— Правильно и сделал, — Святой понюхал пахнущую магазином кожу — таких, пожалуй, нигде не украдешь. Мой рожу, тунеядец. Скоро десять, на работу пора, а пока «объект» для молотиловки подыщем, все двенадцать будет.

— Есть у меня одна на примете, — откликнулся Леончик, примеряя обновку — так что не боись.

Через пятнадцать минут, словно ветряная мельница, он махал проносившимся мимо легковушкам. Наконец, желтый с треснувшим от поцелуя кирпича лобовым стеклом «москвичок» подобрал приятелей.

— Спасибо не нужно, — стал отказываться от предложенного трояка туберкулезно кашлявший парень.

— Не понтуйся, это тебе на лекарство от профсоюза воров-домушников. Жги веселее к «Забайкалью». Шланги горят.

У ресторана они вылезли, и огромными скачками Толян улетел на второй этаж кабака. Захлебываясь на ходу булькающей из горлышка «Варной», вернулся махом. Нужный им дом, оказывается, стоял напротив «Забайкалья».

— Я готов, — не глядя, швырнул он за спину пустую бутылку.

Делая вид, что незнакомы, подельники разошлись в разные стороны. «Дорогу» должен был делать Святой. Пошарив внимательными глазами редких прохожих и огромные стекла ресторана, за которыми сновали официанты, он вдруг почувствовал боковым зрением, как Леончик решительно направился к зданию. Мгновенно прокабалив ситуацию, Олег зашел приятелю за спину и занял выжидающую позицию, готовый в любой момент прийти ему на помощь, а тот уже вовсю молотил в чье-то окно. Не дождавшись ответа, оглянулся по сторонам, ловко сорвал с открытой форточки мелко сплетенную из медной проволоки сетку и почти неуловимым броском длинного тела юркнул в сделанное отверстие. Привлеченные непонятным шумом в дальней комнате две пожилые женщины, пившие чай на кухне, одновременно выглянули в коридор и замерли от неожиданности, увидев мужчину. Уже через секунду подняв страшный визг, они кинулись вслед убегающему вору. Привалившийся плечом к шершавому стволу старого тополя, Святой ничего не понял, когда с быстротой и ловкостью акробата Толян стал выпуливаться на улицу через ту же форточку. Он уже почти весь был снаружи и только никак не мог вырвать вторую ногу рук отчаянно вцепившихся в нее женщин. Леончик лихорадочно соображал, как выпутаться из положения. Олег, видя, что прохожие с подозрением посматривают на висящего под окном человека, не решался подойти к нему, потому что неписаный закон домушников говорил о том, что в случае запала, приятель получит срок в два раза меньше, нежели они пригорят вдвоем. Не будет предварительного сговора группой лиц для совершения кражи, как намарано в Уголовном кодексе — значит, нет и отягощающих вину обстоятельств.

— Товарищ, помогите, — наконец подмигнул Толя подельнику.

— Пожалуйста, — Олег подошел к окну, взял Леончика под мышки и резко дернул на себя. Больно резанул по слуху звон разбитого стекла и на расплавленный солнцем гудрон тротуара, вместе с передней рамой вылетел Толян, сбив с ног приятеля. Видимо от досады, что упустили жулика, в квартире истошно вопили женщины. Уткнувшись лицом в серый, щербатый асфальт, оглохший Леончик никак не мог понять, что же произошло. Левая нога была без туфли.

— Шухер, надо ноги делать.

Святой помог подельнику подняться, и они рванули. Оцарапав морды и рубашки, перемахнув через какой-то забор, оба упали в траву и долго захлебывались смехом, вспоминая, как пьяный Толян удирал от перепуганных старушек. Потом Олег пошел искать, на чем бы добраться до хаты, а Леончик сидел, прислонившись к дощатым доскам ограды и, глядя на босую ногу, на чем свет стоит матерился. Полчаса спустя, пряча глаза от внимательных бусинок кота, нюхающего свою пустую чашку, хозяин оправдывался: — Извини, Леопольд, сегодня судьба отвернулась от нас, поэтому с колбасой ты летишь, как фанера над Парижем. Вот бляха медная, Святой, завтра же пойду — и заброшу в окно этим старым девам второй туфель, че они с одним-то делать будут, а потом натравлю на них Леопольда, он им жути нагонит страшнее, чем собака Баскервилей.

