— Дорогой Ханс! Какой же вы хороший друг!

Он начал двигаться по длинному подоконнику в

ее сторону, пока не оказался так близко, что она смогла увидеть, как бьется венка у его виска.

— Иенни, разве вы никогда не думали обо мне больше, чем о друге? — Его глаза умоляли ее, как глаза щенка, просящего убежище.

В горле у Иенни пересохло. Но она должна сказать это, должна.

— Почему же, думала.

— Вы думали! Вы давали мне это понять! Вы пели для меня и плакали над моими историями, и позволяли мне делиться с вами всеми моими мечтами и надеждами!

Девушка отодвинулась подальше в свой угол.

— Но я бы сделала то же самое и для своего брата, Ханс.

— Вы хотите сказать…

Ее последующие слова были словно пинок маленькому потерявшемуся щенку.

— Я люблю вас и всегда буду любить. Но каждый из нас должен идти своей дорогой.

— Но если вы любите меня…

— Как самого близкого друга, но не больше.

Ханс долго смотрел ей в глаза, пока до него не

начало доходить, что она имела в виду именно то, что сказала. Его стало охватывать состояние отчаяния, которому он раньше так сильно был подвержен. Но внезапно ему пришло в голову, что он больше не тот бедный мальчик, которого каждый мог легко отвергнуть. Теперь он был мужчина. Великий мужчина. Приступ протеста заставил его вскочить на ноги.

— Иенни, вы должны пересмотреть свой ответ! Вы не понимаете, что я вам предлагаю! Мир принадлежит мне, и я кладу его к вашим ногам!

Девушка горделиво вскинула голову. И она уже не была больше дитя Иенни, теперь она была фрекен Линд, королева.

— Я сама завоюю для себя мир!

— Иенни, подумайте, чего мы можем достичь вместе!

— Мы должны быть самодостаточны. Я никогда не выйду замуж. Моя музыка — это все, что мне надо. Если бы у меня больше ничего не было, мне бы ее вполне хватило. Она требует принести в жертву всю мою жизнь, мою женственность, все мои женские амбиции. А иначе и быть не может. Мы с вами неординарные люди. Я понимаю это, а вы нет.

Ханс снова оказался в тени.

— Я прошу только отдать, а не принять!

Иенни встала. Несмотря на ее небольшой рост,

она казалась величественной и преисполненной достоинства.

— Человечество мне может дать очень немного. Я никогда ни в чем не нуждалась и ни у кого не просила помощи. Даже петь я научилась благодаря тому, что вложил в меня Бог. Я пела как птицы в небе. Только не думайте, Ханс, что я впала в тщеславие. Я только знаю то, что я должна делать. Я была бы очень глупа, если бы не знала.

— Вы знаете власть своего голоса, как я знаю силу своего пера. Давайте пойдем по жизни вместе! Наше счастье вознесет нас до таких высот, которых мы не сможем достичь поодиночке!

— Я ни с кем не могу делить моменты своего счастья! — И она вновь повернулась к саду, словно он хранил какой-то секрет.

— Когда я допеваю арию и музыка замолкает, возникает момент, лишь одно-единственное мгновение, когда я стою, затаив дыхание, пытаясь узнать, поняли ли меня, понравилась ли я зрителю. И когда из партера, с галерки, из темноты раздается гром аплодисментов, вот тогда я по-настоящему счастлива. Никто не может разделить этого со мной.

— Но вы не представляете, что вы для меня значите! — воскликнул Ханс, снова опускаясь на подоконник рядом с ней и беря девушку за руки. — Я описал все это в истории, самой прекрасной, когда-либо мной написанной. Она о маленькой серенькой птичке, которая своим пением заставляла поверить всех, что ее простая внешность на самом деле прекрасна. Кроме того, ее песня вылечила Императора и вернула радость в его сердце. Вот что вы сделали для меня, Иенни. Вы прогнали прочь страхи и холодную тьму, вы открыли для меня новый мир, мир, наполненный светом и радостью, где нет места горю и сомнению.

— Это очень мило, Ханс, — произнесла она, с улыбкой глядя на него.

— Вы ведь любите меня!

Она освободила свои руки.

