стали, что ни лето, лезут окаянные в нижегородские и суздальские места, под Муром и Кострому. Так ты, государь, оказал бы честь Ивану Васильевичу Шуйскому, послал бы его против татар.

— Этим летом татары вряд ли придут, а к будущей весне мы должны подготовить большое войско во Владимире. С этим войском и пошлём Ивана Васильевича Шуйского.

Бельского поразили не по годам разумные рассуждения юного правителя, он молча преклонил перед ним голову.

Обилен и многошумен торг во Пскове. В более чем сорока рядах идёт бойкая торговля съестными припасами да изделиями местных умельцев. Сведущие люди говорят, будто на псковском торгу более тысячи торговых лавок, амбаров, клетей, чуланов, навесов. Привозные товары купцы складывают в гостином дворе приезжих гостей московских. В семидесяти семи амбарах этого двора они держат всякий товар. Здесь же на открытой площадке торгуют маслом коноплевым и коровьим. Другой гостиный двор называется Льняным, в нём идёт оптовая торговля северным шёлком. Хочешь купить лён в розницу — ступай в особый Льняной ряд. В третьем гостином дворе — Соляном — под навесами лежат груды белоснежной соли, её продают здесь оптом- «ластами» — по сто двадцать пудов. Ну а для домашних надобностей соль покупай в Соляном ряду. Один из крупнейших на псковском торгу — Щепетинный ряд, в нём торгуют щепетьем — деревянной посудой. На всю Русь славятся иконы псковского письма, которые продают в особом Иконном ряду. Здесь же можно купить мёд и воск. Самый богатый Сурожский ряд, где красуются привозные товары: сукна, камка, бухарские зендени, шёлк, золото, серебро, скляницы, ладан. В этом ряду лавок не так уж много — всего около шестидесяти, зато привлекают они немало людей, ибо всем охота поглазеть на заморские диковинки, хоть и не каждому они по карману. Много рядов занято торговлей одеждой — Суконный, Сермяжный, Ветошный, Колпачный, Шапочный, Шляпный, Однорядочный, Кафтанный, Шубный, Овчинный, Скорняжный, Бобровный, Терличный, Рукавичный — трудно даже перечислить всё.

Богат псковский торг, да ныне поубавился в славе: многие лавки закрыты, никому не охота отдавать задаром свои товары новому наместнику и его ненасытным слугам.

В Иконном ряду повстречались старые приятели-иконописцы, известные во многих местах своим мастерством, — Останя, Яков Якушко, Семён Высокий да престарелый Алексей Малый Глаголь. У пышнобородого Остани от возмущения глаза вылезли из глазниц.

— Слыханное ли дело, — возмущённо кричит он, — чтобы Божий товар воровским образом у мастеровых людей отымали! Вчерась заявился в мою лавку ключник нового наместника, сгрёб пяток икон и, ничего не заплатив, поволок к себе домой.

Яков только рукой махнул. Долговязый Семён кашлянул в кулак и поведал о своих бедах:

— А меня и того чище обобрали — пришёл тиун наместника Мисюрь Архипов, отложил самые лучшие иконы и велел мне отнести на его двор.

— И ты отнёс?

— Что же было делать? Не отнесёшь — тебе же хуже будет. Тимофея Андреева, колокольных дел мастера, наместник Андрей Шуйский заставил сварить колокол для своей церкви в Заволжье, тот было не подчинился приказу, так его в кровь избили слуги наместника и не посмотрели, что Тимофей своим мастерством на всю Русь славен. Ученики его — Прокофий Григорьев да Кузьма Васильев попытались было унять драчунов, так их тоже крепко побили.

— Ну и дела! Верно в народе говорят: наместники наши — Андрей Шуйский да Василий Репнин-Оболенский свирепы яко львове[49], многих добрых людей поклепали. Мастеровых всё заставляют делать даром. За чем ни обратись к ним, за всё требуют поминки. Видать, сильно мы прогневили Господа Бога своими грехами, коли он послал нам таких наместников. — Останя рукавом смахнул пот со лба.

