Были, конечно, и другие дела. Я взял у Майи Георгиевны счеты и тут же решил прикинуть, чему равна сумма, ну, скажем, годового выигрыша. Подсчитал и удивился: в 1974 году экономический эффект составил 254 тысячи рублен. За счет чего же набежала такая солидная сумма? Тут следовало бы назвать несколько источников: штрафные санкции к недобросовестным поставщикам, за нарушение судовладельцами графика ремонта судов, за счет возмещения недостач материально-товарных ценностей и погашения дебиторской задолженности.

Юрбюро внимательно следит и за тем, как исполняются заключенные договоры верфи с другими организациями. Например, год назад предприятия «Энергосбыта» все время нарушали договорные соглашения на отпуск заводу тепловой энергии и часто завышали на нее цену. Швец своевременно собрала весь спорный материал и через арбитраж взыскала в пользу СРВ 135 тысяч рублей.

Но это, так сказать, чисто материальная сторона работы юрбюро. А как сосчитать то благо, которое дает оно коллективу, пропагандируя и разъясняя наше советское законодательство? Пожалуй, с активностью Швец мало кто сравнится. Цех, клуб, участок, отдел, красный уголок, газета, радио — вот места ее интересных бесед и лекций. Функции юрисконсульта она понимает в самом широком смысле. Да, защищать законные интересы родного предприятия — первейший ее долг. Но она не просто правовой советчик, она юрист. Стало быть — слуга закона во всех случаях жизни, без исключения. В больших и малых.

Было, скажем, так. В служебных помещениях и в цехах стали пропадать материальные ценности. Пошли всякие догадки, разговоры. Майя Георгиевна на одном совещании сказала: «Займусь-ка я этим делом вплотную». Кто-то иронически улыбнулся: «Ну, вот, юристу еще и в рейдах участвовать». Ответила так: «А что, разве престиж от этого пострадает?» Ясно, не пострадал, а дело доброе сделано. Лично разобралась в причинах, анализ их провела, затем внезапные проверки организовала. Лазеек для расхитителей оказалось немало, но они были своевременно закрыты. «Законность и справедливость, — не раз повторяла Швец, — должны торжествовать всегда и во всем. В этом я вижу свое призвание».

Таковым оказалось мое первое знакомство с этой женщиной. А потом встречал ее еще дважды: раз на субботнике, где она проворно орудовала лопатой и вместе со всеми распевала веселую песню. А потом на экране телевизора. Но тут, как говорится, она была уже в своем амплуа: возглавляла заводскую команду, которая принимала участие в телевизионной передаче «Юридическая викторина». «Болел» не напрасно — строгие судьи определили их знания высшими баллами.

Он не так уж высок, и не слишком плечист, этот Дорожкин. Но черностеклянная квадратная маска, похожая на шлем с опущенным забралом, придает ему вид рыцаря. В правой руке, словно меч, держатель с тонким стержнем электрода. Кричу ему:

— Николай Егорович!

Он отодвигает маску, и лицо его принимает озабоченное выражение.

— Он самый.

— Потолковать бы надо.

Дорожкин внимательно всматривается в только что наложенный шов, потом говорит:

— Ну, что ж, можно и потолковать. Только после смены. Времени сейчас в обрез, судно-то сдаточное…

Смена, однако, кончилась, а Дорожкин не появился. Почти час минул, прежде чем показалась знакомая фигура.

— Знаете, работенка хорошо шла. Увлекся, глядь на часы, а оно вон уже сколько. Впрочем, это всегда так. Увлечешься, а время совсем незаметно проскользнет.

— Ну, это когда, наверное, с настроением…

— Верно подмечено. Работа у нас тонкая и ответственная. Бывает, что без настроя и не потянешь. Поэтому в бригаде мы всегда стараемся поддерживать рабочий тонус. Чем? Уважительностью прежде всего, советом, а где нужно, и помощью. Иной раз и так бывает. Сработал парень неплохо, подойдешь, хлопнешь по плечу: «Молодцом. Так держи». Вроде и немногословно, а приятно.

Дорожкин, снимая свои «рыцарские» доспехи, улыбается.

— Двадцать лет уже не расстаюсь с ними. Как армию отслужил, так и принарядился. Люблю особенно со стороны смотреть на коллег своих. Идут в этой форме, сильные, широкоплечие…

— Рыцари?

— А что вы думаете? Слово старое, а нам оно подходит.

Представьте: стужа, ветер, снег такой противный, как сегодня, а сварщик на посту.

Из проходной мы выходили уже в сумерках. Их тень медленно окутывала бухту, опускалась на заводские корпуса. Николай Егорович вдруг делает резкую остановку.

— А ждать-то я вас понапрасну заставил. Вот склероз… Такие дела срочные, так что, извините, потолковать в другой раз придется.

День, говорят, на день не приходится. В другой раз он выдался тихим и по-весеннему ясным. Легкий морозец, голубое небо. Дорожкина я застал на том самом судне, где и в первый раз. Он представился мне таким же, как и в то ненастное утро. Сосредоточенным, отрешенным от всего постороннего. Из-под держателя, которым он водил по металлу, как художник кистью водит по будущему полотну, вырывалось голубое трепетное пламя. Шлем с черным стеклом то поднимался, то снова опускался. А за его спиной, будто чем-то привороженные, стояли два паренька в новеньких спецовках. Поднимаясь на носки, они с изумлением следили за движением руки бригадира. Когда пламя электрода источило последний тоненький алый ручеек, ребята переглянулись. И, должно быть, подумали: «Вот здорово».

Уселись мы все поплотнее тут же, на палубе судна.

— Я вот часто ребятам говорю: прекрасная у нас профессия. Вроде ювелирной. Ведь каждый наложенный шов должен быть изящным и прочным. А это просто так не дается. Чутье нужно, глаз как у часовщика. Я вот помню, когда в первый раз взял держатель, так вмиг спецовка продырявилась. Мастер смеется, а у меня в горле… от обиды. Ничего, говорит, парень, Москва не сразу строилась.

Ребята улыбаются, лица их загораются любопытством.

— Николай Егорович, а раньше как со сваркой было? Ну вот, скажем, когда вы пришли на завод?

Вопрос несколько озадачивает Дорожкина. Закуривает.

— Если по форме, то как сейчас. А по содержанию… тут иное. «Оружие» наше было тогда старенькое, поношенное. Им не так-то легко прочный шов наложить. Внедряется автоматика. Сварка в среде CO₂, износостойкая наплавка, сварка в среде аргона. Руки тут не нужны, умные автоматы варят. Сам, как говорится, не докумекал, есть своя лаборатория. Здесь помогут, своевременную рекомендацию дадут. Так что, хлопцы, прогресс в сварке большой, дальше развивать вам его придется…

Кто-то окликает бригадира. Рядом два стройных юноши, с такими же масками и держателями, как у Дорожкина.

— Закончили, Егорыч. Куда дальше?

— Рановато что-то. Все проверили?

— Там все в «ажуре», Егорыч, претензий не будет.

— Ну, молодцом. Теперь траловой лебедкой займитесь. Боцман что-то жалуется. Да вот практикантов прихватите, пусть посмотрят.

Потом ко мне.

— Про этих юнцов я так думаю: грамотное пополнение. Замена достойная приходит. А наша задача не только их технике обучить, опыт свой передать, но и думать-то по-рабочему. Это, когда каждый работает не хуже бывалых. Норма выполнения — сто двадцать процентов. И это не потому, что исправно владеют они профессией. Секрет, по-моему, в другом. Ребята по-рабочему думают, для чего нужны их перевыполненные проценты.

Бригадой своей Дорожкин гордится. На то у него есть законные основания. С первых дней бригадирства сумел он сколотить своих сварщиков в единую семью, сумел своим примером и мастерством вызвать уважение и доверие. И тут не последнюю роль сыграла та самая дисциплина, которая, по убеждению Николая Егоровича, есть соль производственного успеха. Бригада ею славится. Здесь никто не нарушит установленный порядок, режим, не бросит работу, не закончив задания. Конечно, не все сразу пришло. Попадались временами ершистые хлопцы, минутами, а то и часами швырялись налево и направо. Таких «укрощали» не только строгостью административной. Пожалуй, чаще всего серьезным, товарищеским разговором. Застрельщиком, тут, безусловно, был сам бригадир. Я заметил, что Дорожкин говорит об этом, как об обычном, само собой разумеющемся.