С нашими у «польских» была постоянная и непримиримая вражда. Если «вор в законе» случайно — во время этапа или в зоне — попадал к ним, они под угрозой ножа заставляли его принимать их «веру» и в подтверждение этого целовать нож. Не подчинишься — зарежут. «Воры в законе» обходились с «польскими» еще суровее, не оставляли им никакого выбора — только смерть.

Когда я попал в Салават, во многих лагерях уже существовали так называемые «польские» зоны, которые мы презрительно называли «блядскими». К себе «поляки» никого не пускали. Были и «мужичьи» зоны, в которых все остальные жить не имели права. У мужиков в чести была «демократия» — все пользовались одинаковыми правами, никаких денежных сборов и «общаковых» касс. Хотя в «очко» играли и здесь.

Обо всем этом администрация знала и стремилась не допустить кровопролития. Когда прибывал очередной этап, начальник лагеря вместе с оперуполномоченным обычно объявляли вновь поступившим, что зона, к примеру, воровская и кто чувствует за собой «хвосты», пусть отойдет в сторону.

Так было и здесь. «Воры в законе» и им сочувствующие уже в карантине объединились и с первых же дней стали знакомиться с ворами из зоны. Те нас хорошо встретили. В кочегарке, где работал (точнее, числился, эксплуатируя «мужиков») вор Яша Одессит, устроили нам дружеский «прием» — с водкой и закуской.

Выпили, разговорились, пошли распросы об общих знакомых. Сам Яша, еврей лет сорока, отбывал десятилетний срок за карманку. Он нас сразу предупредил, чтобы, находясь в рабочей зоне, не связывались с монтажниками.

— Их здесь человек пятьсот. Вкалывают, что надо, и живут дружно, — объяснил Яша. — Так что с ними поосторожней. Очень не любят нашего брата.

— Пошли они к… матери, — сплюнул не в меру заядлый Полковник. — Зона наша, и точка.

— Ну, как знаешь, — спокойно ответил ему Яша. — Мое дело — предупредить.

Очень скоро нам пришлось убедиться, насколько он был прав. И причиной всему оказалась несдержанность того же Полковника. Впрочем, попади я или кто другой из воров в подобную заварушку, не даю гарантии, что все обошлось бы миром. Прощать обиды и терпеть унижения не в наших правилах.

Нефтекомбинат в Салавате — «сталинскую стройку» № 18 — возводили, что называется, всем зековским миром. (Как, впрочем, и Волго-Дон, остальные «великие стройки коммунизма».) Размах был огромный. В смену выводилось из разных зон до пяти тысяч человек. В том числе и «фашисты» — политические, осужденные по 58-й статье УК, и даже женщины. Спецодежду не выдавали, работали, кто в чем приехал. Мы, воры, «пахать», естественно, не собирались, и щеголяли на стройплощадке в модных дорогих вещах. На мне, к примеру, было кожаное пальто и отороченная мехом шапка из той же натуральной кожи. Это не говоря уже о темно-синем бостоновом костюме и хромовых сапогах. Один наш вид, как помню, у тех, кто «вкалывал», чтобы быстрее искупить вину и немного заработать на жизнь, вызывал отвращение. Хотя в то время мы принимали это за зависть, считая себя «белой костью». Одни лишь «сочувствующие» относились к нам с почтением и подобострастием, да и то скорее всего потому, что боялись.

Несмотря на нашу малочисленность, в карантинной зоне мы прочно держали власть в своих руках. Под контролем «законников» была и одна из жилых зон, в которую нас вскоре должны были перевести. Но стоило «вору в законе» выйти за пределы своих «владений», скажем, в рабочую зону, как все менялось. Особенно напряженные отношения сложились у воров с монтажниками.

В рабочей зоне была коммерческая столовая. Деньги на стройке выдавали на руки, и каждый мог пойти туда пообедать. Решили сходить в столовую и мы с Полковником. С нами отправились еще двое. На раздаче мы взяли полную кастрюлю котлет, чтобы отнести к себе в карантин, а после присели за столик похлебать щец. Полковник, сидевший у прохода, привстал, чтобы достать хлеб, и вдруг, замахав руками, грохнулся на пол. Это была работа монтажников: один из них, улучив момент, вырвал из-под него стул. Монтажники загоготали. Полковник быстро поднялся с пола, лицо его, сделавшись пунцовым, перекосилось от гнева… «Кто это сделал?» — спросил он, заскрежетав зубами. — «А мы, папаша, народ не пужливый, — с ухмылкой ответил один из парней. (Как после узнали, «заводила» — старшой.) — Можешь считать, что я. Со смены идем, притомились — посидеть охота. Не то что вы, дерьмо…»

Не успел парень закончить свою витиеватую речь, как наш Полковник, схватив стоявшую на столе кастрюлю с котлетами, надел ее на голову своего обидчика. Тут же все мы поднялись и вышли на улицу. Монтажников было много, а нас всего четверо.

В тот же вечер к Яшке Одесситу пришла от них «делегация». Яшка сбегал за нами.

— Вот что, ворюги, разговор короткий. Будете заниматься «беспределом» — пеняйте на себя. Выкинем вас из зоны. Ша, точка…

Монтажники дружно поднялись и ушли. А у нас разгорелся спор. До сходки в тот раз дело не дошло. И так было ясно, что если монтажники одержат верх, рабочую зону мы теряем. Узнают об этом в других зонах, где есть воры, нам не простят. К тому же для «общаковой кассы» был бы здесь неплохой привар. Агитировали «сочувствующих»: в случае чего, подниматься всем.

Несколько дней было тихо. Решили, что такая неопределенность не в нашу пользу. Достали несколько бутылок водки и отправились в рабочую зону «показать себя». Яша снова предупредил, что могут быть неприятности — монтажников много, и они дружные. Но для нас отстоять свою воровскую честь было важнее видимого благополучия. Отправились вшестером — кроме меня и Полковника, который так рвался в «бой», пошли татарин Абзай, Аркаша Москвич и еще двое, все — «воры в законе».

Стояли морозы, и в рабочей зоне монтажники наспех соорудили так называемую обогреваловку — легкую дощатую сараюшку. Посередине — железная печка, сваренная из бочки. Зашли в обогреваловку. Тепло: печь топится. И — никого. Достаем бутылку, другую. Выпили, согрелись малость. Вдруг — шум какой-то. Приоткрыли дверь, видим — идет на нас ватага монтажников — с ломами да кирками. Ножи мы на всякий случай захватили. Но силы, ясное дело, неравные. Значит, будем держать оборону.

Легкий крючок, что был на двери, не выдержал даже первого натиска. Монтажники сорвали дверь, но в сарай мы их не пустили, став по краям с ножами наизготове. Тогда они, окружив обогреваловку со всех сторон, стали проламывать ее ломами. Хлипкие доски поддавались легко, а сарайчик был настолько тесным, что нападавшие свободно могли нас достать ломами. Как ни увертывались, сопротивляться стало невмоготу. Абзаю пробили голову, мне поранили ногу. И уж совсем тяжко стало, когда кто-то из монтажников ударом лома повалил печь. Горячие угли посыпались на пол, все окуталось дымом, начали загораться доски. Ломы ходили взад и вперед, и нам бы пришел конец, если б на вышке не заметили этот кипиш. Несколько коротких очередей из пулемета, и монтажников как рукой сняло. Побежали в свой карантин и мы. По-быстрому начали переодеваться, ибо по пижонской одежде распознать нас было намного легче. Побросали дорогие пальто, шапки, нарядились во что похуже.

Когда начальство прибыло в зону, перво-наперво приказали выйти из строя тем, кто хорошо одет. Расчет был верный: скорее найти зачинщиков и таким образом предотвратить в лагере резню. Умудренные опытом начальники хорошо усвоили, что воры обид не прощают. Но в лицо нас еще не знали и четверым из участников дерзкой вылазки, в том числе мне и Полковнику, удалось остаться в карантине. Едва начальство ушло, собрали сходку. Яша Одессит тоже пришел.

— Ну что я вам говорил. Не послушали…

— Погоди, не распускай нюни, — перебил Полковник. — Вору быть трусом не положено. Зона должна быть наша, и этим все сказано. Предлагаю заводилу монтажников порешить. И тогда они станут как миленькие.

— И тогда, — продолжал гнуть свое Яша, — всех нас тут же прирежут. Осторожность во всяком деле нужна.

— Не слышал я что-то от воров о таком законе, — язвительно заметил Полковник.