— У меня в жизнь есть только одна любовь — музыка.

— Иенни, я уведу вас с холода. Вы ненавидите холод и я тоже, — продолжал он. — Летом я отвезу вас в Италию, Францию, Англию. Наш очаг будет гореть в каждой стране Европы!

Небольшая морщинка раздражения пролегла между ее черных бровей, но Ханс не мог видеть этого в темноте.

— Ханс Кристиан, прошу вас. Вы становитесь утомительным.

Девушка быстро соскочила с подоконника и направилась к занавескам. Но он преградил ей дорогу, не выпуская наружу.

— Простите меня. Но, может быть, вы еще измените свое мнение?

— Нет. Откройте, пожалуйста, занавески.

Ханс колебался. Он не мог упустить этого момента. Внезапно он схватил ее за руки и так сильно сжал, что чуть не раздался хруст костей.

— Я не отпущу вас! Всю свою жизнь я был один, так как никто на свете не понимал меня и не любил так, как вы! Я не могу позволить вам покинуть меня!

Иенни была напугана.

— Пожалуйста, Ханс…

— Я заставлю вас выйти за меня замуж, и потом вы будете этому рады. Я вознесу вас так высоко, намного выше, чем вы это можете представить. В своем полете мы потеряем из виду мир!

— Пропустите меня, пожалуйста!

— Скажите, что вы выйдете за меня замуж! Быстрее!

— Нет!

Это маленькое слово было взрывом испуга и раздражения одновременно. Ханс отпустил ее и раскрыл занавески. Из бальной комнаты доносилась музыка нового танца, и пары кружили по полу. Иенни подбежала к зеркалу возле розового камина и быстро посмотрела на себя. Конечно же внешний вид выдавал ее эмоции.

Ханс последовал за ней на середину комнаты.

— Но вы же любите меня! Вы мне сказали это!

— Я знаю.

Иенни рассматривала свои локоны.

— Тогда почему? Должна же быть какая-то причина!

Она вскинула голову в жесте раздражения.

— Ну хорошо! Идите сюда.

Девушка схватила его за руку и поставила перед зеркалом.

— Теперь вы видите?

Позади него Иенни смотрела в отражение его глаз в зеркале. Сначала они были недоверчивыми, но вместе с пониманием пришло выражение болезненного ужаса. Ханс Кристиан положил руку на лицо, словно пытался почувствовать плотью их выражение.

Мгновенно Иенни охватил страх оттого, что она натворила. Нет! Нет, она не хотела быть такой жестокой. Она лишь пыталась положить конец его надоедливой настойчивости.

— Ханс, не смотрите так! Я не это имела в виду!

Он, казалось, не слышал ее слов. Девушка схватила его руку в приступе паники.

— Ханс! Пожалуйста, посмотрите на меня! Я только хотела… — ее речь внезапно оборвалась.

Глаза Ханса Кристиана все еще смотрели на свое отражение в зеркале. Он открыл рот, но из него не вырвалось ни слова. Он приложил огромное усилие, и ему удалось выдавить из себя глухой шепот:

— Я очень безобразен.

Иенни никогда в своей жизни не была так напугана. Еще мгновение, и она бы позвала на помощь. Но в это время из двери раздался голос великого герцога Ольденбургского.

— Фрейлейн Линд. Я обыскал весь замок в поисках вас! Мы разучиваем новую фигуру, и никто, кроме вас, не может быть моей партнершей!

Девушка ушла с ним, даже не оглянувшись назад.

Ханс Кристиан видел в зеркале, как она уходила. Когда она закружилась в танце, он молча вернулся к занавескам и, приоткрыв одну из них, ступил на покрытый снегом балкон. Было очень холодно. Снег блестел, а звезды казались такими маленькими и далекими. Луна, похожая на лицо старика, была хорошо видна. Старик улыбался. Даже старик на луне смеялся над ним.

— Час назад я был молод, а теперь я постарел. Я больше никогда не буду молодым, — он сказал это громко, но его никто не слышал. Никто, кроме сосулек. А они были не намного холоднее, чем сердце Иенни.

В тот вечер Иенни его больше не видела. А утром еще до того, как она проснулась, он сел на поезд, идущий в Берлин.