Рядом по соседству с дер. Цисс стоит деревня Гаць, моя родина. Я зашел домой, но с матерью моей, которую очень {404} уважал и любил, не виделся. Все время из-за конспирации не давал ей о себе никаких сведений, кроме тех, которые написал домой, когда сидел в тюрьме в Кракове. Я вышел из дома и направился в Ченстохов пешком по дорогам, где бы не встретить знакомых. В тот же день пришел в Ченстохов. Это как раз был день 1-го мая 1909 г. Как далеко было Ченстохову от тех недавно минувших дней 1-го мая 1905-1906 гг. или 1907 года? В сравнении с прошлым временем это были лишь следы чего-то прошедшего по земле.
В Ченстохове я зашел к моему знакомому по партии, который первый ввел меня в ПСП - Антону Змудскому. Со Змудским я поговорил, разузнал о положении организационной работы в общем масштабе. Затем он свел меня в дом по соседству с его домом на квартиру Антона Пецуха, где я и ночевал. Раньше с Пецухом я не был знаком. Я познакомился по рекомендации Змудского с Пецухом, его женой Марией и сестрой Владиславой.
На второй день я отправился к другим старым знакомым по партии. Когда я стоял на Краковской и Малой улице с Адамом Гродовским, рабочим фабрики Варта, невдалеке я увидел стоявшего на тротуаре знакомого пекаря. Он делал вид, что не видит меня. Это сразу навело меня на подозрение, и оно было справедливо. В этот же день я ушел ночевать рядом с городом по Варшавскому шоссе к Павлу Мильчарскому. Он и его семья знали, кто я и ко мне в их квартиру часто приходили боевики. Они всегда так обо мне заботились, чтобы я всем у них был доволен и ничего худого со мною не случилось.
Переночевав тогда у Мильчарского, я попросил у него на время рабочий костюм, фуражку, брюки и синюю рабочую рубаху и, надев этот костюм на себя, отправился по разным местам рабочих кварталов города к знакомым, чтобы начать формировать боевую организацию. Проходя по Надречной улице, я встретил того же пекаря, о котором уже говорил выше. Проходя мимо меня, он снова сделал вид, что не замечает меня. В тот же день из полицейских участков пошли по городу патрули и арестовывали всех встречных, кто только был в синей рубахе; по проверке личности отпускали {405} на волю. Потом было установлено, что полиции сразу было известно о моем приезде, как только я перешел границу. Так как в Ченстохове очень многие меня знали, то мои прогулки по городу были большим риском для меня. Слежкой за мной шпионов могли раскрыть других членов партии. Ввиду этого я ходил по городу с большой осторожностью и в более удобное для этого время дня. Но, чтобы создать боевую организацию, мне приходилось, невзирая на это, ходить по старым партийным знакомым, из которых я уже находил немногих. Мне все-таки удалось сформировать «шестерку» боевой организации, с которой я решил выполнять указанные мне террористические акты.
Боевиками тогда у меня были Ян Собчик, кл. «Алоизы», Санота, Вацек (все трое были рабочими фабрики «Ченстоховянка»). Павловский (кл. не помню), рабочий, кажется, тоже фабрики «Ченстоховянка», Адам Гротовский, кл. «Эдвард», рабочий фабрики Варта, двое рабочих завода Гантке по кл. «Юзеф» и «Михаил», Канторович, а также один рабочий стеклянного завода Гайзлера. В конце 1909 года или в начале 1910 года мною был принят в боевую организацию быв. боевик с.-д. Польши и Литвы Станислав Бернаркевич кл. «Стасек».
Все вышеуказанные мною боевики по новосформированной мною организации поступили в таковую в разное время в течение 1909 года. Так как партии спешно требовались паспортные бланки, я, по предварительной лично мною произведенной разведке, командировал боевиков в волостное управление в дер. Рендзины, невдалеке от Ченстохова конфисковать паспорта, что и было выполнено.
Как-то вскоре после моего приезда в Ченстохов в 1908 г. я, проходя по предместью города Остатний Грош, встретил бывшего боевика, старшего «шестерки», которого знал с 1907 года, Франца Сухецкого, рабочего фабрики Мотте. По старому знакомству я просил его дать мне хороших людей в боевую организацию. Он ответил, что у него такие люди имеются, и он меня с ними познакомит. В указанное время я должен был зайти к нему на квартиру на свидание. В этот день, вернувшись с разведки на волостное управление в {406} Рендзинах, я направился к нему, но на Краковской улице я почувствовал какой-то страх и слабость и к Сухецкому тогда не пошел, а лишь через два дня. Он меня предупредил, чтобы я был осторожным, так как в воскресенье мимо его дома проходила полиция, в том числе была и конная. Следующее свидание я назначил с Сухецким через день или два, но уже на лугу, вблизи фабрики Пельцеры на берегу реки Варты. Туда я явился в указанное им время с инструктором Яном Балягой. Сухецкий пришел, хотя и с большим опозданием, вместе с человеком, которого он отрекомендовал в боевую организацию. Этот человек мне понравился, и я решил принять его в боевую организацию, но не сразу сводить его с другими боевиками. Сухецкий обещал познакомить еще с другим и предложил в указанный им день в пять часов вечера зайти к нему на квартиру.
