- Что я, господи…

Епископ Фёдор на Якима не смотрел:

- Что про мизинных людей ты говоришь, боярин, то правда. Только откуда ты взял, что князь жалует их без меры? И у Андрея Юрьевича каждому своё место: холопу - холопье, боярину - боярское. - Фёдор поиграл янтарными чётками. - Хорошо, что ты зашёл, Кучкович! Есть у меня в узилище несколько нечестивцев. Изрыгали хулу на князя, бояр, меня бранили… Всё заняться ими недосуг. А нужно бы попытать, откуда в стольном городе идёт крамола. Время сейчас опасное. Слышно, князь опять собирает рать…

- Так ты поторопись, отче! Выведай их воровские дела и передай князю. Виновные не скажут, что они повинны. Их нужно, как в латинских странах, казнить огнём и железом.

Епископ молчал. Наморщив лоб, сказал задумчиво:

- «Ignes et Ferro» [102]. Этого не разрешит князь. Суров он к своим недругам, но не позволит, чтобы в стольном его городе запылали костры…

Вечером в Успенском соборе Фёдор с нетерпением ожидал окончания службы. В подвале на епископском дворе должны были допрашивать чёрных людей, обвинённых в преступлениях против церкви.

Поддерживаемый под руки монахами, шурша шёлком чёрной мантии, Фёдор медленно спустился в подвал. Пахло прелью. Маленькие свечки с трудом вырывали из темноты несколько ступенек. Посредине сводчатой комнаты стоял накрытый холстом стол, а на нём в тяжёлом бронзовом подсвечнике оплывала свеча. Казалось, тяжёлые своды давили на людей, и в сыроватой мгле подвала люди ходили вяло, словно тени.

Навстречу епископу со скамьи поднялись Яким Кучкович и Амбал.

- Привели, владыко.

Они подтолкнули высокого узкогрудого человека с непомерно большой головой и длинным белым лицом. Палач посмотрел на епископа немигающими глазами. Фёдору стало как-то не по себе. Под узким убегавшим к затылку лбом тупо и безразлично смотрели мутные глаза. Длинные руки с крючковатыми пальцами походили на клешни. Во всём облике палача чувствовался притаившийся зверь, который, казалось, только и ждёт, чтобы наброситься на свою жертву.

Палач вытер рот волосатой рукой.

- Благослови, владыко! - склонил он голову перед Фёдором.

Но вместо благословения палача епископ в страхе перекрестил себя:

- Изыди…

Яким Кучкович оттолкнул палача.

- С кого прикажешь начать, владыко? - обратился он к Фёдору вкрадчивым тоном, от которого у епископа опять закололо сердце. - Можно начать с татя, укравшего церковные сосуды, а можно с кого другого…

- С татя.

Подобрав рясу, Фёдор прошёл не к столу, а в дальний угол и сел на стул, подставленный монахом.

Первый допрос был неинтересным. Вор, укравший церковные сосуды, сам рассказал всё, как было. Правда, его раза два полоснули кнутом между лопатками. Со второго удара на спине клочьями повисло мясо. За чистосердечное признание епископ смилостивился и лютую казнь заменил отсечением руки. Хуже было со вторым. Высокий, худой старик, со связанными назад руками, смело шагнул в освещённое свечами пространство.

- Как зовут? - спросил его сидевший за столом дьяк.

- Кузьмой, - ответил старик.

- Развяжите руки.

Палач перерезал верёвку ножом. Кузьма расправил плечи, осмотрелся. В стороне, у каменного столба, стоял, ухмыляясь в бороду, Яким Кучкович.

- Ну, сказывай, какую хулу изливал на святую церковь, какими словами поносил князя и епископа.

Кузьма молчал.

- Али оглох?

Кузьма поднял голову и ответил спокойно:

- Не поносил я бранными словами ни церкви, ни князя, ни епископа.

Дьяк обратился к палачу:

- Пусть скажет.

Палач подошёл сзади, захватил руки старика петлёй, перебросил верёвку через блок, к ногам привязал бревно. Вывернутые за спиной руки оказались над головой. Фёдор увидел, как у старика раскрылся рот и упала челюсть. Бессильная голова склонилась на грудь.

- Пожалуй, не вынесет этой пытки - хлипок, - сказал дьяк.

Кузьму положили на землю, и монах облил его водою.

- Пытать нужно не так, - подошёл к палачу Яким Кучкович. - Чтобы жив был и правду не утаил.

Амбал потянулся, хрустнул пальцами:

- Яким, разреши мне. Я из этого старика правду вытяну!

Кузьма лежал на полу и смотрел на всех четверых изумлёнными, плохо понимавшими глазами:

- За что вы?..

5

Арине хотелось увидеть Алексея, в душе она надеялась, что он к ней придёт. Но прошло уже больше недели… Собрав кузовок, отпросилась она во Владимир. Сказала, что пойдёт на торг продать кринку мёду и купить соли.

Осенний дождь сбивал с деревьев последние листья. Заклязьминские дали затянуло сплошным пологом тумана, с холмов мутными потоками стекала вода. Остановившись, чтобы поправить выбившиеся из-под платка волосы, Арина посмотрела окрест и вздохнула. На Лаврентия [103] ходили с девушками смотреть на воду: коли тиха, то жди осени тихой, а зимы без вьюг; ежели нет - и осень с ветрами, и зима с вьюгами. Вода не была тихой… Поправив сбившийся платок, Арина пошла дальше. Не страшны ей и ветры буйные, и вьюги лютые. Вот как бы с Алёшей чего не стряслось… Не поговорила она с ним в прошлый раз. Вспылил он. Посмотришь - лицом красен, ростом велик, ума не занимать, а всё же какой-то непутёвый. Жил бы рядом в деревне - тогда душа на месте. А так - мало ли чего… И лихих людей много.

От моросящего дождя город казался каким-то белёсым, озябшим и притихшим. Вдоль бревенчатого настила по улице неслись ручьи. Словно испуганные, стояли на крышах теремов безмолвные петухи и сказочные птицы, вырезанные из дерева.

Она быстро нашла двор мастера Николая. У потемневших от времени ворот хотела взяться за скобу, но нерешительно остановилась.

В сыром воздухе слышались удары молота и чей-то голос:

- Алексей, наддай…

Когда она шла сюда, то больше всего боялась, что он захворал. Теперь, у ворот, подумала с острой, пронизывающей сердце тоской: «Если он не захворал и с ним не стряслось никакой беды, то почему он не пришёл ко мне?.. Сказал же, что и без меня не пропадёт», - вспомнила она.

Закусив губы, точно от боли, стояла перед воротами, не зная, то ли постучать и войти, то ли повернуть обратно. С мокрых волос скатилась за спину струйка и потекла, неприятно холодя всё тело. Стекали по щёкам крупные капли дождя. Теперь Арина услышала голос его самого. Не чувствовалось, чтобы он был болен.

Повернувшись, девушка медленно побрела по улице в ту сторону, где сквозь густую сетку дождя виднелась башня Золотых ворот. Синие, затуманенные слезой глаза смотрели на всё покорно и безразлично.

«И зачем я встретилась с тобой!.. Присушил ты меня… - Присев на лежавшую колоду, отжала мокрые пряди волос и посмотрела на раскрытую арку Золотых ворот. - Нет, надо вернуться, проведать. Я во всём виновата…»

Подхватив кузовок, зашагала она обратно и, не задумываясь, вошла во двор.

Двери отворил высокий седой старик.

- Здравствуй, девонька! Почто пожаловала?

Арина растерянно стояла на пороге, стараясь разглядеть человека в глубине избы у горна. - Арина, Аринушка…

Алексей подбежал, снял кузовок, усадил на лавку.

Все эти дни Алексей ходил как потерянный. Дед Кузьма исчез, словно канул в воду. Искали везде. Пробовали пройти на епископский двор, но туда не пустили. Люди боязливо рассказывали:

- Дед ваш угодил к Фёдору. Стражники увели к епископу кожевника Матвея, гончара Петрилу, древоделей братьев Никиту да Ивана и многих других. Сказывают, пытают там их.

Люди посмелей говорили со злобой:

- Бежали от лютой боярской кабалы да угодили к Фёдору! И что князь смотрит!

Алексей с Николаем всё чего-то ожидали, надеялись на лучшее, но каждый день приносил всё новые и новые тревоги, подсказывал, что большее горе ещё впереди.

Алексей не верил, что дед Кузьма не возвратится. Странно было, что его нет в избе; казалось, невозможно будет привыкнуть к мысли, что больше не услышит его голоса…