— У тебя должно быть удивительное воображение! — сказала Гетти.

— Да, — подтвердил Ханс без единого намека на хвастовство. — Идеи сыплются из моей головы, как песок из песочных часов. Бог наградил меня великолепным даром. Моя старая бабушка часто мне это говорила. И это действительно так. Поэтому я должен сделать все возможное и перенести мои фантазии на бумагу, чтобы все могли прочитать их.

— Так же, как в «Альфсоле»? — спросила Генриетта, складывая руки на груди.

— Да. Но мне кажется, что я намного лучше выразил свои мысли в пьесе, которую я написал давным-давно. Она называется «Абор и Эльвира». Это была великолепная трагедия. В ней все умерли.

Генриетта вздохнула.

— Все, все?

— Да. Именно это и делает пьесу хорошей. Отец и мать умерли от старости, девушка — от разбитого сердца, а старый отшельник и его сын убили друг друга из-за любви к Эльвире. Она была танцовщицей. Кстати, Эльвира у меня с собой в кармане.

Он начал шарить по карманам нового пиджака.

— Вот она!

— Ты сам ее сделал! — воскликнула Генриетта, беря в руки бумажную куклу. Кукла была маленькой и изящной. Воздушная белая юбочка охватывала талию тонкой фигурки, а со спины спадала яркая лента. Она все еще неплохо выглядела, несмотря на долгое пребывание в карманах Ханса Кристиана по соседству с новым платком.

— Конечно, это я ее сделал. — Мальчик отвернулся. — Моя мать хотела, чтобы я стал портным, потому что ей нравилось, как я шью. Но это было бы для меня пустой тратой времени. Я был рожден для более важных вещей.

Гетти, держа куклу, с восхищением посмотрела на Ханса Кристиана. Никогда в своей жизни она не встречала такую удивительную личность. Она не понимала, почему люди считали его безобразным. Несмотря на его огромный нос и маленькие глазки, выражение его лица было настолько прекрасным, что она считала его красивым.

Ханс обхватил руками оба колена и разглядывал розы. Он видел то, чего не могла заметить Генриетта.

— Моя старая бабушка гордилась бы мной, узнав, чего я смог добиться, несмотря на трудные времена. Я начал свой подъем. Однажды я достигну солнца и уже не смогу взлететь выше! И тогда никто не вспомнит, что когда-то я был бедным оборванцем. Я стану самым великим человеком в Дании!

С этими словами он поднялся со скамейки.

— Не беда появиться на свет в утином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца.

Генриетта подняла голову и сконцентрировала взгляд своих огромных синих глаз на сияющем лице Ханса Кристиана. Ее рука невольно смяла бумажную ножку балерины.

— Жизнь похожа на сказку. Кому-то приходится преодолевать много препятствий, прежде чем удастся дойти до конца. Я свои испытания выдержал. С сегодняшнего дня мой путь будет легким и светлым.

— И у твоей сказки будет счастливый конец! — уверенно добавила Генриетта.

Ханс Кристиан рассмеялся.

— Конечно же! У всех хороших сказок счастливый конец.

Гетти посмотрела на хромую куколку.

— Жаль, что ты уезжаешь, Ханс Кристиан. Мне нравится беседовать с тобой.

Ханс вновь запрыгнул на скамейку.

— Слагельсе не так уж и далеко. Я буду приезжать на каникулы.

Какое-то время девочка молчала, выпрямляя смятую ножку куколки.

— Я испортила твою танцовщицу.

— Ей не больно. Она привыкла к неудобствам в моем кармане.

В саду среди розовых кустов воцарилось молчание. Мадам Вульф вновь отложила свое рукоделие.

Она должна позвать Гетти домой. В раскрытое окно долетел радостный смех девушки. Дама вновь опустилась в свое кресло. Ну ладно. Пусть она побудет еще какое-то время в саду.

Из своей корзинки для игрушек Гетти достала грубо сделанного оловянного солдатика, менее двух дюймов в высоту. На нем был яркий синий китель, штаны с красными лампасами, а мушкет на плече сиял как серебро. Но, словно компенсация за чересчур яркие одежды, у него отсутствовала одна нога.

— Солдат для дамы! — воскликнул мальчик, как обычно восхищающийся всеми вещами маленьких размеров. — Интересно, он ей понравится? Ведь у него только одна нога.

— Я уверена, что она не заметит этого. Она гордится тем, что он прошел через много войн. К тому же посмотри, как храбро он держит свой мушкет.

Ханс Кристиан поставил одноногого солдатика на скамейку. Гетти установила рядом танцовщицу. Из них получилась великолепная пара, несмотря на увечье солдата.

— Интересно, полюбят ли они когда-нибудь друг друга, — размышлял Ханс, потирая подбородок.

— Как взрослые? — произнесла Генриетта и, когда Ханс Кристиан согласно кивнул, добавила: — А почему бы и нет. Разве ты не согласен?

— Но она такая красивая… — заколебался мальчик.

— Ей не нужен красавец. Она знает, что отвага намного важнее.

Сердце Ханса Кристиана забилось при виде восхищения в ее синих глазах.

— Это прекрасная история, Генриетта. Жаль будет их разлучать.

— Я знаю. Давай поменяемся! — воскликнула девушка. — Ты возьмешь солдатика, а я — Эльвиру.

— Хорошо. Когда она заскучает, ты будешь рассказывать кукле о его подвигах, а я буду рассказывать ему о ее танцах.

— Я буду с ней очень нежно обращаться, — пообещала Гетти.

— Чтобы эти двое никогда не разлучались, мы всегда должны быть друзьями, — заявил Ханс Кристиан. И они торжественно пожали друг другу руки.

Мадам Вульф, наблюдавшая за этой церемонией из окна, поспешно отложила свое шитье. Пора звать Генриетту.

Но они уже шли по тропинке к дому.

— Правильно, Ханс Кристиан. Пора расставаться, — ласково произнесла мадам Вульф. — Завтра тебе нужно будет встать очень рано, чтобы не опоздать на дилижанс.

— Да, мадам, — ответил мальчик. И Ханс так вежливо поблагодарил ее за чудесный вечер, что хорошее впечатление о нем, которое уже давно сложилось у этой благородной дамы, еще больше увеличилось.

Ханс Кристиан быстро пошел вниз по улице, ни разу не повернувшись назад. Он завернул за угол, достиг канала и двинулся вдоль его берега. Сейчас вода была темной, но позже, когда выйдет луна, маленькие волны покроются серебром. Выбрав место, где его никто не найдет, Ханс сел на землю и стал ждать появления луны.

Это была его последняя ночь в Копенгагене, и он не собирался тратить ее на сон. Ему еще предстоит очень многое обдумать, достроить несколько воздушных замков, потому что в школе у него не будет времени на фантазии. Герр Коллин заставил его пообещать, что пока он учится, он не напишет ни единой строчки.

Итак, Ханс Кристиан удобно устроился на берегу Хольмен-канала для долгого прощания с Копенгагеном.

Четыре лета не спеша прошли через сады Амалиенборга. И вновь пришла осень. Розовые кусты опали, а листья лип и буков окрасились ярким орнаментом. Скоро зимние ветры разденут маленький сад Генриетты, превратив его в пустынное место замерзших голых веток, ловящих в морозные ночи лунный свет. С каждым днем листва все опадала и опадала. С каждым днем приближалась зима. Каждый закат напоминал Хансу Кристиану, что еще один день каникул подходит к концу и приближает его к возвращению в Хельсингер.

Сама мысль о школе вызывала у него стон. Стоя у окна, выходящего на площадь, он был охвачен печалью. Несколько дней каникул, позволенных ему, — это так мало для настоящего отдыха. Ханс Кристиан содрогнулся при мысли о возвращении обратно. Школа в Слагельсе ему нравилась. Каждые выходные он проводил со своим любимым другом Ингеманом, поэтом. Частенько вместе со своими школьными приятелями они отправлялись в соседний городок, посмотреть представления маленького театра. Зеленые луга с крошечными озерами, дарившими прохладу в жаркие летние дни, были их необитаемым собственным островом, который они так любили исследовать. Неделя учебы совсем не казалась таким уж угрюмым мероприятием с такой приятной перспективой в выходные.