— Для счастья кровного сына и не то можно совершить, любезная Евфимия. Лишь бы Господь Бог сподобил лицезреть его. Ему ведь сейчас тринадцать годков исполнилось, совсем большой, поди, стал.

— Смотрите, кто-то приехал, — произнесла Таифа, показывая в сторону Святых ворот.

Из-под арки показался всадник и лихо устремился к келье игуменьи.

— Кто бы это мог быть? — недоумевала Соломония. — А ну как он весточку привёз о моём Георгии? Пойдёмте к игуменье.

Навстречу им уже бежали люди.

— Евфимия, Евфимия, куда же ты запропастилась? К тебе гонец из Москвы с важной вестью, от самого великого князя!

— Ко мне? — удивилась и засуетилась старушка, — А я здесь, здесь я!

Розовощёкий молодец горделиво произнёс:

— Великий князь всея Руси Иван Васильевич жалует тебя старицу Евфимию, сельцом Глядково Суздальского уезда.

— Дай-то Бог здравия юному великому князю!

У Соломонии заныло сердце.

«Не Ивашка, а мой сын Георгий должен быть великим князем1 Но где он, где?»

ГЛАВА 9

Осень 1539 года выдалась дождливой. Дождь шёл тихий, нудный, яровой хлеб сгнил неубранным на полях, а то, что успели перевезти на гумна, тоже пропало, ибо высушить зерно не было никакой возможности. Наконец ударил мороз, но небо всё так же было затянуто тучами, только вместо дождя они сыпали на уставшую, пропитанную водой землю рои белых мух. Сугробы выросли вровень с крышами, и лишь по столбам дыма, поднимавшимся из труб, можно было догадаться, что это жилая изба, а не снежная гора. Холодно и голодно было на Руси, но в городах и весях жизнь шла своим чередом-привыкать ли русскому человеку к лишениям?

Утром отец Андриан с трудом отворил дверь своей кельи. Деревянными лопатами они с Кудеяром долго прочищали тропинку к колодцу и проезжей дороге. Работа была Кудеяру в радость — направо и налево летели крупные комья снега. Первое время после Крыма ему было тоскливо зимой в северных краях, а ныне совсем не то-каждый день встречает он как праздник.

По дороге, огибающей гору, бойко скользили сани. Андриан приставил ладонь, козырьком к глазам.

«Никак, отец Пахомий возвращается из Москвы».

Сани остановились возле поворота к их келье. Игумен выпростал из-под волчьего покрова ноги, направился к работающим.

— Бог в помощь.

— Спаси тебя Бог, отец Пахомий, удачно ли съездил в Москву?

— Съездил-то удачно, да намаялся я в Москве — отвык от людского гама да шума. Здесь у нас лепота! Едешь — душа радуется. Только вот в пути притомился, стар стал для дальней дороги. — К груди игумен прижимал нечто, завёрнутое в тряпицу. — А я тебе, отец Андриан, привёз поминок от князя Василия Михайловича Тучкова. На старости лет сподобил Господь познать такого большого человека, большого не в смысле чина, а знаниями и книжной премудростью обильного. Упаси его, Господь, от всякой напасти! Пойдём в келью, там и вручу тебе поминок, здесь нельзя, снегом спортить можно.

Вошли в келью. Кудеяр с нетерпением ожидал, когда отец Пахомий вручит Андриану поминок от князя Тучкова. Что бы это могло быть? Игумен, однако, не торопился. Но вот он развернул холстину, и обнаружилась книга, совершенно новая, со множеством картинок, написанная рукой искусного мастера.

Отцу Андриану припомнилось, как лет пятнадцать назад, приехав с отцом в Москву из Морозова, он рассматривал такие же книжицы в торговом ряду возле Фроловских ворот Кремля; тогда купец не позволил ему даже дотронуться до подобной книги. В монастырской книгохранительнице было немало рукописей, многие из них пожелтели от времени, да и писаны не столь искусно. Отец Пахомий поощрял монахов к переписке книг, под его наблюдением пять-шесть монахов, не разгибая спины, скрипели перьями, но столь красивой книги они создать не могли.

— Сей труд по просьбе новгородского архиепископа Макария сотворил премудрый князь Василий Михайлович Тучков. Это житие преподобного Михаила Клопского.

Андриан всегда с уважением относился к княжичу Василию Тучкову, ему было приятно, что тот не забыл о нём, прислал свою книгу.

Отец Пахомий, будучи в Москве, по просьбе Андриана зашёл к Тучковым, чтобы сообщить, где они обретаются с Кудеяром.

— Ещё в Москве прочёл я книжицу и должен сказать, писана она мудрым человеком.

— О чём же поведал в ней Василий Михайлович?

