По адресу, который мне назвала Одиллия, я отправилась на такси. Водитель прилично говорил по-английски, и мою поездку можно было назвать очень приятной, поскольку я, оказывается, не знала, сколько восторженных слов можно сказать по поводу женской привлекательности. Жаль, что я не догадалась записать все его словесные шедевры на диктофон.

Район, в котором располагалась мастерская художницы, я бы не назвала респектабельным, но здесь присутствовал своеобразный стиль. Старые дома, словно присевшие на корточки вдоль узкой и длинной улицы, можно было назвать и безликими, и колоритными, в зависимости от того, с каким настроением их рассматривать.

Одиллия меня удивила, но еще больше меня поразила большая светлая комната, в которой она работала. Здесь можно было увидеть и картины, причем выполненные в разной манере, в разных жанрах и даже разными способами, не знаю, как это объяснить правильно. Тут же была глина и начатая странная скульптура, я бы не взялась угадать, что именно получится в результате работы над ней. Огрызки древесины, обломки камней… В общем, я не уверена, что смогу сейчас назвать все, что я там увидела. Как оказалось, этот хаос отражал внутренний мир художницы и ее мучительные поиски себя в искусстве. Маленькая и хрупкая, с коротко подстриженными черными волосами и огромными карими глазами на очень смуглом личике, Дилли, как зовут ее друзья, действительно выглядела здесь потерявшимся ребенком.

Теперь представьте себя на моем месте. Ну, какие вопросы я могла и должна была ей задать?

Я предоставила событиям развиваться в свободном режиме.

– Я так рада вас здесь приветствовать! – восторженно заявила хозяйка странной мастерской.

– Мне тоже приятно, что благодаря вам я оказалась в Италии. Да и здесь мне нравится… – не слишком бойко сочинила я ответ.

– Правда?! И мне здесь ужасно уютно, как здорово, что вы это заметили – не совсем заслуженно одарила меня комплиментом Одиллия.

– Но спрашивать вас мне придется о вещах не столь приятных…

– Ой, а мне так интересно! Настоящее приключение. Вы меня тоже подозреваете? Нет, я не обижусь, это ведь ваша работа.

– Я просто хотела бы выяснить некоторые моменты, – мне было суждено разочаровать юную искательницу приключений.

– Да, я понимаю…

– Вы ведь тоже, – я замялась, не зная, как это назвать, – рисовали такие миниатюры?

– Ну, – рассмеялась девушка, – если бы я рисовала, как вы выразились, такие миниатюры, я бы уже давно стала знаменитостью, и мне не приходилось бы подрабатывать в рекламных агентствах…

– Ну, вы же меня понимаете?

– Да, конечно, но почему бы не помечтать?

– Мечтать, разумеется, не грешно, – улыбнулась я, – так как.

– Нет, это у меня не пошло, я могу вам показать свои жалкие пробы, но когда я увидела работы Фениори, я решила бросить свои попытки.

– Значит ли это, что миниатюры этого мастера вы видели на этой выставке впервые?

– Конечно. Ну в альбомах… Но это не то, поверьте мне.

После этих слов я уже мысленно вычеркнула Одиллию Россель из списка подозреваемых. Но мы неплохо поговорили об искусстве, о любимых книжках, об Италии и Сент-Ривере. Затем мы гуляли по весеннему Риму, пили кофе в маленьком уличном кафе. Дилли проводила меня в аэропорт и мы расстались с мыслью о том, что мир прекрасен, если в нем могут иногда встречаться столь родственные души.

Ирма Смоллер

Полет из Рима в Сент-Ривер длился достаточно долго, чтобы дать мне время, наконец, не только привести в порядок мои мысли, но и ощутить слабые попытки моей интуиции направить эти самые мысли в нужное русло. Я вдруг поняла, что прежде чем разговаривать со следующим подозреваемым, мне нужно бы поговорить с двумя женщинами, прекрасно знавшими Пауля Смоллера. Какая-нибудь, мелочь, упомянутая одной из них, могла изменить мои дальнейшие планы, или придать им гораздо больше смысла. Понятно, что обе дамы были допрошены полицией, и протоколы этих допросов Эрик Катлер предоставил в мое распоряжение, но это было совсем не то, что разговор между двумя женщинами, когда в памяти вдруг всплывают какие-то пустячки. Очень любопытные и даже, порой, важные пустячки.

