Нога поправилась довольно скоро. По распоряжению Альбина я взял с собой боевика Поважного и отправился с ним на убийство агента тайной ченстоховской полиции, фамилии которого уже не помню, проживавшего по Зеленой ул. С утра с указанным выше боевиком отправился на Зеленую улицу, от которой вела улица к Ченстоховскому магистрату [75] на ул. Девы Марии. Рассчитывая на этих двух улицах встретить идущего с утра в город шпиона (указанного выше), я по этим улицам стал прогуливаться. Вдруг увидел, что от магистрата нам навстречу с солдатами идет околоточный надзиратель. Я свернул с Поважным на Железную улицу, по которой и направился к Театральной. Околоточный с солдатами, прийдя к Железной ул., посмотрели вслед за нами и пошли прямо на Зеленую. Дойдя до Театральной, довольно широкой улицы, я увидел, что по ней по другой стороне навстречу идет патруль (городовой и два солдата), которые направились к нам. Я с Поважным, как будто бы не замечая этого, не останавливаясь, повернули и направились по Театральной ул. в сторону ул. Девы Марии. Я потихоньку сказал Поважному, что будем стрелять. Мы как раз шли вдоль сада, обнесенного высоким забором, а перед нами вблизи был дом. Вдруг я слышу слова городового: «Э, пан, стой». Я имел в виду во что бы то ни стало поровняться с домом. Как будто бы не слыша этих слов, продолжаю идти дальше и снова {392} слышу слова городового: «Э, пан, стой». Поровнявшись с домом, я выхватил из кармана браунинг и, повернувшись, выстрелил. Городовой от первого моего выстрела, не произнеся ни слова, упал. Мы с боевиком Поважным начали стрелять по солдатам, которые, отскочив несколько шагов назад, открыли также стрельбу. Один раненый нами солдат с криком упал. Расстреляв из браунингов по 8 патронов, для смены обоймы с патронами вскочили в ворота дома. Я увидел двор, удобный для побега. Направились с Поважным во двор, вскочили на сарайчики и, с них соскочив, очутились в саду. Подбежав к высокому забору со стороны Железной улицы, мы быстро перебрались через забор и очутились на Железной улице, по которой и вышли на Театральную.
В мою бытность в Домбровском бассейне Бертольд Брайтенбах познакомился с евреечкой, Ганей Пендрак (дочь бакалейного лавочника), которая дружила с младшей дочерью приказчика винной лавки Эмилией Каминской в Ракове. Так как Эдмунд Тарантович, „Альбин", при нападении на плательщика Вострикова на ст. Славков был случайной пулей ранен в голову выстрелами своих же товарищей, то я, хотя еще не вполне вылечившись от раны в ноге, должен был выехать из Ракова в Сосновицы, чтобы местная организация и ее оружие не остались без наблюдения. Решив уехать в Сосновицы и забрав с собой необходимые медикаменты лечить рану, я уже выходил из комнаты, как вдруг является Бертольд Брайтенбах. Он показывает мне записку, которую, как он заявил, передала ему Эмилия Каминская через Геню Пендрак. В записке говорилось, что в винную лавку прибыли сборщики и забирают деньги. Там же было написано, сколько денег. Брайтенбах заявил, что Виктор Вцисло «Кмициц», который в это время был в боевой организации отдзяловым, [76] велел мне с Брайтенбахом отправиться в нападение на указанных выше сборщиков в деревню Дембе, рядом с конторой завода, где проходила дорога, ведущая в Ченстохов; Вцисло ушел на завод Гантке взять с собою еще боевиков и прямо с ними с завода выйдет в первые ворота на место нападения. Я {393} с Брайтенбахом направились по дороге. Скоро мы услыхали за собой стук телеги. Мы с Брайтенбахом повернулись, и он заявил, что едут сборщики, которые поровнялись с нами. Мы направили на них браунинги со словами «стой». Сборщики наставили на нас револьверы, соскочив с экипажа (брички), но были нами убиты.
