Котовский бесился. Но ни разу я не слышал от него и слова раскаяния в том, что в свое время он сам отказался от возможности вырваться из «объятий» 45-й дивизии. Тогда он пожертовал своей мечтой, но дивизию спас и никогда об этом не жалел…

В течение этого периода войны с белополяками Григорию Ивановичу удавалось и действовать самостоятельно. Всякий раз после очередного рейда в тыл противника мы получали огромное удовлетворение от того, что польские паны научились уважать нашу кавбригаду: из показаний пленных, из захваченных оперативных сводок противника мы узнавали, что нас принимали либо за одну из дивизий Конной армии, либо за 8-ю кавдивизию Примакова (1 500 сабель), действовавшую правее нас. А если нас «узнавали», то в донесениях польских генералов, пострадавших от наших клинков, неизменно преувеличивались силы кавбригады: «…внезапным нападением небезызвестной отдельной кавбригады Котовского, численностью не менее 1 500 сабель при 6 орудиях…» Между тем на польском фронте наша бригада несла огромные потери, в результате чего число кавалеристов в обоих полках не доходило иногда и до 300 сабель, то есть составляло менее половины полка нормального состава. Орудий же у нас было 4, а не 6. Как говорится, у страха глаза велики…

В середине августа 1920 года, после многочисленных кровопролитных боев, мы стояли в нескольких километрах от Львова, который белополяки уже давно начали эвакуировать. Под Варшавой шли решающие бои. Нами получен был уже приказ командующего XII армией о штурме Львова.

20 августа все изменилось. Первой Конной армии приказали оставить Львов и перейти в распоряжение Западного фронта, группе Львовского направления Якира — отступать. Для нас это было как гром среди ясного неба… Позже Котовский прочел много литературы, в которой приспешники Троцкого пытались доказать, что это решение Ставки было едва ли не гениальным, но нас, живых участников операции под Львовом, это убедить не могло. Не только военная наука, а даже элементарная логика подсказывала, что чем хуже приходилось Тухачевскому на Западном фронте, тем более целесообразным было взятие Львова и дальнейшее продвижение на запад…

После подписания Рижского договора, казалось, гражданская война в основном закончена. Горечи поражения наша бригада пока не знала, но война с белополяками оставила какое-то чувство неудовлетворенности: мы потеряли десятки лучших бойцов и командиров и в результате вернулись в исходное положение…

Нам предстояла огромная работа по очистке правобережья Украины от банд, преимущественно петлюровского толка. Мы только что было засучили рукава и принялись за это дело, как штаб-трубач снова заиграл «поход». Пилсудский обманул нас, он допустил на территории Польши формирование антисоветских воинских частей, открыл границу и пропустил к нам третью Добровольческую армию под командой генерала Перемыкина и «украинскую» армию, возглавляемую самим Петлюрой…

Это была последняя авантюра Савинкова на поприще интервенции. Ему после стольких неудач не верили уже ни Черчилль с Детердингом, ни белогвардейцы, прозябающие в Польше, Латвии, Литве, Эстонии.

Так или иначе, эту «укрупненную» банду предстояло уничтожить, в крайнем случае — выбросить за пределы нашей Родины. Котовскому на этот раз повезло: ему удалось еще раз, как и в кампании против Деникина, оторваться от стрелковых бригад 45-й дивизии и действовать самостоятельно.

Григорий Иванович снова применил тактику «таранного удара», которая с таким успехом была испытана им в рейде из Екатеринослава в Тирасполь. На этот раз он сразу же забрался в глубокий тыл противника и двинулся прямо на запад, к реке Збруч, где у поселка Подволочийск существовала единственная переправа через эту реку: лед был еще молодой и ненадежный. Река Збруч принята была по Рижскому мирному договору как наша государственная граница с Польшей.

Правее нас шла 8-я кавдивизия червоного казачества. В ее задачу, в частности, входило захватить город Проскуров, где, по данным разведки, сосредоточилось несколько штабов и белоказачья бригада есаула Яковлева. Но Котовский опередил Примакова, который заночевал в каком-то местечке на полпути между Жмеринкой и Проскуровым.

После небольшой артиллерийской подготовки конница ворвалась в Проскуров. Подвыпивший молоденький офицер белой контрразведки, приняв нас за своих, вскочил на одну из наших пулеметных тачанок. На допросе он показал, что в армиях Перемыкина и Петлюры полная деморализация, что оба «полководца» переругались и сейчас озабочены лишь малой пропускной способностью волочийского моста, ибо они уже не мечтают о «завоевании» правобережья Украины, а лишь о том, чтобы… унести ноги.

Еще до Проскурова наша бригада разгромила дивизию Тютюника. Незадачливый атаман бежал, бросив на произвол судьбы жену с ребенком и личные вещи.

Примерно в это же время наша бригада вырубила отборный офицерский полк третьей Добровольческой армии. Взято в плен было девять человек. Они показали, что Перемыкин уже перебрался на польскую территорию под предлогом набора подкрепления.

Якир не удерживал Котовского: стрелковые бригады успешно, хотя и с боями, продвигались вперед. Их противник, имея у себя в тылу кавбригаду Котовского и кавдивизию Примакова, чувствовал себя неуверенно.

Последний бой неприятель дал нам у самой переправы. Численно объединенные войска белых и петлюровцев превышали нас в несколько раз. Но мы были снова во власти «инерции наступления», а противник наш — в состоянии «инерции бегства», и судьба его была поэтому предрешена. К тому же полному крушению очередной авантюры интервентов способствовал разлад между «союзниками»: приближаясь по отлогому спуску к Збручу, мы видели в бинокль, как конница есаула Яковлева без всякого стеснения клинками пробивала себе путь к мосту, занятому петлюровскими обозами. Месиво из коней, пехоты, повозок, пушек и зарядных ящиков образовало у переправы грандиозную пробку, которая стала уже почти непроходимой.

Весьма активно вел себя бронепоезд противника. Огонь нашей батареи повредил паровоз, но команда бронепоезда продолжала защищаться. Командир нашего второго полка Криворучко, взяв один эскадрон, захватил бронепоезд в конном строю. Это был уже второй случай у нас в бригаде.

После того как бронепоезд был обезврежен, наша бригада врубилась в объятую паникой неприятельскую массу. Рукопашный бой некоторое время еще продолжался на мосту. Белые и петлюровцы прыгали на лед, он не выдержал такого груза и треснул. Среди прочих утонул в водах Збруча последний главнокомандующий петлюровской «армией», генерал Омельянович-Павленко.

Атака кавбригады Котовского была настолько стремительной, что когда мы с ним вошли в вагон Петлюры, то нашли в салоне накрытый стол. В тарелки был налит суп, он был еще теплым.

Вернувшись с бригадой в Таращу, Котовский с головой окунулся в заботы по переподготовке бойцов и командиров. Вокруг нашего расположения продолжали крутиться «импортные» бандочки. Мы называли их так потому, что атаманов и часть кадров засылали из-за границы. Зима и весна 1920/21 года были заняты у Котовского работой на два «фронта»: ликвидация бандитизма и приведение бригады в порядок после двухлетних непрерывных боев.

В начале лета мы внезапно получили приказ —» грузиться в эшелоны и следовать в Центральную Россию, в распоряжение командующего войсками в Тамбове Тухачевского. О кулацко-эсеровском восстании на Тамбовщине, возглавляемом Антоновым, частично захватившем Саратовскую и Воронежскую губернии, знали лишь в общих чертах из оперативных сводок центрального штаба по борьбе с бандитизмом. Лишь прибыв на место, мы получили представление об истинных размерах антоновского восстания. В этот момент у бандитов насчитывалось около 50 тысяч сабель и штыков.

Для ликвидации восстания разработана была обширная программа политико-просветительной работы, в первую очередь ознакомление крестьян с решениями правительства о ликвидации продналога, о свободной торговле, о нэпе. Но прежде чем начать эту мирную работу, необходимо было уничтожить либо разоружить бандитские отряды, созданные антисоветски настроенными элементами под руководством и по директивам эсеров.