Миттаг-Леффлер, переселившийся в новый район, просил Софью Васильевну снять квартиру где-нибудь поблизости от него, чтобы чаще и легче видеться. Но хотя переезд Миттаг-Леффлера еще сильнее заставил ее почувствовать свое одиночество, Ковалевская никак не могла решиться на это.

— Кто знает, сколько еще времени остается мне прожить в Стокгольме! Во всяком случае, это не может долго продолжаться, — говорила она. — Ну, а если мне придется и следующую зиму остаться здесь, я буду в таком ужасном расположении духа, что мое соседство не доставит вам никакого удовольствия.

В эти тяжелые для нее дни она встречалась только с Эллен Кей, почти прекратив другие знакомства.

В начале декабря Софья Васильевна приехала к Миттаг-Леффлеру в Диурсгольм, чтобы проститься перед своим отъездом в Ниццу. У него гостила Анна-Шарлотта с мужем, герцогом Кайянелло. Софья Васильевна условилась повидаться с подругой в Генуе после рождества. Простились они так, как прощаются люди, которые расстаются на один день.

Свиданий не состоялось. Произошла какая-то ошибка в адресе на телеграмме. Анна-Шарлотта проехала станцию, не зная, что ее ждут там Софья Васильевна и Максим Максимович.

Ковалевская провела свой отпуск в Ницце. Она просила Миттаг-Леффлера продлить ей отпуск, но он ответил, что это невозможно, так как одна кафедра совершенно не замещена, и Ковалевской придется читать два предмета.

Под Новый год Софья Васильевна попросила Максима Максимовича съездить с нею на кладбище Санто-Кампо в Геную. Они долго бродили среди прекрасных мраморных памятников знаменитого «города мертвых». Софья Васильевна была очень грустна и подавлена. Покидая кладбище, она сказала:

— Одни из нас не переживет этого года…

Ковалевский проводил Софью Васильевну до Канн. Она заехала на несколько дней в Париж повидаться с французскими математиками, 20 января посетила в Берлине Вейерштрасса и Георга Фольмара. Софья Васильевна была приветлива, рассказывала друзьям о множестве литературных и научных планов, которые возникли у нее в связи с неудачей в Петербурге. Она опять оживилась, поставив перед собой новую цель: сделать в науке и литературе столько, чтобы русское правительство не могло без урона для своего престижа противиться дальше ее приглашению.

В Фредерисию, откуда отправлялся поезд в Швецию, Софья Васильевна прибыла поздно ночью, в бурю, под проливным дождем. Датских денег у нее не оказалось, чтобы взять носильщика, и ей самой пришлось нести свой багаж.

В Стокгольм Ковалевская приехала в среду, 23 января, совершенно простуженная. Но весь следующий день готовилась к лекции, которую прочитала в пятницу. После занятий в университете она пошла ужинать к Гюльденам.

Очень оживленная, Софья Васильевна рассказывала своим друзьям о парижских и итальянских впечатлениях, делилась научными и литературными планами. По свидетельству Миттаг-Леффлера, ее математические замыслы были так интересны и важны, что если бы она успела осуществить даже небольшую их часть, имя ее приобрело бы бессмертие гения.

Она собиралась написать повесть «На выставке», в которой хотела выразить свое отношение к роли творческого труда в жизни человека, и сделала для нее наброски. В начатой повести «Амур на ярмарке» ей хотелось показать судьбу женщин, избравших разные дороги в жизни, а в «Путовской барыне», навеянной воспоминаниями М. Ковалевского о матери, — воскресить дореформенный быт «дворянских гнезд» и образ просвещенной матери-воспитательницы.

Неожиданно для всех Софья Васильевна оборвала беседу и, торопливо попрощавшись, покинула квартиру Гюльденов. Никто не заметил, что ей плохо, а она не любила привлекать внимание окружающих к своему самочувствию.

В сильном ознобе вышла она одна на улицу. Извозчика поблизости не оказалось, пришлось сесть в омнибус. Плохо ориентируясь, Ковалевская поехала в противоположный конец города и попала домой поздно, сильно промерзнув.