В это время я установил, что пом. пристава - Арбузов, которого было велено убить, по праздничным дням ездит на прогулку верхом с городовым или двумя в Яскровский лес. Взяв с собой боевиков и войдя в лес, я расставил их цепью вдоль шоссе и приказал Яну Баляге произвести выстрел, когда Арбузов поровняется с цепью боевиков. Я думал, что Арбузов, который всегда ехал полным ходом, услышав выстрел, остановит лошадь, и мы в это время сможем его и городового взять на прицел и пристрелить. Баляга выстрелил лишь, когда Арбузов поровнялся и даже миновал его. Выскочив с маузером на шоссе с боевиками, я открыл пальбу по Арбузову и городовому. Нашими выстрелами была убита лошадь под городовым и Арбузов ранен в ногу, но оба они скрылись в дом лесника. Мне пришлось с боевиками обойти город лесом. Мы вышли в деревню, и там у знакомых одного из боевиков мы переночевали.
На второй день я направился в город. Придя в предместье Остатний Грош, я велел боевикам идти по домам, а сам с инструктором Балягой в 5 часов пополудни направился на квартиру Сухецкого на свидание, назначенное как раз в этот день. В квартире жены Сухецкого не было, а только ребенок в колыбели. Сухецкий заявил, что человек, которого я хочу видеть, придет на луга около фабрики Пельцера и что мы {407} должны идти туда. Он стал одеваться и сказал, что жены его нет дома, а он пойдет за хозяйкой дома, которая возьмет к себе ребенка. Мы с Балягой сказали, что подождем его во дворе дома. Только что все мы трое вышли на площадку лестницы, которая без поворота из входных дверей дома, и только я сделал шаг на лестницу (дом был двухэтажный), как снизу по нас даны были два выстрела. От пуль меня обсыпало известкой со стены. Я моментально вскочил обратно в квартиру. То же самое сделал Ян Баляга и Сухецкий. Из дверей комнаты, держа маузер в руках, я увидел высовывающуюся в дверь из-за стены голову стражника и его руку с браунингом. Началась пальба. При мне и Баляге было по одному браунингу и маузер, к ним около 100 патронов у каждого. Когда началась стрельба, Сухецкий, схватив ребенка на руки, стал на коленях умолять меня прекратить стрельбу и пропустить их с ребенком на лестницу, так как он сдастся добровольно. Видя его плачущим с ребенком на руках в момент, когда Сухецкий находился в таком же положении, как и мы, мне и в голову не пришло, что измена могла исходить от самого Сухецкого, и я спокойно пропустил его на лестницу. Он спустился, и городовой, стоявший у дверей дома, не тронул его и пропустил с ребенком во двор дома.
Мы с Балягой продолжали стрельбу; я у дверей, он из окна дома, причем Баляга сказал мне, что нам сегодня конец и чтобы я даром не расстреливал патронов. Выйти нам из этого дома можно было лишь в одну дверь и окно, которые сильно обстреливались. Сойти вниз по лестнице было нельзя. Я спросил «Стефана», Балягу,- много ли полиции на улице. Он ответил, что много, но из окна нам тоже нельзя ничего было сделать, так как с правой стороны, вдоль улицы, его сильно обстреливали из винтовок и браунингов. Видя бесполезность и бесцельность борьбы, я попросил Стефана стать у дверей, а сам взглянул в окно и увидел, что направо на улице стоят с винтовками стражники и у самой стены, у ворот одного дома, как потом оказалось, начальник земской полиции Лебедев, который из браунинга обстреливал окна. Я сказал Стефану, что попробую убежать через окно. Он ответил, что меня убьют. На это я возразил, что иного выхода {408} нет. Я стал у окна на колени, так как голову нельзя было высунуть в окно. Там только слышался треск и вой рикошетных пуль. Затем я высунул маузер в окно и по направлению к полиции открыл частую стрельбу. Этим я согнал их с улицы в ворота домов и мог сесть на окно. В момент, когда один городовой, стрелявший из винтовки, был моим выстрелом загнан в ворота дома, я соскочил вниз на улицу и прямо через улицу в переулок, а затем через огороды и поле к линии железной дороги, ведущей в Раков, и вбежал в лес. Там еще была слышна пальба по дому, где остался Стефан.