Но для него дело принимало серьезный оборот. Без прошения предоставить политическое убежище с ним не хотели больше разговаривать. Какое-то время он еще колебался, но выбора не было, и он подписал такое прошение.

Понимал ли он, ставя подпись под прошением, что предает свою родину, предает память отца, мать, семью, товарищей — весь свой народ? Помнил ли он, что в любом цивилизованном обществе, начиная с глубокой древности, измена родине была и остается самым тягчайшим преступлением?

Игрок и авантюрист по натуре, он думал только о сегодняшнем дне. А «игра» завела его слишком далеко. Ему улыбались полицейские чины, он сам улыбался им. Он еще не представлял, что собственными руками сломал свою судьбу.

5.

Месье Легран походил на добродушного кудесника. Сегодня он был возбужден больше обычного, и в душе приведенного из тюремной камеры перебежчика затеплилась надежда.

— Поздравляю вас, месье, вы теперь свободный человек, — услышал Райму долгожданные слова.

Их значение пока имело самый прямой смысл: кончилось его нелепое пребывание в тюрьме.

Сладкая улыбка так и не сходила с лица месье Леграна:

— Теперь мы вам поможем. Вот вам сто франков на первое время.

Он отвез Райму в один из дешевых отелей, и новоявленный «человек без подданства» побежал в ближайший кинотеатр смотреть фильм «Вестсайдская история». И хотя на экране развертывались трагические события, душа у перебежчика ликовала, ему казалось, что жизнь повернулась к нему заманчивой стороной.

Возвращаясь в отель, у входа в метро он увидел спящих прямо на панели бездомных людей, вскоре он увидит и безработных, и бродяг, и проституток, но это его не трогало, он был занят только собою…

Месье Легран, к удивлению Райму, хорошо говорил по-русски. Лет ему было около пятидесяти, в молодости, во время второй мировой войны, он где-то был вместе с русскими военнослужащими и с их помощью быстро выучился говорить на русском языке. Так это или не так, Райму не очень занимало, главное — месье Легран вручил ему новые документы с правом на жительство и устройство на работу, обещал уладить все финансовые вопросы.

И он держал слово, ежедневно навещал своего подопечного, заводил нескончаемые беседы о сложности дел в мире. Но начинал всегда с личных вопросов — где Райму жил и работал до поездки во Францию, интересовался оставшейся в Пярну семьей и всегда возвращался к излюбленной, видимо, теме: как живут люди в Советском Союзе, много ли русских в Таллине и как к ним относятся эстонцы…

— Скажите, дорогой месье Райму, вы ведь служили в Красной Армии, — на территории Эстонии дислоцируются крупные воинские части? Морской флот, авиация, ракетные установки? Не видели?

Райму устроили на маленький химический заводик в пригороде французской столицы — разнорабочим и нашли для него отдельную комнатку. И хотя месье Легран навещал его, жить стало трудно. Рабочий день на заводике длился до десяти часов, а платили не так уж много. После многочисленных вычетов чистыми оставалось у него 650 франков, но из них 250 он отдавал хозяйке квартиры — старушке-пенсионерке. Много уходило на оплату транспорта — автобуса, метро. А еще надо было и питаться, и обновлять гардероб. В душе нарастало недовольство: мечтал о безбедной «шикарной» жизни, а сам еле сводил концы с концами. Изнурительные, тяжелые дни работы на заводе складывались в недели и месяцы, и хоть месье Легран постоянно помнил о своем подопечном, ему от этого легче не становилось. Да и беседы с французом стали его раздражать.

Но однажды месье Легран пришел к нему с интересной новостью.

— Так, так, месье Райму, я думаю, что ваша карьера на химзаводе завершается. Вас ждут дела поважней!

У Райму загорелись глаза. Он сообразил, что кончился кем-то назначенный ему испытательный срок.

— Ваши друзья из американского посольства хотят предложить вам более интересную работу. Они вас не забыли.

Последнюю фразу месье Легран произнес подчеркнуто, почти торжественно. И Райму возликовал. Значит, кончились его страдания на этом проклятом заводишке, уже завтра он не пойдет на смену. Только это стало для него важным в тот момент, он даже не подумал, какой характер может носить работа, предложенная сотрудниками американского посольства. Главное — он заживет хорошо, в свое удовольствие. Войдет в ту обстановку блеска и роскоши, которую видел в телефильмах, в кино, на рекламных щитах, украшающих парижские улицы. Он перестанет завидовать блестящим молодым повесам, улыбавшимся ему с экранов.

И он сделал еще один роковой шаг по скользкому пути предательства, добровольно, по первому зову бросился в объятия заокеанских «благодетелей».

6.

По совету Леграна Райму регулярно посещал курсы французского языка и месяца через три-четыре довольно сносно говорил по-французски. Как говорится, жизнь заставит, жизнь всему научит. Конечно, плохо, что в средней школе он несерьезно занимался английским. Вот сегодня в сопровождении месье Леграна он шел в парижское бюро американской радиостанции «Свобода», а там английский пригодился бы… Впрочем, пока всюду, куда его приводили, с ним разговаривали по-русски. Да и сама радиостанция «Свобода», как выяснилось, располагается в западногерманском городе Мюнхене, а в Париже действует ее корреспондентский пункт.

— Вы когда-нибудь слышали об этой радиостанции? — еще раньше спрашивал предприимчивый француз своего подопечного.

— Нет, не слышал. По крайней мере, передачи ее не слышал ни разу. «Голос Америки», Би-би-си слышал, а «Свободу» — нет…

— Странно, что не слышали…

Райму плелся за своим «благодетелем», который так хорошо заботился о нем, но, в сущности, оставался для перебежчика непонятным, с таинственными связями и, видимо, немалыми возможностями. Тогда Райму еще мало знал о деятельности ЦРУ — американского Центрального разведывательного управления, не знал, как оно всесильно и вездесуще, не догадывался о связях месье Леграна с этой зловещей организацией. Он просто шел туда, куда его пригласили, и не задумывался над значением и тем более последствиями своих новых шагов, новых знакомств вдали от родины. Мысли о родине, о покинутой семье, о товарищах он отгонял. А то, что сами американцы наконец-то вспомнили о нем, даже льстило его самолюбию.

В уютно обставленных комнатах парижского бюро «Свободы» пришедших встретили радушно. Высокая статная дама лет сорока доложила о них шефу. «Очень похожа на армянку», — подумал наблюдательный Райму. И не ошибся. Соня Мегриблян когда-то учительствовала в Ереване, но теперь имела французский паспорт и верой и правдой служила своим заокеанским хозяевам. Она свободно владела многими языками, а для секретарши шефа парижского бюро радиостанции «Свобода» это было немаловажно.

Еще по дороге сюда месье Легран проговорился, что шеф парижского бюро радиостанции «Свобода» мистер Макс Ралис является очень влиятельной личностью, имеет широкие полномочия от своего начальства, много разъезжает, принимает «гостей», сиречь предателей и перебежчиков, в Париже, Лондоне, даже Вашингтоне, в его распоряжении — огромные денежные средства. В воображении Райму возник образ могучего человека с начальственным басом, и он даже оробел перед предстоящей встречей.

В хорошо меблированную приемную к ним вышел маленький немолодой человек, очень подвижный и энергичный, с цепкими внимательными глазами и усами с проседью. Но голос — твердый, не терпящий возражений. «Какой шустрый старичок!» — подумал Райму, с интересом наблюдая своего будущего шефа, полковника ЦРУ, начальника «отдела по изучению аудитории и эффективности передач радиостанции «Свобода». Макс Ралис не только устанавливал контакты с советскими гражданами, вербовал перебежчиков, но и засылал в Советский Союз американских агентов под видом туристов, бизнесменов, деятелей культуры, занимался распространением антисоветской литературы. Но про это Райму узнает много позже, а сейчас Ралис изучающе смотрел на него, непрерывно двигаясь по комнате, словно хотел видеть перебежчика из СССР с разных углов зрения.