Впрочем, Райму еще не знает о важных переменах на РС—РСЕ. Например, о том, что литовскую, латышскую и эстонскую редакции перевели теперь в «Свободную Европу» — уравняли с редакциями, «обслуживающими» европейские социалистические страны: ведь американцы не признают вхождение Прибалтийских республик в состав СССР. Но суть и характер их подрывной деятельности не изменились. И кто-то опять сидит над подшивками советских газет и «исследует» их от корки до корки, выискивая факты, которые можно обратить против нас. Другие получают свои задания — разведать, внедрить, завербовать, убрать. Если кому-то и может показаться, что «эпоха шпионов» миновала, то он глубоко заблуждается. В бывшем парижском «бюро Макса Ралиса» и его филиалах в Риме, Лондоне, Мадриде, в подрезидентуре ЦРУ во Франкфурте-на-Майне, в «корреспондентских пунктах» РС—РСЕ по всему свету сидят люди, денно и нощно думающие о нас с вами, дорогой читатель, — как погуще нам насолить, побольнее нас уколоть. А еще лучше — стереть нас в порошок…
Разведчиков из ЦРУ в высоких и невысоких чинах Райму видел, как говорится, живьем. Хотя из всех их только мистер Новак с ходу признался ему, что работает в американской разведке…
Родина простила Райму. Ему не пришлось уезжать в края не столь отдаленные, он не получил назначенных самим же в горьких раздумьях о возвращении пяти лет. Учли чистосердечное раскаяние…
Он сидит напротив меня, по другую сторону полированного редакционного стола для совещаний, и нервно пощелкивает костяшками пальцев. И доверительно рассказывает обо всем, что случилось. В светло-синих грустных глазах его — сама искренность. Он очень хочет, чтоб ему верили.
Сейчас я думаю, как бы сложилась судьба моего собеседника, если б не сделал он рокового шага там, во Франции. Через пару лет он наверняка окончил бы технологический институт рыбной промышленности. Может, появился бы со временем и вкус к общественной деятельности. Стал бы инженером-технологом, показал бы себя на хозяйственной или иной работе. Наладились бы отношения в семье…
Да что гадать! Ведь все открывавшиеся перед ним возможности Райму перечеркнул в один день.
…На Ратушной опять играет духовой оркестр. Ослепительно сияет солнце. Навстречу Райму идут молодые парни в джинсах и стройотрядовских куртках. Студенты! У одного куртка расстегнута, и на рубашке под нею красным отливают три буквы: «БАМ». Ребята едут на БАМ. На Дальний Восток. Эстонские студенты… Помнится, в Мюнхене в таких случаях вещали, что коммунисты нашли хороший способ переселения юношей и девушек Прибалтийских республик в восточные районы страны. Чушь, конечно, думает Райму. Будь он помоложе, пожалуй, отправился бы вместе с ними…
Он спешит на работу — сегодня у него вечерняя смена. Не вышло из него ни бизнесмена, ни ловца удачи. Да и молодость, если начистоту, тоже уже прошла. Только не там, где надо, не на то растрачена. Впрочем, будущее еще не закрыто.
Таллин, 1986
