Сийм помог ей проникнуть в свой вигвам. Уа-та-Уа торопливо говорила:

— Нет, теперь Большой Змей и не подумает идти домой.

Чувство холода и безразличия как рукой сняло. На смену им пришло предбоевое возбуждение. Ведь с минуты на минуту мог разгореться жаркий бой!

— Уходи быстрее, — торопливо сказал Большой Змей. — Это у нас такая военная хитрость. Быстроногий Олень только делает вид, что он на стороне Зоркого Орла. На самом деле он мой друг. Я сделаю ему точно такой же кинжал, как у меня.

— Они хотят отобрать у тебя кинжал в качестве военного трофея. Ханно сделал Эльдуру шикарный томагавк. Теперь они друзья — водой не разольешь. Если ты хочешь, я насовсем перейду в твое племя… Сийм! Они уже у ворот…

Зоркий Орел и Быстроногий Олень в полном боевом снаряжении неслышно вошли в ворота и под прикрытием стены дома шаг за шагом продвигались дальше.

Большой Змей на миг растерялся. Кому верить — Быстроногому Оленю или Уа-та-Уа?

Нападающие вышли из прикрытия. В руках у обоих что-то сверкнуло — фольга на острие томагавка. Так и есть — Быстроногий Олень продался! У Большого Змея мгновенно созрел новый военный план: они не будут с Уа-та-Уа ждать неприятеля в вигваме, а спрячутся за большим деревом.

Быстроногий Олень и Зоркий Орел миновали угол дома. Быстрыми крадущимися шагами они отделились друг от друга, чтобы атаковать врага с двух сторон. Все их внимание было приковано к поленнице, за которой должен был преспокойно ждать Большой Змей, ведь он считал, что Быстроногий Олень на его стороне.

Они и не подозревали, что за ними точно так же следят, что за большим каштаном Большой Змей и Уа-та-Уа, готовые к прыжку, ждут, когда они атакуют пустой вигвам. И что тем будет очень легко их сзади скальпировать, прежде чем они успеют в узком проходе развернуться.

Страшный лай в соседнем дворе привлек внимание всех четырех воинов. Лай быстро приближался к забору и так же неожиданно оборвался, как и возник.

Зоркий Орел махнул рукой своему племени: вперед! Еще несколько крадущихся шагов — тут он издал воинственный клич и, размахивая томагавком, ринулся к поленнице. Быстроногий Олень атаковал ее с другого конца. Он был уже почти у цели, как неожиданно кто-то бросился ему под ноги.

Это был Хоботок, весь грязный, в царапинах. Оказывается, в задней стене сарая он обнаружил кошачий лаз и, рискуя жизнью, протиснулся в него, но тут же угодил в лапы к собаке, которая приняла его за кошку и чуть не загрызла. Потом он чудом пробрался в свой двор и, ничего не зная о новом военном плане и о том, что атака уже началась, помчался к Сийму на помощь.

Быстроногий Олень споткнулся и упал. Видно, он сильно ушибся, потому что долго не вставал. Его жалобное хныканье резко прервало ход войны.

На поле боя появились Сийм и Марис. К пострадавшему подбежал Ханно, помог подняться и участливо спросил:

— Что случилось? Скажи, Эльдур, что с тобой?

— Сийм подставил мне подножку, — захныкал Эльдур.

— Коленка так болит, что я не могу шагу сделать.

— Мы стояли за деревом, — сказал Сийм. — Ты споткнулся сам.

— Это, наверно, все та же страшная кошка, которая меня раньше напугала, — решила Марис. — Я видела, как она шмыгнула за поленницу.

Ханно заглянул за поленницу и воскликнул:

— Да она и сейчас тут. Но это не кошка, — добавил он удивленно, нагнулся и поднял Хоботка, который от сильного удара был настолько оглушен, что не мог пошевелить даже кончиком хобота.

— Сийм нарочно оставил его здесь, чтобы я споткнулся, — продолжал придираться Эльдур.

Сийм, негодуя, отпирался, он и понятия не имеет, как Хоботок оказался около его вигвама. Но мальчишки не поверили ему. Ханно сунул Хоботка в руки Сийму и сказал:

— На, цацкайся со своим слоником, вояка! И больше не лезь в войну играть!

Ханно помог Эльдуру доковылять до дому. Марис с несчастным видом поплелась за ними.

Черная туча над городом стала серебристо-серой, и из нее посыпались красивые пушистые снежинки.

Мурляна закончила вечерний обход своих владений, присела на ступеньку, сладко зевнула, из приличия прикрыв рот лапкой, хотя поблизости не было ни души. Она уже хотела вернуться в котельную, на свое теплое место, но тут увидела, что по улице бредет знакомая фигура.

Когда она поравнялась с Мурляной, вовсе не намереваясь сворачивать в школьный двор, кошка воскликнула:

— Хоботок, добрый вечер! Ты куда собрался в такой поздний час?

Хоботок даже не ответил на приветствие — настолько он был выведен из себя. Но он все же остановился и сказал:

— Я собрался на реку Лимпопо.

— Куда, куда? — не поверила Мурляна своим ушам.

— Лимпопо, — повторил Хоботок и хотел продолжить свой путь.

— Погоди! — повысила голос Мурляна, что случалось с нею очень редко. — Лимпопо совсем в другой стороне!

Хоботок остановился и спросил:

— А ты откуда знаешь?

— Хоботок, дорогой, а глобус на что? Ты думаешь, только для мух, чтобы им было, где отдыхать! Вовсе нет! Такой взгляд лженаучный.

— Так в какой же стороне Лимпопо? — нетерпеливо спросил Хоботок.

— Ты хочешь, чтобы глобус явился сюда? Нет, братец, нам придется самим пойти к нему. Идем!

И Мурляна зашагала с поразительной для своих семи тысяч лет грациозной походкой.

Хоботок, волнение которого улеглось и переросло в безразличие, машинально потопал за ней.

Миновав бесконечные лестницы и коридоры, они пришли в живой уголок, в котором хранились и пособия по географии. Не успела за ними захлопнуться дверь, как их оглушило приветствие:

— Дур-рак! Дур-рак!

Зеленый попугай радостно махал крыльями и ласково вращал глазами. Он был несказанно рад, что видит Хоботка, потому что Хоботок был его любимец. Хоботок поднял голову. Дружеское приветствие попугая стряхнуло с него безразличие. Ему вспомнился первый школьный день с его маленькими недоразумениями и огромной надеждой стать когда-то большим и умным. Какой это был чудесный день!

Да, большим и умным… Умным Хоботок уже стал, и теперь он знал, что большим не станет никогда. Как бы хорошо он ни учился, он не вырастет ни на один сантиметр. А Сийм будет расти, и чем больше, тем меньше он будет понимать Хоботка. А это так грустно, что дальше некуда.

Хоботок почувствовал жжение в уголках глаз, он тряхнул головой — на пол упали две капли.

Мурляна деликатно отвернулась, а Хоботок, хлюпая хоботом, сказал:

— Где-то протекает.

Ему приходилось видеть чужие слезы, а своих он не узнал — потому что это были его первые слезы.

Мурляна откашлялась, как это делают учительницы, и сказала:

— Пожалуйста, сядь и расскажи все по порядку, что с тобой сегодня случилось.

Хоботок сел и рассказал. Все шло гладко до того места, где он, чтобы спасти Сийма, самоотверженно бросился под ноги противнику. А дальше слова то сбивались в кучу, то теряли друг друга из виду.

— И он сказал, что я … Я испортил его прекрасный военный план… и… опозорил его…, Что я… делаю его жизнь невыносимой, а это ужасная несправедливость — ведь я хочу ему только… добра. А он ничуть не умнее своих мальчишек! Поэтому я и ухожу на реку Лимпопо!

— Да, — задумчиво сказала Мурляна, — тяжелый случай… И знаешь, почему? Потому что иначе и не может быть.

— Как это не может? Почему он должен играть с этими ужасными пистолетами? Почему я не играю, почему мама не играет, почему папа не играет? Никто не играет, только он играет!

— Знаешь, что я тебе скажу, Хоботок, — ласково ответила Мурляна. — Тебя обидели, а обиженные игрушки все преувеличивают. Но ты зря обижаешься…

— Нет, не зря! — воскликнул Хоботок.

— Тогда, по-твоему, — Мурляна продолжала сохранять спокойствие, — и соска, и погремушка тоже должны обижаться…