О решении встретиться с Ирмой Смоллер и Джин Эрвин я сообщила комиссару по телефону, едва только переступила порог своей квартиры. Он не стал со мной спорить и снабдил меня необходимыми координатами. Кроме того, мы обменялись информацией, или точнее, сообщениями о том, что ее не прибавилось за последние пару дней в результате предпринятых нами действий. Пока все, что мы делали, не приводило ни к новым версиям, ни к новым озарениям.

Госпожа Смоллер без лишних вопросов согласилась меня принять в своем доме. Правда, мое первое предложение, прийти для разговора ко мне в контору, она решительно отклонила, сказав, что всегда лучше себя чувствует на своей территории. Мы договорились, что я приеду к ней вечером. Меня это вполне утраивало, поскольку я получила моральное право не появляться конторе с самого утра. Я позвонила своему секретарю, чтобы отменить ранние визиты, если они были им кому-то обещаны. К счастью, ничего подобного не было, и свое недовольство Ари выразил вялым ворчанием по поводу патологической лени, свойственной всем женщинам.

Встретила она меня очень приветливо, я бы даже сказала, на высшем уровне. Кофе был ароматен, а испеченные ее руками пирожные, были такими вкусными, что слово диета ни разу не потревожило мою память за весь этот вечер.

– Так что вы хотите услышать? – Сама начала нашу беседу бывшая жена господина Смоллера, – Я давно уже не виделась с Паулем. Я узнавала кое-что о его жизни время от времени, но только от детей.

– Извините, если мой вопрос покажется вам нескромным, – осторожно приступила я к разговору, который мне хотелось вести без лишнего официоза и без упоминаний о смерти того, кого я стремилась сейчас хотя бы в воображении выдернуть из царства мертвых, чтобы он сам выступил в качестве свидетеля.

– Спрашивайте, в отношении моего бывшего мужа, запретных тем уже давно не может быть.

– Почему вы ушли от него? Он был плохим мужем?

– А почему вы решили, что это я от него ушла?

– Не знаю, – призналась я, – просто другие варианты не приходили мне в голову.

– И напрасно. Мы прожили с отцом моих детей двадцать лет. Я просто постарела, и он прямо заявил мне, что как женщина я его больше не интересую. Он всегда был прагматиком и никогда не жертвовал своими интересами, или своими желаниями. Знаете, сейчас я уважаю эту его позицию, я стала мудрее…

– А тогда?

– Тогда мне было очень больно, но я ему благодарна за ту боль. Все познается в сравнении, без боли не узнаешь, что такое счастье.

– А вы узнали?

– Да, и свое счастье я встретила именно в тот самый день, когда мне казалось, что мир вокруг меня рушится, а от жизни остались лишь жалкие остатки никому ненужных воспоминаний. Хотите, чтобы я вам об этом рассказала?

– Честно говоря, хочу.

– Тогда вам придется выслушать сентиментальную историю в духе телесериалов для домохозяек. Разница только в том, что все это было в жизни сидящей перед вами женщины.

– Тем более, интересно.

– Хорошо, слушайте. Как я уже говорила, все произошло вдруг и настолько неожиданно для меня, что я не знала, как реагировать на череду последовавших за этим странным разговором событий. Адвокаты, соглашения, бесконечные попытки понять и объяснить – все это длилось целых полгода. Так что, когда наступил день развода, я даже испытала некоторое облегчение.

– Это было очень тяжело?

– Наверное, но своих переживаний я уже толком и не помню. Женщина в строгом темно-синем костюме зачитала решение суда. И я, наконец, поняла, что все закончилось. Что мы оба свободны. Свободны друг от друга, от наших ссор и обид, от общих бытовых проблем, от всего, что нас раньше связывало. Если бы еще освободиться от памяти. Мой бывший муж виновато улыбнулся на прощанье и поспешил к своей машине. Его очаровательная подружка проявила тактичность. Она ждала его в авто, и я лишь мельком увидела ее изящный локоток в районе неплотно занавешенного окошка. Я села в свою машину, и через несколько минут уже подъезжала к нашему дому. Впрочем, уже не нашему, а к моему.