— Не везёт нашему граду! После смерти великого князя Василия Ивановича прибыл к нам Колтырь Раков. Много бед приняли мы от него, немало новых пошлин установил он. В бытность великой княгини Елены Колтырь был выведан из Пскова. Только вздохнули, а уж новая беда нагрянула в лице лютых наместников. Верно Останюшка молвил: прогневили мы Господа Бога. О том и знамение было.

— Какое знамение, Семён?

— В Трофимов день[50] незадолго до приезда князя Шуйского в Запсковье сильный пожар приключился.

— Оттого и запустение в нашем граде, — вмешался в разговор коротконогий Якушко, — мастеровые люди потихоньку перебираются в другие города. Посад ныне совсем опустел — кому охота труды рук своих задаром ворам отдавать? Торг оскудел, а всё отчего? Оттого что люди наместников сами торгуют, а псковским людям, владеющим таким же товаром, торговать не велят, доколе сами всё не распродадут. Псковичи от такой торговли великие убытки терпят.

— Хорошо бы только торговали, — заговорил Алексей Глаголь, — а то ведь как тати грабят приезжающих на торг пригорожан. Охота ли тем во Псков на торг ехать? Рыба ищет где глубже, а торговый человек — где лучше. Оттого дороговизна страшенная, ни к чему не подступись. От такого насильства и татьбы многие люди с посада разошлись по другим городам. Тем же, кто остался, совсем житья не будет, ведь с оставшихся посадских людей наместники и их тиуны корм свой, а праведчики и доводчики — побор взимают сполна.

Яков нерешительно переступил с ноги на ногу. — Что же нам делать-то? Может, тоже в бега удариться?

— Ну нет! — решительно возразил Останя. — Не так уж много у нас добра осталось, да и то бросать жалко. Нужно бы нам наших наместников немного приструнить.

— Их приструнишь! Да они кого хошь словно вошь раздавят.

Семён Высокий почесал в затылке. Понизив голос, он обратился к товарищам:

— Я так разумею: нужно нам всем сговориться да подать великому князю челобитную на наместников.

— Так ведь великий князь мал, что он сделает с этим вором Шуйским?

— Твоя правда, Останя, — великий князь и в самом деле мал. Так ведь ныне при нём Иван Бельский всем справует, ему и нужно подать нашу челобитную. Слышал я, Бельский не больно честит Шуйских из-за того, что те сослали его на Белоозеро.

— Так что же он их терпит, а не посадит за сторожи?

— Сил, видать, маловато. Род Шуйских велик и влиятелен, с ними так просто не сладить.

— Ты, Семён, сказывал: следует нам подать челобитную на наместников великому князю. Так ведь не от себя же только мы её напишем?

— Челобитная должна быть от всех псковичей, а чтобы великий князь внял нашей просьбе, надобно привлечь на свою сторону и псковских бояр.

— Вряд ли бояре станут писать челобитную, они одно ведают — Шуйскому поминки таскать да друг на друга ябедничать.

— И среди бояр немало недовольных наместниками, взять хоть Соловцова Фёдора Леонтьевича. Всюду открыто говорит он о неправдах, чинимых ими.

— Соловцова за правду все псковичи почитают, нужно бы к нему пойти посоветоваться насчёт челобитной.

В доме псковского наместника Андрея Михайловича Шуйского весёлое гулянье. Хозяин дома, развалившись, сидит на лавке в красном углу. В палате душно, остро пахнет вином. Влажной рукой боярин расстегнул последнюю пуговицу на рубахе, обнажив жирную волосатую грудь.

— Тебе, Андрей Михалыч, — льстиво говорит ему тиун Мисюрь Архипов, — не во Пскове, а в Москве бы быть наместником.

— Будем, Мисюрь, и в Москве, дай времечко — крепко посчитаюсь я с Иваном Бельским!

— Ох и повеселились бы мы в Белокаменной! А тут что? Чуть пошарили по торгу — весь торг разбежался, потешились в посаде — посад будто ветром сдуло. И все псковичи, словно волки голодные, на нас смотрят.

— Я их научу, как надлежит смотреть на боярина Шуйского! Избалованы псковичи вольницей, да мне всё нипочём, всех в бараний рог согну!

Андрей Михайлович с силой ударил по столешнице. Спавший на противоположном конце стола Юшка Титов открыл один глаз, пристально посмотрел на боярина, широко зевнул и тихо проговорил: