Бэрин вдруг со страхом подумал, что назвал Рюрика именем отца, взрастившего князя, а ведь он знал, что истинный отец Рюрика - Гостомысл.

"Так вот в чём дело, - догадался жрец, и слегка обрадовался: он понял причину ослабления их духа. - Так вот почему они так слабы здесь, в земле ильменских словен! Они здесь чужаки… Да, нельзя было покидать горящую под ногами землю, - хмуро думал Бэрин, надо было превратиться в пепел вместе со своими жилищами либо всем погибнуть от руки германцев, но на своей земле!"

Жрец низко склонил голову и вспомнил, что именно он сам посоветовал Рюрику объединить родственные племена, и долгожданное слияние вроде бы уже началось (ведь никто сейчас уже не молвит против них, варягов, ничего дурного), но где же взять то, что так нужно всем, - сильный дух рарогов-русичей? Ведь и хворь Рюрика появилась тогда, когда пропала сила его духа! "Сила духа, сила духа, сила духа, - бормотал про себя жрец, терзаясь думой: что же сделать, чтоб у его князя появилась эта волшебная, чудодейственная сила? - А может, действительно надо поверить в нового бога? Ведь пишут же историки об Акиле правду!"

Молчание затянулось, и вдруг жрец, почти не веря своим ушам, услышал от Рюрика просьбу, высказанную им робко, как-то виновато:

- Поведай мне что-нибудь… об этом… Христе! - Бэрин увидел, что князь слегка выпрямил спину, но поза его оставалась всё ещё настороженной. Жрец и не огорчился, и не обрадовался. Он знал, что Рюрик сам много знает о Христе, о иудейском любомудрии, но когда-то был отчаянно непримирим как с тем, так и с другим. Так что же его заинтересовало в них сейчас?..

- А… чего ты, Рюрик, не понимаешь в Христе и его учении? - тихо и смиренно спросил жрец.

Рюрик отошёл от печки и медленно повернулся к друиду солнца. Сколько тепла и сочувствия услышал он в этом вопросе!

- Его единовременное сосуществование: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой! - тихо ответил Рюрик, с благодарностью глядя на жреца.

- Да, это - самое тяжёлое, что требует от своих верующих христианство! Понять это, наверное, никому не дано, - хмуро, но искренне сказал Бэрин. Рюрик недоумённо пожал плечами, и верховный жрец, как бы отвечая на его движение, пояснил: - Христианские миссионеры предлагают своим ученикам это обстоятельство принять на веру - и все! Понимаешь ты или не понимаешь, но надо поверить сразу в то, что Бог - и Отец, и Сын, и Дух Святой! - спокойно и почти с проникновением в веру этого сверхъестественного чуда проговорил жрец, испытующе глядя в глаза Рюрику.

Князь ещё раз пожал плечами, покачал в сомнении головой и, не пряча своего смятения, откровенно сознался:

- Но… когда я чего-то не понимаю, я не принимаю и… не верю.

Он не чеканил слова, а говорил растерянно и тихо. Нерешительность - вот та тайная его немочь, та петля, которая душила в Рюрике и силу духа, и силу разума, и силу любви, без чего немыслима дальнейшая жизнь. Нерешительность мешала оставить привычных богов, которые столько лет помогали ему побеждать врага, а сейчас почему-то не внемлют князю рарогов-русичей. Нерешительность не позволяла ему понять древний завет друидов: "Не держи возле себя тех богов, которые однажды помогли тебе! Дай им свободу и сам иди дальше!.. Дальше? Что значит "идти дальше"? Может, вообще попробовать жить без силы богов?.. Бэрин как-то это уже отведал… Говорит, погряз в убожестве и нищете… Значит, надо идти дальше… к вере в Христа? Вся Европа и Византия уже не первое столетие исповедуют эту веру… Веру в Бога любви к людям… Рюрик даже мысленно и то произнёс эти слова особо многозначительно, по частям, но затем сомнительно покачал головой. - Какая уж тут любовь к людям, когда мы лето не можем прожить без войны с соседними племенами! - Рюрик горько усмехнулся, но через мгновение сознался самому себе, что христианские государства всё-таки не воюют друг с другом… Неужели так сильна эта мудрость любви к людям, что ею могут всерьёз руководствоваться христианские государства? Рюрик смотрел на своего верховного жреца и не решался заговорить с ним о самом главном.

Бэрин любил князя всей душой и, казалось, знал его хорошо, но даже он не предполагал, сколь разрушительной окажется для духа и для тела князя его внутренняя борьба с самим собой. Уже давно, но так медленно рушится у князя вера в Святовита, а к Христу не пускают невозможность понять слабым человеческим разумом новые откровения и сопротивление души, не желающей, не могущей допустить мысль об отречении-предательстве с детства усвоенных канонов. "Разве в такой момент может выздороветь тело?" - со страшной, безысходной тоской и болью в сердце подумал Бэрин и едва сдержался от слез, глядя на опустошённого и поникшего Рюрика.

- Третий день у Гостомысла живут христианские миссионеры, - грустно заметил жрец, подавив в себе прилив жалости к князю, и сердечно предложил: Может, позвать?.. Они давно рвутся к тебе.

Рюрик внимательно посмотрел на жреца, тяжело вздохнул, затем отрицательно покачал головой и хмуро сказал:

- Ты… позволяешь испытать мне душу в христианстве - это хорошо. Но… я не представляю себе, как я поведаю об этом своей дружине! - горько воскликнул Рюрик. - А твой белогривый конь?! - возмутился он. - Да разве я могу… после стольких его предсказаний о моих победах отречься от него?! Да ещё и повести в этой измене за собой дружину?! - Он положил руку на сердце и посмотрел жрецу в глаза: - Бэрин! Величайший и мудрейший из жрецов! Да разве Святовит простит мне это?! - Рюрик не столько спрашивал, сколько убеждал самого себя в необходимости верить только в Святовита и его празднества, так любимые и его народом, и ильменскими словенами тоже.

Бэрин понял князя, но сам, к огромному своему сожалению, не ведал, как дальше жить, какие творить молитвы, чтобы спасти великого князя от душевной и телесной хвори. Да и поможет ли ему хоть что-нибудь? Вдвоём с Ведуном они, казалось, перепробовали все, что знали, но… ничего не помогло. Оставалась одна надежда - на христианских миссионеров. Бедой грозила эта надежда им, язычникам, но Бэрин с Ведуном втайне от Рюрика решили всё же испытать и её. А для этого нужно было, чтобы сам Рюрик поверил в Христа. И Бэрин дал согласие миссионерам, что ей не только не будет противником им в этом деле, но, наоборот, поможет Рюрику сблизиться с миссионерами. А что же теперь?..

- А… не пора ли оставить тех богов, которые однажды помогли нам? тихо спросил Бэрин и глянул Рюрику прямо в глаза.

- Нам с тобой, может быть, и пора, - ответил Рюрик, не отводя взора от пытливых глаз жреца. Он упрямо сохранял ограждающий его от дурного влияния жест - вытянув руки вперёд, предупредительно поднял ладони, как бы отталкиваясь от чего-то неведомого, - но дружинники мои ещё крепко верят в Перуна, Радогоста, Сварога и Святовита, а я без дружины - ничто.

Бэрин вздохнул, хотел что-то сказать князю, но тот опередил жреца:

- Скажи, Бэрин, чего нам не хватает в нашей вере? Без чего мы здесь вдруг все ослабли духом? - спросил князь так, словно астрагалом вцепился в сердце жреца.

Но Бэрин не дрогнул.

- Без любви к людям, - словно отвечая на все тайные вопросы князя, горячо и уверенно проговорил жрец.

Рюрик вздрогнул.

- Даже деревья пускают хилую листву, цветы не цветут на земле, солнце перестаёт светить со всем пылом и жаром, когда люди только и думают о войне друг с другом и не любят так друг друга, как надо любить, - убеждённо пояснил жрец и не боялся смотреть князю в лицо.

- Но… я и мои гридени… мы никогда не отказывались от любви, растерянно возразил Рюрик и почувствовал, что не всё понял из речи жреца.

- От вашей любви слишком мало тепла и света той земле, на которой вы дозором поставлены, Пойми, Рюрик, сила духа и сила разума людям даны богами для того, чтобы они этими двумя силами охраняли третью силу - силу любви!

- Да, я понимаю, поэтому мы и чтим нашего Радогоста, а словене Леля… - хмуро сопротивлялся Рюрик, но чувство, что слова его скользят по поверхности истины, а никак не найдут основной ствол её, не покидало его.