— Слышал я, будто у Мартына Лютера много недругов.

— Еретиков всюду преследуют — в неметчине и на Руси. Их гонят за то, что они напоминают забытые Христовы истины. Между тем Христос был кроток с заблуждающимися, таковы же были и апостолы. А вот нынешние гонители, не решаясь идти в открытую, лицемерят, прибегают к помощи клеветы, утверждают, будто обвиняемые ими в Христа не веруют. Потому я и говорю тебе, отрок: будь осторожен в своих суждениях. Между тем не подобает христианам убивать заблуждающихся, надобно убеждать их научением и кротостью.

— Христос один, а веруют в него по-разному.

— Верно сказал Нил Сорский: «Писаний много, но не вся Божественна суть». Добавлю от себя: каков поп, таков и приход, какова вера, таков и народ. Бусурмане злы и жестоки — такова их вера. А в Индии, как поведал Афонька Никитин, другой народ, и вера там иная. Мы и латины веруем в Христа, и потому, казалось бы, должны быть сходными наши устремления. Однако латинство погрязло в стяжательстве, и народ тамошний не чета нашему — пронырлив, расторопен, расчётлив, почитает ремёсла и торговлю, стяжает серебришко и золотишко.

— Что же в том плохого — в стремлении жить в достатке, в развитии ремёсел, умножающих богатство?

— Зла никакого нет, доколе достаток в разумных пределах. Чрезмерная забота о богачестве — стяжательство- не оставляет времени для помыслов о спасении души, а ведь заблудшие души-источник всякого зла. И с другой стороны, глянь на чрезмерное богатство. В одном и том же селении крестьяне из года в год, если тому не препятствует непогодица, снимают в общем-то одинаковый урожай жита. Но если боярин потребует в этом году податей больше, чем в минувшем, — а это у нас на Руси нередко случается, — то крестьянам будет худо. Вот и выходит, что если один человек купается в роскоши за счёт обмана и ограбления других, то сотни ограбленных им голодают. Речь не о том, отрок, что добрый хозяин должен жить так же, как ленивый, — достаток должен быть в разумных пределах и создаваться честным трудом, а не обманом. Истинная вера — укрепившаяся на Руси православная вера. И хоть не всё у нас хорошо по вине стяжателей, однако же немало на Руси истинных служителей Бога, не только словами, но и делом утверждающих любовь к ближнему. Обретаются в Русской земле и чудотворцы, показывающие нам силу Господа Бога нашего. Мы, нестяжатели, против того, чтобы были у монастырей вотчины, громко ругаем за это иосифлян, но помним и добрые их дела. Ведаешь ли, отрок, что Иосиф Волоцкий в голодную годину кормил при своей обители множество людей, ввергнув в нищету братьев своих — монахов?

— Многократно слышал о том, Артемий.

— Усвоил ли разницу между нестяжателями и лютеранами?

— Усвоил, святой отец.

— Так действуй всегда на благо Господа нашего и ближних.

— На обратном пути в Москву побываю в своём поместье в Переяславском уезде и всех людей освобожу от кабалы.

— Одобряю твоё намерение, чадо моё. Вижу, добрый ты человек. Дай Бог, чтобы беда обошла тебя стороной. Научись побеждать грех, в нас живущий, ни на кого и ни за что не сердись, ни о ком не помысли по-злому, хотя бы кто и причинил тебе обиду, а всячески извиняй обидчика. Возлюби врагов своих, не мсти им ни словом, ни помыслом, ни делом. Презирай корысть и сластолюбие, возлюби нестяжательство и простоту в пище, питье и одежде. Не собирай богатство, но подавай милостыню бедным и тем стяжаешь себе сокровище, нескудеющее на небесах. Никому не льсти, но каждому говори правду безбоязненно. Не прельщайся красотой лица, но почитай во всяком красивом и некрасивом человеке красоту образа Божия, одинакового у всех. Стремись к вечной жизни и вечной радости. Прощай, сын мой!

Артемий в задумчивости прошёлся по келье. Зачем его вызвали в Москву? Вскоре после беседы с Матвеем Башкиным прибыл в Нилову пустынь гонец и велел срочно явиться на церковный собор. Три дня назад Артемий прибыл в Москву, где его поселили в Чудовом монастыре, но хотя собор заседает, его почему-то не спешат звать туда. Что бы это значило?

Тихо вошёл келейник, почтительно склонился перед старцем. Знак добрый: если бы для какой пакости позвали, келейник не стал бы гнуть спины.

— Вижу, роспись стен поновили, кто же трудился? — Артемий спросил первое, что пришло на ум.

— Псковичи расписывали, а приглядывал за их работой сам батюшка Сильвестр.

— Лепота!

— До пожара не хуже было, жаль, что монастырь наш погорел. Ничего не уцелело, всё ненасытный огонь пожрал, а вот мощи великого чудотворца Алексея божьим милосердием сохранились.

— То знак милости Божьей.

— А в этой келье когда-то жительствовал Вассиан Патрикеев. Лет двадцать, поди, с той поры прошло, я ещё молодым тогда был. После церковного собора увезли его в Иосифову обитель, там он вскоре и преставился.

Воспоминание о печальной участи Вассиана Патрикеева было неприятно Артемию. Зачем его позвали в Москву? Уж не донёс ли кто митрополиту о неугодных ему речах, нередко звучавших в Ниловой пустыне?

Келейник подмёл пол и вышел, ко вскоре вернулся взволнованный:

— Сюда батюшка Сильвестр идёт!

Сильвестр вошёл, приветливо улыбаясь, торжественно изрёк:

— Рад видеть тебя, Артемий, в Москве.

— Благодарю Бога за то, что он свёл нас, Сильвестр.

— Много добрых слов довелось мне услышать о заволжских старцах, твёрдо отстаивающих основы православной церкви.

Артемию помнилось, что Сильвестр похвалил заволжских старцев неискренно.

— В меру своих сил тщимся мы следовать заветам нашего учителя Нила Сорского. К сожалению, много неправды творится не только среди мирян, но и промеж духовных людей.

— Согласен с тобой, Артемий. Многие люди, обезумев, впали в пьянство и во всякие мерзкие грехи. И ныне государь наш Иван Васильевич вместе с отцом своим митрополитом Макарием решили искоренить беззаконие, прелюбодеяние, содомский грех, еретические помыслы. Созвали они Священный Собор, чтобы запретить монахам предаваться пьянственному питию, сквернословию, ходить нагими, мыться вместе с бабами. По указу государя нашего, христосолюбивого Ивана Васильевича, собор приговорил создать в царствующем граде Москве и по всем городам Русской земли книжные училища для обучения детей священников, дьяконов и всех православных христиан грамоте, книжному письму и церковному пению.

— Доброе то дело, Сильвестр. Надобно сделать так, чтобы у священнослужителей слово никогда не расходилось бы с делом — нестяжатели крепко стоят на том.

— К тому же и митрополит Макарий не устаёт призывать. Каждый из нас пришёл в этот мир творить добро и милосердие. Я вот давно уже всех рабов своих освободил, а выкупая чужих, отпускаю на волю. Многих оставленных сирых и убогих мужского и женского пола я воспитал и вскормил до совершенного возраста, выучил их, кто к чему был способен: делать иконы, переписывать книги, торговать. И все они свободны. Иные стали священниками и дьяками. Божьей милостью всем моим воспитанникам не было никакой срамоты.

Артемий с интересом слушал Сильвестра. О нём говорили разное. Многие побаивались его, считали всесильным человеком при государе, а потому заискивали перед ним. Артемию Сильвестр таким не показался: держится просто, не на словах, а на деле творит добро.

— Господь не оставит без внимания твою доброту, Сильвестр. Если бы каждый поступал так, как ты, у нас на Руси давно утвердились бы любовь и согласие между людьми. Был я незадолго перед отъездом в Москву в Кирилло-Белозерском монастыре и слышал, как на радость людям гудит твой колокол.

— То работа псковского мастера Тимофея Андреева с сыновьями, к нему мой отпрыск Анфим ездил с просьбицей отлить добрый колокол. А ведь когда-то Тимофей был священником Похвальской церкви. — Слова Артемия пришлись по душе благовещенскому попу, побудили его приступить к делу, возложенному на него государем. — Я человек малый, незначительный. Между тем иные церковные властелины поступают не по правде, не по совести. Взять хоть новгородского архиепископа Феодосия. На церковном соборе о нём много нелестных слов сказано, а главное — владычной казной распоряжается как своей собственной. И решили церковные мужи свести Феодосия с новгородской епархией.