Особенно зловещую роль сыграл Каганович в хлебозаготовках зимы 1932/33 года.

Еще летом 1932 года обнаружилось, что важнейшие зерновые районы страны — Поволжье, Северный Кавказ и Украина, — видимо, не справятся с планом поставок хлеба. Около трети посевных площадей остались незасеянными из-за чрезмерных изъятий зерна в общегосударственный фонд. Колхозникам было нечего сеять и нечем питаться, к тому же пропали и всякие стимулы трудиться. 11–13 июня Матэ Залка, венгерский коммунист, участник Гражданской войны, работавший теперь в аппарате ЦК ВКП(б), записал в дневнике: «Признаки тяжелого заболевания налицо. Украина, несмотря на нормальный урожай, обречена на голод»[111].

Простые партийцы и беспартийные пытались достучаться до «вождей», посылая им отчаянные письма с описаниями сцен голодной смерти на улицах городов и сел и доказывая: не может быть, чтобы это и был социализм.

В июле Молотов и Каганович участвовали в III конференции КП(б) Украины, посвященной итогам хлебозаготовок предыдущей осени и зимы. К концу месяца стали повсеместными хищения зерна рядовыми колхозниками. Чтобы хоть как-то прокормить себя и детей, люди уносили немного зерна в карманах, в узелках; ночью стригли колоски на полях ножницами — таких при поимке называли «кулацкими парикмахерами». 7 августа последовал «Указ об охране общественной собственности», назначавший расстрел за малейшие хищения, и лишь при наличии смягчающих обстоятельств — лишение свободы не менее, чем на 10 лет. Действие Указа распространялось и на детей начиная с 12 лет.

В 20-х числах сентября Каганович вместе с Калининым и Орджоникидзе посетил Днепрогэс, а еще через месяц Сталин решил спасать нереальный план хлебозаготовок при помощи чрезвычайных мер и направил в хлебные районы три комиссии: на Украину — во главе с Молотовым, на Северный Кавказ — во главе с Кагановичем и на нижнюю Волгу — во главе с Постышевым. Из них лишь комиссия Постышева стремилась действовать на основе здравого смысла и несколько смягчила новый удар, наносимый крестьянству.

В комиссию Кагановича входили также Микоян, Шкирятов, Ягода, Гамарник, Косарев, Чернов и Юркин. Насколько велика еще путаница вокруг исторических фактов той поры, показывает публикация Владимира Левченко в «Литературной России», где утверждается, что данная комиссия выезжала на Кубань «для претворения в жизнь директивы Оргбюро ЦК РКП(б) от 29 января 1919 года, подписанной Я. М. Свердловым»[112]. Это, конечно, абсурдное утверждение.

4 ноября комиссия совместно с Северо-Кавказским крайкомом приняла постановление о хлебозаготовках: невыполнение заданий истолковывалось как кулацкое сопротивление и саботаж. Виновными в «злостном саботаже» решено было объявить целые станицы, к которым применялись следующие меры:

прекращение подвоза товаров, свертывание всех форм торговли с вывозом из магазинов всех товаров;

полный запрет торговли и колхозникам, и единоличникам;

досрочное взыскание кредитов и других финансовых обязательств;

чистка местного аппарата, в первую очередь райкомов партии;

аресты «организаторов» саботажа[113].

В тот же день, 4 ноября, первые три станицы — Ново-Рождественская, Медведковская и Темиргоевская — были занесены на «черную доску». В дальнейшем этот список постепенно пополнялся. 23 ноября по докладу Кагановича на Ростовском партактиве было принято новое постановление о хлебозаготовках[114].