На меня, кажется, нахлынули в это время все огни, и загорелась земля подо мной при виде всей картины, чем кончилось это нападение. При убитых были портфели, но забрать деньги я не мог, а сделал это Брайтенбах, забрав также револьверы. В этот момент я за собою услышал треск замков винтовок, увидел вблизи нас в саду завода городового и пять солдат, которые уже взяли винтовки на прицел по нас и открыли пальбу. Я быстро побежал между семейными домами завода Гантке, а Брайтенбах по дороге вдоль забора по направлению в город. Так как я скрылся из виду у городового и солдат, а Брайтенбах был им на виду, то они пустились лишь за ним и продолжали стрельбу. Брайтенбах вбежал в дом-особняк, а городовой с солдатами оцепили его со всех сторон на расстоянии, недостижимом для стрельбы из браунинга. Городовой, расставив солдат вокруг дома, с одним солдатом ушел в контору завода передать обо всем происшедшем по телефону в город. Брайтенбах решил из этого дома бежать. Он рассчитывал, что будет убит солдатами. Деньги и револьверы, отобранные от убитых сборщиков, хотел передать какой-то женщине, но та не приняла. Брайтенбах, поставив над собой крест, с деньгами и револьверами, отобранными от убитых сборщиков, выбежал из дома и побежал по направлению к домам завода. По бегущему Брайтенбаху солдаты с колена открыли стрельбу из винтовок, но Брайтенбах невредимым скрылся.
Укрывшись между домами завода, я подбежал к высокому забору завода и, пробравшись через него, очутился на большой площади завода. Пробравшись затем через такой же забор, через луга добежал до дер. Куцелик и по ней пошел шагом на предместье города Заводзе, а оттуда направился в город на квартиру партийной женщины по Краковской ул., д. № 24, Кусмерской, брат которой Андрей Гротовский, „Ге-{394}нек» впоследствии был в 1908 г. убит ченстоховскими бандитами. Придя на квартиру Кусмерской и будучи уверенным, что Брайтенбах убит, я стал плакать и просил Кусмерскую отправиться в Раков и узнать, что там с ним слышно. Она вернулась и заявила мне, что боевик, который был окружен в доме, также бежал. На второй день я увиделся с Брайтенбахом. Деньги и револьверы были Брайтенбахом переданы Виктору Вцисло, «Кмицицу», и Альбину.
Лично мне экспроприация денег не нравилась, тем более в мелких нападениях, которые стоили людских жертв, или же могли повлечь таковые. На мои возражения однажды Альбину и Зенону, что при этих мелких нападениях также приходится из-за нескольких рублей рисковать жизнью нескольких человек, мне было отвечено, что нападения эти являются необходимыми для материальной поддержки революционного движения, но имеют также целью дезорганизацию царских властей.
Через несколько дней после этого нападения на сборщиков (акцизных) в Ракове я и Брайтенбах были посланы Альбином в Сосновицы. Скоро я получил от Альбина распоряжение с Брайтенбахом и Алоизом отправиться в Заверце и убить стражника (фамилию не помню), очень жестокого при подавлении революционного движения. Кроме того, мы должны были убить быв. боевика местной организации, который обвинялся в выдаче полиции боевиков своей шестерки. Ни одного, ни другого мы не знали, и нам их должен был указать окренговец по агитации Генрих. Прибыв в Заверце по указанному нам адресу, мы встретились с Генрихом, который дал нам все сведения о намеченных лицах. Мы также познакомились с планом Заверце, где будет удобнее нам произвести покушение. Мы остановились на квартире у одного рабочего завода Гульчинского (фамилии не помню). Генриху удалось указать Алоизу быв. боевика и стражника, которых следовало убить.
Кажется, на третий или четвертый день я, Алоизы и Брайтенбах прогуливались по Заверце, поджидая тех, кого следовало нам убить. Вдруг от вокзала идет стражник, и Алоизы говорит, что именно идет тот, кого надо убить. Мы, {395} пропустив его перед собою на удобное место, выстрелами из браунингов убили. От места убийства мы уходили нарочно врассыпную и быстрым шагом. Затем Алоизы встретил того же быв. боевика, которого нам следовало убить. Алоизы, увидав его, направил на него револьвер, но первые патроны в браунинге отсырели, и указанный боевик вбежал в дом и в нем скрылся. Какой-то гражданин видел это неудачное покушение. На второй день в одной из легальных газет поместил статью под заглавием «Охота на людей», в которой писал, что у покушавшегося глаза сверкали, как у сатаны.