— Не забудь только рыло ему фосфором намалевать.

На следующий день уже слегка принявший на грудь Леончик ждал Олега, присев на каменный бордюр у подъезда своего дома. Мелко моросящий слепой дождик, скатываясь с чуба парика, затушил ему «беломорину», но он не замечал этого и, сморщив лоб, продолжал ее тянуть, вспоминая, налил, уходя из дома молока Леопольду, или нет.

— Доброе утречко, — заметил он подельника и как можно бодрее встал.

— Ты че, накатил с утра пораньше?

— Не обращай внимания, это исключительно для масти.

Святой недовольно сморщился и, поправив криво сидящий на черепе Толяна, парик, щелчком выбил с его губ сырую папиросу и пробурчал: — Не бухал бы ты на работе, плохо все это кончится, шкурой чую.

Побродив часа полтора и основательно промочив обувь и одежду, они заметили слегка приоткрытую форточку на первом этаже желтой двухэтажки, выстроенной еще пленными японцами в послевоенные годы. К широкой раме окна подошли вместе. Костяшками пальцев Леончик постучал по влажному стеклу и, достав из внутреннего кармана пиджака бутылку «Пшеничной», хлебнул прямо из горлышка. Огромная, на его взгляд, форточка, да еще не затянутая сеткой, была просто подарком судьбы.

— Держи, — он подал Олегу наполовину пустой пузырь и грязными штиблетами влез на карниз. Открыв настежь форточку и просунув в нее руки и голову, вскинул в стороны шторы.

Читающая на софе журнал полуобнаженная девушка, прикрываясь пледом, испуганно смотрела на непрошеного гостя, который таким оригинальным способом пытался проникнуть в ее квартиру и, как только он открыл полных вставных зубов рот, она поняла, что это не Ромео.

— Ну, ты, овца романовская, — донеслось до Святого из окна, где разорялся его приятель, — ты что, осекается, лошадь Пржевальского? Я полчаса вышибаю тебе стекла, — орал пьяный Толян, — че вылупилась? Стакан тащи, видишь людям выпить не из чего.

Спрыгнув на землю, он никак не мог успокоиться и возмущенно махал руками.

— Вот халява, рабочий класс вкалывает, между прочим уже два часа, а эта королева, наверное, до обеда под одеялом будет булки парить. Дай-ка, масть перебью, — он забрал у Олега бутылку и сделал большой глоток.

Не дожидаясь, дадут им стакан или нет, подельники завернули за угол и направились вдоль по зеленой тополиной улочке. Пройдя мимо двух домов, в третьем снова надыбали отворенную форточку. Барабанил в это окно Толян, как в свое собственное, и, не обращая внимания на редких прохожих, которые посматривали, как долговязый мужчина, отмахиваясь, очевидно от своего приятеля, лезет на скользкий подоконник, спешили по своим делам дальше. Святой отошел к кустам акации и, постелив на мокрую траву пустую коробку из-под рыбных консервов, присел и стал ждать. Как всегда, не привлекая к себе внимания, он осторожно косил по сторонам, с удовлетворением отмечая, что кажется все ништяк. Прошло десять томительных минут, это максимум для воров-домушников, работающих на «хапок». Олег выдержал еще пять, ждать дальше было нельзя: «Где он пропал, уродина?» Теперь он, уже не обращая внимания на то, видит или нет кто-нибудь, на то, что он вытворяет, Святой вспрыгнул на ржавый карниз и заглянул в квартиру. У стены, на аккуратно прибранной широкой кровати, закинув мосластые ноги в грязных плетенках на васильковую наволочку подушки, с диким присвистом храпел Леончик, возле него на полу лежал огромный узел краденых лантухов. Ожидавший от подельника любой шняги, но не такой, Олег буквально упал в хату.

— Вставай, свинья, — он скинул Толяна на жесткий пол.

Загремев костями, тот встал на карачки и, явно не понимая, что с ним происходит, что-то мычал.

— Вот чучело, я привык, конечно, что почти на каждой делюге ты корки мочишь, но сегодня, оглобля, ты лишка двинул.

Святой обхватил вдрызг пьяного приятеля поперек туловища и поволок его почти безжизненное тело к заранее распахнутому окну. Перевалившись через подоконник беспомощно болтающимися ногами, Леончик искал точку опоры.