Молотов, как и Каганович, не возвращался в Москву и стремился не отстать в хлебозаготовках. Печально знаменитым стал Ореховский район Днепропетровской области. Секретарь райкома В. П. Головин, уговаривая колхозников принять планы, говорил, что «РКП (райпарткому. — Авт.) известно, что планы нереальны, но план нужно принять, выполнить на 40–50 процентов, а там на нет и суда нет». Кто-то донес самому Сталину, что в Ореховском районе разрешили колхозам оставить себе посевной и страховой фонды. 7 декабря генсек разослал всем партийным органам циркуляр, объявлявший таких руководителей «обманщиками партии и жуликами, которые искусно проводят кулацкую политику под флагом своего „согласия“ с генеральной линией партии» и потребовал давать им от 5 до 10 лет тюремного заключения[115]. Вот что последовало за этим циркуляром на Северном Кавказе…

Василий Николаевич Щека, назначенный в феврале 1932 года руководителем Березанского зерносовхоза, в декабре был вызван в Ростов. В крайкоме партии происходило следующее:

«Собралось нас там немало — руководителей хозяйств разных рангов. Сидим в большой комнате. Тут же — вооруженная охрана. По одному вызывают в кабинет первого секретаря крайкома Шеболдаева. Некоторых людей после беседы сразу берут под стражу и куда-то уводят. На них лица нет. Да и мы в смятении. Что будет?

Назвали мою фамилию. Захожу в кабинет. За большим столом — Каганович, радом с ним — Шеболдаев.

— Расскажи о хлебозаготовках, — предложил Каганович.

— Туго дело идет, — ответил я.

— Знаем, что туго. Саботажников развелось… Когда закончишь? В семь дней управишься или нет?

— Я управлюсь, но…

— А без „но“? Мы дадим тебе две тысячи подвод.

— Смогу.

— Вот и действуй. Только учти: неделя сроку.

Я вышел в общую комнату. Охрана ко мне не подошла. Значит, мне поверили…

Что это была за хлебосдача!.. Дожди, грязь непролазная. Некоторые ездовые сваливают кукурузу в грязь и бегут вместе со своими подводами по домам. Выбираем из грязи початки, моем их в бочках. Прошло семь дней. У меня всего 10 процентов вывезенного зерна. Получаем телеграмму за подписью Кагановича: „На окончание сдачи зерна даю три дня“… Сдали мы еще 10 процентов зерна. Вскоре в райком партии приходит телеграмма Кагановича: „За саботаж хлебозаготовок директора Березанского зерносовхоза Аникина, его заместителей Щеку и Бухтиярова из партии исключить, отдать под суд“.

В тот же день приехал из райцентра прокурор. Нас арестовали и посадили в сельсовет под охраной милиционера…»[116]

Уже на следующий день состоялся суд, приговоривший В. Н. Щеку к 10 годам лишения свободы.

Была в ходу и такая, ныне труднопостижимая, формулировка осуждения руководителей как «дезертирство с низовой работы».

Всего на «черную доску» на Северном Кавказе было занесено 15 станиц. Три из них (Полтавская, Медведковская и Темиргоевская) были выселены на Север поголовно (45 тысяч человек), остальные — частично[117]. Что означала эта «частичность», еще предстоит выяснить историкам. Каганович несет всю ответственность за это зверство.

Опустевшие дома были заселены колхозниками из северных районов и красноармейцами. Станица Полтавская была переименована в Красноармейскую. Другая станица стала называться Ленинградской потому, что в ней поселились демобилизованные из Ленинградского военного округа.

10 декабря было принято постановление ЦК о крупномасштабной чистке партии[118]. Каганович стал председателем Центральной комиссии по проведению этой чистки. Таким образом, на Кубани параллельно с хлебозаготовками проходила как бы «эталонная» чистка. В печати назывались следующие касающиеся Кубани цифры: 1296 коммунистов проверено, 396 — исключено из партии (30 %). В действительности было исключено из партии 26 тысяч человек, то есть 45 процентов всех коммунистов Кубани[119].

Умерших от голода на Кубани хоронили в большие общие ямы, которые из протяжении многих недель не засыпали землей: каждая такая яма заполнялась постепенно, день за днем.