— Частный случай! — ответил он.

Кроме того, что Григорий Иванович наблюдал на поле боя и что узнал от перебежчиков, он чутьем полководца-самородка понял: противник уже не отступает, а бежит и что он в такой же степени находится во власти инерции бегства, в какой кавбригада да и пехотные полки находятся во власти инерции наступления. Никакая сила, ни увещевания, ни угрозы уже не в состоянии были остановить ни Самсонова, ни Котовского…

Деникинцы давали кавбригаде ожесточенные арьергардные бои: но это действовали лишь более или менее мощные заслоны, в задачу которых входило не остановить Котовского, не уничтожить его, а лишь задержать, чтобы дать возможность основным силам белогвардейцев «спокойно» бежать.

Собственно говоря, в тыл деникинцам кавбригада зашла только после Одессы. В районе Маяки — Тирасполь скопилось и застряло все, что оставалось от одесской группы Деникина.

Стояли сильные морозы, сопровождаемые жестокими метелями. Котовский выполнил свой план, мы стояли у Днестра! Белогвардейская «пробка», припертая к реке, засела в плавнях, мерзла, но на первых порах упорно сопротивлялась.

Помню, мы остановилась и заночевали, чтобы хоть перевести дыхание в какой-то немецкой колонии, которых много в этом районе. На дворе было уже совершенно темно, свистела метель. Мы стояли на одной квартире: Котовский, политком бригады Христофоров да я. Никто не созывал никакого совещания, но командиры-бессарабцы один за другим приходили будто «на огонек»; собралось их человек шесть: видимо, они сговорились предварительно.

— Батя, — волнуясь, начал первым один из взводных командиров, — вот тебе крест: дай мне человек двух с собой, я подниму весь Хотинский уезд за три дня, я человек пятьсот партизан организую!

Позже заговорили другие, речь шла все о том же: пусть Котовский только кликнет клич — бессарабцы-командиры переберутся через Днестр и зажгут в Бессарабии такой пожар. партизанской войны, что войска румынских бояр сами уберутся восвояси. О белогвардейцах и говорить нечего!

На столе стояли две кварты красного вина, но никто к ним не прикасался. Григорий Иванович молча слушал, подперев голову в глубоком раздумье. Накануне пришла шифровка от Якира: Днестра ни в коем случае не переходить! Когда последний из гостей сказал свое слово, комиссар Христофоров обратился к комбригу:

— Ну, а ты, Гриша, что думаешь по этому поводу?

Не открывая лица, спрятанного в ладонях, Котовский ответил:

— Нет, сперва ты, а я последним…

— Что же, — охотно отозвался комиссар, — я могу… Видите ли, братва, я вам всем верю! Больше того: Шинкаренко только что сказал, что через десять дней будет установлена советская власть в Бессарабии. Почему через десять дней? Я лично думаю, что через пять! Но…

Комбриг открыл лицо и, выпрямившись, откинувшись на спинку стула, впился глазами в Христофорова.

— Но, — продолжал комиссар, — не забудьте, что, законно это или незаконно, Бессарабия является сегодня провинцией румынского королевства, то есть Европой! Вы хотите вторгнуться в Европу? А вы не задумались над тем, какие последствия это может иметь? Не забудьте, что Румыния — Антанта! Вы хотите напроситься на новую интервенцию?

Он кончил и сел, искоса поглядывая на Григория Ивановича. Все напряженно молчали. Потом Котовский поднялся со стула и несколько секунд стоял неподвижно, обдумывая свои слова. Мы тоже все встали, обступив стол. Наконец комбриг заговорил, медленно, внятно, стараясь не заикаться:

— Властью, врученной мне партией и командованием, я запрещаю переходить Днестр. Кто ослушается и попадется — расстреляем как изменника!

Он глянул на часы и продолжал:

— Через три часа подъем. Надо хоть немного отдохнуть… Спокойной ночи, товарищи командиры!

Мы легли спать. Котовский ворочался и вздыхал: дорого обошелся ему этот отказ от Бессарабии!

Никто из нас не спал. Христофоров сладко зевнул и сказал:

— Вина выпить, что ли?

