Алек наклонился и взялся за край ночной рубашки. Его ладони скользнули по бедрам и ягодицам Оливии, увлекая за собой податливую материю, которая мягко зацепилась за ее соски, когда он поднял рубашку над ее грудью, затем над головой, пока она не осталась стоять, как и несколько недель назад, обнаженная и готовая. Он снова начал целовать ее, и теперь она ощущала его желание и страсть, которые она разделяла. Пока они целовались, он продолжал гладить ее тело, его ладони скользили по ее плечам, по груди, по бедрам. Его рука проникла между ног Оливии. Хотя несколько секунд назад он, казалось, был поглощен страстью, его пальцы оставались нежными и прикасались к ней так мягко, что она застонала и прижалась к его руке, стремясь к еще большему наслаждению.

– Сядь, – сказал он, и она опустилась на постель. Он уложил ее спиной на одеяло, встал на колени рядом с кроватью, положив ее ноги себе на плечи, и губами довершил работу своих рук. Ей стало понятно, что он имел в виду, когда говорил, что все закончится в несколько секунд. Она слишком долго была одна, и уже давно к ней никто не прикасался столь интимным образом. Оргазм обрушился на нее внезапно, с ураганной силой и принес с собой освежающий поток слез, причины которых она не понимала.

Алек поднял Оливию, положил вдоль кровати и почти тут же погрузился в нее с такой яростью, что на какое-то мгновение она вдруг испугалась, что он все еще продолжает злиться. Но нет. Его движения были новы для нее, они порождали неведомые прекрасные ощущения, их глубина и сила вели ее к высшей точке наслаждения, вызывая новый поток слез, и она обвила Алека ногами, побуждая его скорее кончить.

После бешеной страсти последних минут, тишина в комнате оглушала. Оливия старалась сдержать всхлипы, ей не хотелось, чтобы он заметил ее слезы. Алек ласкал ее тело, исследовал его, он прикасался к ней нежно и интимно, но при этом тщательно обходил ее живот, избегая этого напоминания о ее муже.

Она повернула голову и прикоснулась губами к его подбородку. Алек лежал тихо, почти без движений.

Оливии не хотелось выпускать его, но он, коротко поцеловав ее в лоб, выскользнул из нее и перекатился на спину. Его семя вытекло из ее тела на одеяло. Прохладный воздух лизнул ее влажную кожу, вызвав легкий озноб.

– Алек, – нежно позвала она.

Он нашел в темноте ее руку и положил себе на живот.

– Я не оставил Лейси записку, – сказал он. – Пожалуй, мне нужно идти.

Его голос звучал расстроенно и опустошенно. Она закрыла глаза.

– Что это было? – тихо спросила она, с трудом выговаривая слова. – Почему ты пришел сегодня вечером? Ты хотел отомстить? Ты использовал меня, потому что считал, что я использовала тебя?

Он приподнялся на локте и посмотрел на нее. Лунный свет отразился в его глазах, превратив их радужную оболочку в полупрозрачное стекло, в голубые стеклянные шарики.

– Ты чувствуешь себя использованной? – спросил он. – Так ты себя чувствуешь?

Она покачала головой.

– Но ты выглядишь таким отстраненным, ты выглядишь… разочарованным, как будто хотел Энни, а получил Оливию. А я оказалась несостоятельной в постели, так же как и в студии.

– Оливия, – в его тоне слышался мягкий упрек. Он убрал локон с ее лба.

Она натянула на грудь край одеяла.

– Когда мы с Полом в апреле занимались любовью, он сказал, что ему пришлось вообразить, будто я Энни, и только тогда он смог… что-то почувствовать. И я подумала, может быть, с тобой происходит то же самое, и тогда…

Алек прервал ее:

– О Оливия, – улыбаясь, он вытянул из-под себя одеяло и укутал ее. – Как же сильно ты ошибаешься! Хочешь послушать, насколько ты не права?

Она кивнула.

Он поднес ее руку к своим губам, и лунный свет блеснул на золотом ободке его обручального кольца.

– В течение последних нескольких месяцев, когда я пытался думать об Энни, мне все время представлялась ты. Я старался вспомнить, как мы с ней занимались любовью, но единственный образ, который возникал у меня в голове, это тот вечер в твоей гостиной.

– Тогда почему ты вдруг стал таким далеким? Почему ты хочешь уйти?

Он молчал.

– Это из-за ребенка? Он кивнул:

– Отчасти да, – со вздохом он снова откинулся на спину и уставился в потолок. – Здесь все не правильно, Оливия. Все. Мы занимаемся любовью в постели твоего мужа. Он может прийти сюда в любую минуту. Что я тогда буду делать? Спрячусь в стенном шкафу? Вылезу в окно?

– Мы с Полом разошлись, Алек.

– Все это вызывает у меня ощущение… грязи. Оливию передернуло. У нее вовсе не было такого чувства, так же, как не было и ни малейшего чувства вины.

– Пол все еще любит тебя. Ты сама это знаешь, разве нет? Если бы он не любил тебя, то не взбесился бы так, увидев тебя в студии. Он не принял бы все настолько близко к сердцу. Пол должен был бы находиться с тобой здесь, в этой постели, а вовсе не я. Это совершенно очевидно, – Алек выпустил ее руку. – Но это еще не все.

Он встал и начал одеваться. Оливия села, прислонившись к спинке кровати. Застегнув джинсы, он снова опустился на кровать и посмотрел на нее.

– Энни умерла совсем недавно, всего восемь месяцев назад. После почти двадцати лет восемь месяцев – это почти ничего. Я все еще слишком… муж Энни, и чувствую себя так, будто предаю ее, – он усмехнулся, но его светло-голубые глаза оставались печальными. – Это звучит немного… я не знаю – мелодраматично, наверное, но несколько лет назад Энни предстояла операция, и она подумала, что может умереть. Она взяла с меня обещание, что если умрет, у меня никого не будет по крайней мере в течение года. Она должна была чувствовать, что я люблю ее так сильно, что и думать не могу о том, чтобы встречаться с кем-либо еще, – он улыбнулся своим воспоминаниям. – Конечно, я и мысли не допускал, что она умрет. И был не в состоянии даже представить себе, что за такой короткий срок смогу заинтересоваться другой женщиной настолько, что влюблюсь в нее. Сегодня, придя сюда, я выбросил из головы воспоминания об Энни, но когда мы закончили заниматься любовью, они поразили меня с новой силой. Как удар молнии, – он посмотрел на залив. – Я вижу ее лицо. Помню, как она просила, – он встряхнул головой и снова посмотрел на Оливию. – Понимаешь, о чем я говорю? – он улыбнулся. – Просто для меня слишком рано, Оливия.

Он встал и поднял свою футболку. Когда он повернулся спиной, Оливия смахнула с лица слезы.

– Прости, – сказал он, поправляя ворот. – Я собирался использовать тебя не более, чем ты – меня.

Он снова сел на край кровати, чтобы зашнуровать кроссовки.

– Я собираюсь позвонить Полу завтра, чтобы внести окончательную ясность. Мы с ним слишком глубоко увязли в этих делах с маяком, чтобы просто сделать вид, будто ничего не произошло. И я хочу, чтобы ты рассказала ему о ребенке. Пожалуйста, Оливия. Ради меня, хорошо? – Потому что, когда он узнает, это приведет его в чувство. Он захочет вернуть тебя. Мы оба это знаем, а когда вы снова будете вместе, я смогу жить дальше, не думая о тебе каждую чертову минуту. Расскажешь?

– Как только он успокоится достаточно, чтобы узнать об этом, – ее голос прозвучал сипло.

Она знала, что даже и тогда будет колебаться, потому что Алек, скорее всего, был прав: когда Пол узнает, он захочет вернуться, а она вовсе не уверена, что ей этого хочется.

– Сделай это поскорее, ладно? – Алек встал и пошел к двери.

Там он остановился и оглянулся. Теперь лунный свет не падал на него, и он выглядел не более чем тенью в дверном проеме.

– Последнее время я часто думаю о том, что Энни, возможно, была не права в некоторых отношениях, – тихо произнес он. – Она была такой сильной, такой привлекательной личностью, что я подчинялся ей независимо от того, соглашался или нет с ее идеями.

Так было… проще. Ее эксцентричность, неорганизованность, то, что она никогда и никуда не могла прийти вовремя – все это всегда казалось мне немного слишком. Ты – ее полная противоположность, и никогда не сможешь походить на нее. Разве ты не видишь этого? Я ценю в тебе как раз все то, что не похоже на нее. Ты совершенно другая в постели, и я знал, что так будет – ты действительно занимаешься этим с удовольствием, – Оливия не видела лица Алека, но слышала улыбку в его голосе. – Я чувствую себя виноватым, что ценю в тебе все это, потому что приходится признать, что с Энни все было не так уж хорошо, как я пытался себя убедить, – он замолчал.