— Описывается в ней, как я уже сказал, житие преподобного Михаила Клопского. То житие известно нам и из других книг, однако Василий Тучков изложил его по-иному, так, что мы, ныне живущие, начинаем понимать, что нам следует делать в нынешнее смутное время. Будучи в Москве, немало подивился я тому, как убого стало у нас на Руси. А всё отчего? Оттого что межусобным браням не видно конца. Великий князь мал, а слуги его, как голодные псы, рвут государство на части. Так пусть же они прочтут эту книжицу и задумаются, чем кончится для них межусобица. А ждёт их всех, как и Дмитрия Шемяку, зачинщика межусобной брани на Руси, трилакотный[45] гроб!

— Отец Пахомий, а кто такой этот Шемяка? Что-то я не слыхивал о нём.

— О Дмитрии Шемяке в прошлые годы много говорилось на Руси, а сейчас стали забывать, вот и получилось, что ты, Кудеяр, о нём не ведаешь. А был он злейшим врагом Василия Васильевича Тёмного — деда покойного Василия Ивановича. Когда тот, будучи великим князем, возвратился в Москву из татарского полону, галицкий князь почал мутить народ, утверждая, что Василий Васильевич всю землю свою татарскому царю процеловал, а заодно и нас, свою братью. Нужен ли нам такой великий князь, твердил Шемяка, зачем он татар привёл на Русскую землю, отдал им города и волости в кормление? Татар он любит, а своих крестьян томит сверх меры без милости, золото, серебро и имения — всё отдаёт татарам. Прельстив такими речами людей, Шемяка в единомыслии с Иваном Андреевичем Можайским — внуком Димитрия Донского решил полонить великого князя, когда он с сыновьями и небольшой стражей уехал на богомолье в Троицкий монастырь. Ночью рать Дмитрия Шемяки постучалась в ворота Москвы, и сообщники впустили её, никто и не думал сопротивляться. Заговорщики поймали великокняжеских бояр, детей боярских, захватили мать и жену Василия Васильевича, после чего Дмитрий Шемяка провозгласил себя великим князем. Иван Андреевич Можайский с вооружёнными людьми устремился в Троицкую обитель, поймал государя и привёз его в Москву, где ему выкололи очи. С тех пор и прозывают его Василием Тёмным. Вместе с женой он был отправлен в заточение в Углич, а мать его — Софья Витовтовна-в Чухлому. Но многие люди негодовали, были недовольны Шемякой и требовали возвращения на великокняжеский стол Василия Васильевича. И тогда Дмитрий Шемяка созвал епископов, архимандритов и честных игуменов, чтобы решить судьбу горемыки. И приговорили церковные мужи освободить его из заточения, дать ему в вотчину Вологду. Шемяка так и поступил. Но тогда со всех мест в Вологду устремились люди — князья и бояре, дети боярские и дворяне, кто служил Василию Васильевичу и кто не служил ему. Дивиться тому не следует: в годы правления Шемяки народ стал жить худо, сёла в деревни опустели. Нигде нельзя было сыскать правды, судьи притесняли людей, занимались мздоимством. Старики сказывали мне о таком деле, случившемся во времена Шемяки. Пришли к судье два брата-крестьянина, один богатый, а другой — убогий. Во время расспросных речей бедняк каждый раз показывал судье камень, завёрнутый в тряпицу. Тот и подумал, что убогий сулит ему золото, а поэтому решил дело в его пользу. Вот какой суд был в то время, его так и нарекали — шемякин суд. И тогда иерархи церкви встали за правду, почли обличать правителя-татя, говорить народу, что дьявол поднял Шемяку на великого князя Василия Васильевича, оттого от галицких князей всему православному христианскому миру истома и великие убытки. Видя нелюбовь людей и святой церкви к Шемяке, Василий Васильевич оставил Вологду и направился в Тверь к князю Борису Александровичу. Тут он оженил старшего сына Ивана на дочери тверского князя Марии. Узнав о пребывании великого князя в Твери, туда стали стекаться ратные силы со всей Руси. Многие приверженцы Василия Васильевича спасались от произвола Шемяки в Литве, теперь они поспешили в Тверь, а по дороге, в Ельне, соединились с татарскими царевичами Касымом и Ягупом: те когда-то служили Василию Васильевичу и, узнав о его бедах, устремились к нему на выручку за прежние его добро и хлеб. Дмитрий Шемяка и Иван Можайский собрали своих людишек и пошли к Волоколамску, однако многие из слуг по дороге убежали в Тверь. Тогда Василий Васильевич послал своего боярина Плещеева с ратью на Москву. Тот без труда захватил город. Проведав об этом, Шемяка и Иван Можайский бежали в Галич, а затем в Чухлому. А в Чухломе, ежели ты, Кудеяр, помнишь, была в заточении мать великого князя Софья Витовтовна. Похитители власти захватили её и устремились в Каргополь. Василий Васильевич потребовал от Шемяки освободить мать, а когда тот это сделал, заключил с ним перемирие.