К утру она почувствовала себя настолько нехорошо, что против обыкновения — не затруднять близких такого рода поручениями — вынуждена была отправить служанку к Миттаг-Леффлеру с просьбой прислать врача. Миттаг-Леффлер немедленно позаботился об этом и дал знать о болезни Ковалевской Эллен Кей и Терезе Гюльден.

Врач сначала предположил у больной почечные колики и назначил соответствующее лечение. Но Софья Васильевна задыхалась, ее мучили частый сухой кашель и лихорадка. Оказалось, что у нее гнойный плеврит.

Эллен Кей и Тереза Гюльден решили дежурить возле подруги день и ночь, сменяясь. Софья Васильевна трогала их своей кротостью, терпением и горячей признательностью за каждую услугу, которую ей оказывали.

Во вторник вечером Фуфа должна была пойти на детский бал. Софья Васильевна попросила приятельниц, чтобы они непременно послали туда девочку, и сама осмотрела ее новый цыганский костюм. Но потом продиктовала письмо к своему немецкому другу Ханземану: пусть он позаботится о том, чтобы слухи о ее болезни не дошли до тяжело хворавшего Вейерштрасса и не взволновали его.

Врач в этот день сказал, что опасность миновала и подруги больной могут пойти отдохнуть дома, оставив Ковалевскую на попечении сестры милосердия из общины Елизаветы. Софья Васильевна была спокойна, она только сказала:

— Во мне произошла какая-то перемена…

А ночью портье дома, где жила Софья Васильевна, прибежал к Гюльденам и сообщил:

— Скорее, скорее идите: профессор Ковалевская умирает!

Когда Тереза Гюльден пришла, Софья Васильевна была в агонии и, не приходя в сознание, скончалась 29 января 1891 года от паралича сердца, в возрасте 41 года — в самом расцвете творческой жизни.

Известие о смерти великой русской ученой потрясло всех, кто знал ее имя, славную и горькую ее судьбу. «Ковалевская умерла! Какое горе! Не оценили ее у нас!» — занесла в свои «Записки» Надежда Васильевна Стасова.

И как много оказалось в мире друзей у той, кто мучительно страдал от одиночества в вынужденном изгнании!

Ее подвиг помогал людям жить, верить, бороться за справедливое отношение к женщине. Ее научные успехи дали многим ученым толчок к дальнейшему развитию затронутых талантливой русской вопросов математики и механики. Н. Е. Жуковский сделал геометрическое истолкование случая Ковалевской в задаче о вращении твердого тела, Н. Б. Делоне построил модель гироскопа Ковалевской, многие русские ученые, в числе их А. М. Ляпунов, произвели ряд интересных исследований, связанных с работой Софьи Васильевны. Иностранные математики также развивали ее исследования, признавая, что Софья Ковалевская заняла одно из самых видных мест между современными математиками.

Бесчисленные венки от университетов, академий, от друзей, учеников, от петербургских Высших женских курсов, от Женского союза Фредерики Бремер, от датских учащихся-женщин, от читательского женского союза в Копенгагене, Северного музея заполняли траурно убранную гостиную в квартире Ковалевской. Среди этих драгоценных венков выделялся скромный лавровый венок с белыми камелиями и краткой надписью на белой ленте «Соне от Вейерштрасса» и ветка сирени «Тане Раевской — почитательница из провинции».

Петербургская академия наук выразила свою скорбь по поводу невознаградимой потери члена-корреспондента. Прислали телеграммы студенты Харьковского университета, учащиеся воскресной школы Тифлиса и множество других лиц и организаций.

Глядя на благородное лицо Ковалевской, которому смерть придала особенное спокойствие, Эллен Кей думала о своей подруге: только один раз за годы знакомства с ней привелось Кей видеть у живой Сони такое же выражение умиротворения. Это было на концерте филармонии, где Софья Васильевна в обществе Максима Ковалевского слушала Девятую симфонию Бетховена…

Мысли присутствовавших на погребении нашли выражение в стихах брата профессора Миттаг-Леффлера поэта Фрица Леффлера «На смерть С. В. Ковалевской»: