Партизаны остановились на отдых. В Ярки прискакал на взмыленном коньке Иван Коржаев и, разыскав Громова, весело доложил:

— Летучий Златопольский отряд взял Славгород! Белые собирались удрать, уж в вагоны грузились. А полк Толстых захватил Кулундинскую железную дорогу. Ух, и дали белым жару!..

— Потери у партизан большие? — спросил Громов.

— Потерь никаких! Белые в одну сторону побежали, а я в другую: сюда. Думаю, как вы без меня Камень брать будете?

Громов улыбнулся.

— Без тебя нам Камень не взять, — и хлопнул Коржаева по плечу. — Ну, садись чай пить!

…Из Ярков 6-й Кулундинский полк перебрался в Крутиху для соединения с 8-м Бурлинским полком, откуда Громов решил нанести главный удар по Камню. Со стороны Плотниково должен был подойти к городу батальон Кузьмы Линника из 7-го полка "Красных орлов", носившего теперь имя своего погибшего командира Фёдора Колядо. Этот батальон вместе с интернациональной ротой обязан был отвлекать внимание противника от направления главного удара.

После сорокаградусного мороза снова установилось тепло. В воздухе хотя и кружились искристые снежинки, но степь за городом просматривалась далеко. И белогвардейские наблюдатели, засевшие на окраинных улицах, увидели: по всей степи, насколько хватал глаз, передвигаются люди.

В колчаковский штаб то и дело стали поступать донесения:

— Западный наблюдательный пункт. К городу подошли крупные силы партизан.

— У южной окраины отряды Красной Армии!

— С севера, со стороны Крутихи, двигаются цепи противника.

— По дороге от Плотниковой скачет кавалерия…

В городе начался переполох. По улицам заметались офицеры, каменская буржуазия с чемоданами, узлами. По узким проулкам вскачь неслись лошади, пролётки, простые крестьянские телеги — на них тоже чемоданы, узлы, в беспорядке наваленные вещи. У всех только одна мысль: "Бежать!" Но куда бежать, где можно незаметно проскочить мимо партизан — никто не знал. Белые отряды метнулись в сторону бойни, к Дурному Логу, попытались выйти на корниловскую дорогу, прорваться берегом Оби, пробраться по тонкому льду на остров — и всюду натыкались на партизанские цепи.

Громов отдал приказ Максу Ламбергу предпринять ложную атаку, а затем отойти в беспорядке — не соблазнятся ли белые и не предпримут ли контратаку, выйдя из города. И тогда основные силы ударят им в тыл. Белые сначала пошли на эту хитрость, но когда партизанские пулемётчики не удержались, открыли огонь, они отошли назад.

Колчаковское командование попыталось сконцентрировать свои силы в одном: месте для организации прорыва, но партизаны завязывали перестрелку сразу на многих участках, и колчаковское командование вынуждено было бросать туда свои силы.

После полудня белые предприняли наступление, но, понеся большие потери, отступили. Больше попыток про рваться они не предпринимали. Казалось, они смирились со своей участью.

Под вечер густыми хлопьями повалил снег, подул с Оби сильный ветер. Партизаны отошли в Заковряжино, оставив небольшой заслон. Ночью белые бежали из города, а утром 28 ноября в него вошли партизаны. Вскоре на домах и заборах было расклеено воззвание, подписанное командиром корпуса алтайских партизан — Игнатом Громовым. В воззвании жителям города сообщалось: "Разнузданная, зверская кабала в Камне низвергнута. Белогвардейцы в панике отступили и больше никогда теперь не вернутся. Советская власть победила!.."

Колчаковская армия катилась в пропасть. В известиях информационного отдела штаба корпуса Громова от 29 ноября 1919 года образно и не без иронии сообща лось об этом так:

"Белые бегут… Белые утекают без оглядки… Полный развал армии… Казаки отказались воевать. Новобранцы разбегаются. Господа офицеры и добровольцы думу думают тяжёлую, горькую, как бы им быть и за кого им слыть: смазывать ли пятки и утекать, куда глаза глядят, или остаться — побеседовать с богом. Они предпочитают первое и добросовестно подмазывают пятки.

