— Я бы хотела, что бы вы отвезли меня в Промышленный переулок. Вы знаете, где это? Здесь недалеко.

— Ваш знакомый, Анатолий Романович Лысенко, погиб.

— Как погиб? — Марина подняла голову и взглянула на следователя. Ее глаза были наполнены страхом и ужасом.

— Пока мы еще не знаем, но, скорее всего, это дело рук Маркова. Возможно, он сделал это в отместку за то, что вы пошли по его следу.

— Когда вы пришли ко мне, вы уже знали, что он убийца?

— У нас не было четких доказательств. Таких подозреваемых у нас было несколько тысяч. На Маркова падало лишь косвенное подозрение. У всех убитых женщин, в том числе и у вас, был в записных книжках его номер телефона. Если бы я сказал вам о своих подозрениях, вы могли спугнуть его.

— Но Анатолий остался бы жив.

— Все очень сложно. Мы не знаем, возможно, так никогда и не узнаем, что произошло, и как Марков это делал. Скорей всего тут дело в гипнозе или в черной магии, во что я не особо верю, но ваш приятель тоже имел какое‑то отношение к убийству и ограблению женщин.

— Это я его убила. Если бы я не занялась поисками убийцы…

Григорьев внимательно посмотрел на Марину. Похоже, она его не слушала.

— Вы ни в чем не виноваты.

— Это я его убила, — продолжала твердить Марина. — Почему я ему не позвонила?

— Послушайте, здесь нет вашей вины. — Константин дотронулся до ее плеча. — Вы меня слышите? Вы его любили?

— Какое вам дело, — отдернула руку женщина. — Оставьте, наконец, меня в покое!

Они молча доехали до дома Марины. Григорьев поднялся вместе с ней на восьмой этаж. В квартиру она его не пригласила. Следователь постоял возле захлопнувшейся перед самым его носом дверью и стал медленно спускаться пешком по лестнице к машине, в которой его поджидал Николаев.

Не хватало еще подобного разговора с ним. Проклятая работа, все требуют от правоохранительных органов усиления борьбы с преступностью, ужесточения мер, но едва это слегка коснется их, ведь ни у кого на лбу не написано, что он не преступник, как все они становятся в позу невинно оскорбленных.

***

Марина прошла сразу в ванную и начала сбрасывать с себя грязную одежду. Только сейчас она заметила, что все еще находится в сапогах, которые дал ей Марков. Свои туфли она оставила возле пролома. Раздевшись догола она залезла под душ. Тугие струи постепенно возвращали ее к жизни. Вместе с жизнью к ней возвратилась и боль. Она села на дно ванны, обняла себя за колени и заплакала.

За что?! За что на нее свалилось столько? Вначале Лариса, затем Анатолий. Она хотела только покоя, немного счастья и любви.

“Кто‑то дерзкий, непокорный позавидовал улыбке, вспучил бельма ветер черный и луна как в белой зыбке…”

За что? За одну улыбку? За несколько минут блаженства? Не слишком ли дорогую цену надо платить за это?

— Какая бессмысленная жизнь…

Федорова вылезла из ванной, вытерлась насухо полотенцем и начала сбрасывать в большой пластмассовый таз грязные вещи. Когда она подняла плащ, из кармана вдруг выскользнул узкий и длинный клинок. Марина подняла его. Это был нож Маркова. Как он попал ей в карман?

Это было, несомненно, очень древнее оружие. Она дотронулась до острия и на пальце выступила красная капелька. Марина слизнула кровь языком и тут же какая‑то странная дрожь пробежала по ее телу. Это было ничем не передаваемое ощущение. Как будто в течение нескольких долей секунд в ней все переродилось. Было такое ощущение, что вся энергия и память о прежних хозяевах клинка влилась в нее. Она уже не отдавала отчета, что делает. Накинуть на себя прикид “ночной бабочки”, сунуть в сумочку нож Маркова и выскочить из дома, все это заняло у нее не больше пяти минут. Она остановила первого попавшегося частника и, назвав ему адрес, плюхнулась на заднее сиденье.

***

Григорьев открыл дверь и, тяжело опустившись на переднее сиденье николаевского “жигуленка”, сказал:

— Ну и устал же я. Какое сегодня число?

— Суббота, двадцать второе.

— Кошмар.

— Почему ты мне ничего не сказал? — После минутного молчания спросил Сергей.

— Почему я должен был что‑то говорить? Не мне тебе объяснять, что у нас существует запрет на разглашение любых оперативных разработок. С таким же успехом “Джеком–потрошителем” мог оказаться и ты.

— Ты хочешь сказать…

— А чем ты лучше других десятков тысяч людей, что нам пришлось проверить? Тем более, я никогда не смогу объяснить для себя твоего интереса к этим вещам. Можно понять, когда это твоя работа, но копаться в этом дерьме по собственной прихоти, только из любви к написанию литературно–детективных кроссвордов. Мне этого никогда не понять. Что ты на это скажешь?

— Можно подумать, что я пишу только об этом дерьме. Меня волнуют внутренние процессы происходящие сейчас в нашем обществе. Я пытаюсь найти корни зла, отлично понимая, что одними карательными методами сделать ничего нельзя. Проблема эта лежит намного глубже. Мы занялись постройкой нового правового государства, благоустройством городов, ремонтом атомных электростанций, но забыли о самом главном. Мы упустили, что кроме этого существуют еще, по крайней мере, две элементарные частички общества, на чем держится государство.

— И что же это такое?

— Семья и Гражданин. Последний — с большой буквы. И имя это он получает при рождении, а не тогда, когда, не успев вручить ему паспорт, его отправляют на войну в Чечню или, оставив отца и мать без зарплаты, заставляют лечь в двенадцать лет под какого‑нибудь толстопузого урода. Государство, если хочет быть сильным и свободным от засилья преступности, должно, прежде всего, позаботиться об элементарных частичках, кирпичиках, из которых оно состоит.

— Ну, ты и загнул, — покачал головой Константин.

— А ты как думал? Сорняки, от которых ты пытаешься избавиться при помощи маникюрных ножниц, имеют корни. И сидят очень глубоко. Или высоко, — усмехнулся Николаев.

На поясе у Григорьева запищал пейджера. Следователь снял его с пояса и взглянул на экран.

— Надо позвонить. Где поблизости телефон?

— Вот, будка стоит, — ткнул пальцем в лобовое стекло Сергей.

Григорьев вышел и минуты через три вернулся.

— Ну, что там? — Поинтересовался Николаев.

— Произошел сильный взрыв в кабинете брачного агентства Маркова. Начался пожар. Один погибший. Его помощник.

— Конкуренция?

— Не думаю. Скорей всего, помощничек, узнав о смерти своего босса, полез в сейф, который был на этот случай заминирован. Вот его и разнесло.

— А как он мог так быстро прознать о смерти Маркова?

— Среди нашей братии тоже болтунов хватает. Да и понятно, такого зверя завалили.

— Ты поедешь туда?

— Зачем? Пожар высшей степени сложности. Там и без меня специалистов хватает. Я свое дело сделал. Поеду домой, отсыпаться. Да и жена с детьми уже забыли как я выгляжу.

Николаев завел двигатель.

— Постой, — сказал Григорьев и показал на вышедшую из дверей подъезда Федорову.

Она была в прикиде “ночной бабочки” — короткой черной юбчонке, облегающей серебристой блузке, парике и туфлях на высоких каблуках. Марина остановила первого попавшегося частника и направилась в сторону центра.

— Давай за ней, что она еще задумала? — Сказал следователь.

— Не знаю как ты, а я догадываюсь.

Они сели на хвост машины, в которую сидела Федорова, и подъехали вслед за ней к освещенному отелю. Марина вышла и огляделась по сторонам. К женщине тут же подошел какой‑то иностранец и спросил на довольно сносном русском языке:

— Вы свободны?

— Да.

— Разрешите вас пригласить на чашечку кофе?

— Пожалуйста, — она взяла его под ручку и вошла в услужливо распахнутые швейцаром двери гостиницы. “Качок” и стоявшие рядом с ним девки зло покосились на нее, но ничего не сказали.

— Мы сразу поднимемся в номер или сначала пройдем в бар? — Поинтересовался спутник Марины.