Я засветил лампу. Пили молча. Это были поминки по Бессарабии. Комбриг как будто за последний час осунулся. Тишину нарушил комиссар бригады:

— Гриша, — спросил он, — ты почему это в партию не вступаешь?

Котовский беспомощно улыбнулся:

— Знаешь, неловко как-то. Спросят: «А почему раньше не вступал? Колебался? Ждал, кто победит?» Это неправда! Но что я смогу ответить?

— Чушь! Завтра же я займусь этим делом!

Однако выполнить своего обещания Христофоров не смог: назавтра в жестоком бою с белогвардейцами, последнем бою в деникинскую кампанию, он был убит. Стоя молча с обнаженной головой у его трупа, Григорий Иванович пробормотал:

— Второй…

Это означало: «Второй политический комиссар, которого я любил, уважал и даже… слушался. Я, Котовский!»

После короткой передышки началась война с белополяками. Для нашей кавбригады, да, собственно, и для всей дивизии, эта кампания делилась на четыре периода: «сидение» на позициях в Проскуровском направлении, отступление за Днепр, прорыв Конной армии и наступление до Львова, отход из Галиции (Западной Украины) и мир с белополяками.

Первый период я назвал «сидением» по аналогии с вапнярским нашим времяпрепровождением. Мы совершенно так же топтались на месте, но на этот раз несли страшные потери. Весна никак не хотела войти в свои права, было холодно, непрерывно лил дождь. Раздетые и разутые пехотинцы без толку месили жидкую грязь. Потери от болезней превышали, потери убитыми и ранеными.

Белополяки предложили нам позиционную войну. Они «залегли» и опутались проволокой, вырыли окопы. У нас в пехоте не было ни одной лопаты, ни одной пары ножниц для проволоки. В некоторых полках насчитывалось менее трехсот штыков.

Котовский был назначен начальником боевого участка. Кроме собственной конницы, в его распоряжение входила и старая его 134-я бригада. Штаб помещался в вокзальном здании станции. Григорий Иванович командовал практически обеими бригадами.

В этот первый период советско-белопольской войны Якир впервые превратил кавбригаду в «палочку-выручалочку»: никаких самостоятельных операций Котовский не выполнял, а лишь приходил на помощь той или иной стрелковой бригаде, когда ее прижимал противник. Григорий Иванович страшно тяготился этой своей ролью.

Дни шли за днями, мы продвигались на несколько километров вперед, а белополяки тут же отбрасывали нас обратно. Переходя в контратаку, они то и дело прорывали фронт дивизии на том или ином участке, и туда мчалась кавбригада — спасать положение. Котовский бесился. И совершенно непонятно было, почему противник, зная нашу слабость, не переходит в наступление.

Неожиданно Ставка отозвала нашу кавбригаду на Западный фронт. Там должна была формироваться новая кавдивизия, начальником которой назначался Григорий Иванович.

Второй кавполк успел погрузиться в эшелоны, первый полк подходил для погрузки к Жмеринке. В этот момент объяснилось, чего ждали белополяки, не переходя в наступление: наш правый сосед — галицийская дивизия открыла фронт и напала на наши тылы. Положение 45-й дивизии стало чрезвычайно опасным. Тут проявилось величие души Котовского. Григорий Иванович по собственной инициативе вернул свой второй кавполк с пути. Кавбригада отбросила мятежных галичан, Якир вышел из окружения. Тут началось общее наступление белополяков, в результате которого наши войска на Юго-Западном фронте отступили за Днепр, очистив все правобережье Украины. Мечты Котовского о «свободе» рассеялись как дым: сама жизнь отменила приказ Ставки о переброске котовцев на Западный фронт, о новом назначении Григория Ивановича…

25 мая 1920 года Первая Конная армия сосредоточилась в районе Умани, на линии, где остановились войска Юго-Западного фронта после отступления. В начале июня несколькими последовательными ударами Конная армия внесла полную дезорганизацию в польские войска. Для нашей бригады начался третий период советско-польской войны: контрнаступление до Львова.

Котовский был связан по рукам и ногам необходимостью приходить на помощь стрелковым бригадам, «терпящим бедствие».