Вот официальное донесение командира 10-го полка тов. Шумского от 25 ноября № 97. Сообщает, что опрошенные им новобранцы, прибывшие из Семипалатинска, рассказывают о паническом настроении войск буржуазии. Все эвакуируются в Зайсан. Новобранцы комиссией распускаются на родину, кто пожелает. В городе войск мало. Со ст. Рубцовка казачьи части ушли, говоря, что они больше воевать не желают. Генерал Евтин, командир 2-го корпуса, плакал, уговаривая казаков остаться и не бросать их. Бобровский военно-революционный штаб от 24-го ноября № 1128 доносит, что им опрошены 4 солдата, отпущенные белыми по болезни, которые рассказывают, что гор. Омск сдан без боя. Между Омском и ст. Татарка окружена часть белой армии. Настроение белых на главном фронте паническое. Стоит только показаться разведке красных, как армия бежит. Вся Сибирская железная дорога забита эшелонами с войсками и разным имуществом. Со стороны Омска поезда идут в затылок. Вся белая команда перебирается в г. Иркутск. Томск и Новониколаевск эвакуируются. Щетинкин со своей армией двигается на Ачинск. Офицерство открыто говорит, что дело проиграно, что война кончится к рождеству, что Сибири судьба быть советской. В Барнауле чехи и поляки продают на толкучке награбленное крестьянское имущество.

Командир 2-го Славгородского полка от 28 ноября в 10 ч. вечера сообщил, что новобранцы 43-го и 46-го полков восстали, перебили весь командный состав и весь день 28-го сражались с добровольцами.

На помощь добровольцам пришёл эшелон с войсками. На помощь восставшим новобранцам 28-го ночью выступили наши полки на ст. Поспелиха.

К этому не мешает добавить рассказ прибывшей в село Лебяжье из Омска учительницы. Она рассказывает, что перед падением Омска над городом летал аэроплан красных, который сбросил пару лаптей и 80 рублей денег и письмо. Письмо и деньги адресованы Колчаку.

На деньги советуется купить сала и смазать пятки, чтобы не потрепались лапти.

Колчак, должно быть, послушался этого.

Что ж, с богом!

Гладенькой дорожкой под откос!

Начальник штаба корпуса Жигалин.

Заведующий информационным отделом И. Кантышев".

5-я Красная Армия, преследуя белых, вышла на территорию, контролируемую партизанскими полками Мамонтова.

Через несколько дней после захвата Камня в штаб Громова прибыли представители 26-й краснознамённой I Златоустовской дивизии и сообщили, что к городу подходит регулярная Красная Армия. Штаб корпуса решил для встречи вывести в полном боевом порядке своих партизан на западную окраину города. Две пулемётные команды с двадцатью пятью пулемётными тачанками выстроились в одну шеренгу для почётного караула.

Командир 6-го Кулундинского полка Шевченко и комиссар Бархатов-Костылев с эскадроном конников на рысях двинулись за город. В морозной тишине зазвучала песня:

Бесконечной лентой убегает в степь заснеженная дорога. По ней двигаются подводы. Сколько их? — не сосчитать: из-за поворота наползают на пригорок всё новые и новые.

— А ну, хлопцы, галопом! — скомандовал Шевченко и первый, дымя трубкой, пришпорил коня.

Партизаны галопом поскакали за командиром, охватили с обеих сторон двигающиеся сани с красноармейца ми. Десятки мощных голосов всколыхнули воздух и разлили по степи:

— Ура-а-а!..

И в самом городе нарастает нетерпение. Партизаны и собравшиеся вокруг них жители то и дело посматривают вдоль улицы. Наконец, показывается нескончаемый поток саней с красноармейцами.

Громов прикладывает руку к головному убору, отдавая честь, обветренное лицо расплывается в улыбке. Что есть силы он кричит: