– В тот вечер вы уже знали, кто она, разве не так? – спросил он. – И вы знали это, когда делали операцию. Вы знали, что это из-за нее Пол ушел от вас.

– Да, я знала, что она. Но Пол до этого вечера не уходил от меня. Это когда я пришла домой и сказала ему, что она умерла, он просто помешался.

– Не будете же вы утверждать, что не почувствовали тогда никакой радости? От того, что она умерла?

У Оливии перехватило дыхание, и слезы, которые она сдерживала в течение последнего часа, потекли по ее щекам.

– Вот значит каким человеком вы считаете меня? – Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за руку. Его пальцы крепко стиснули ее запястье.

– Я понятия не имею, что вы за человек, – сказал он. – Я вас не знаю.

– Нет, вы знаете. Вы знаете обо мне вещи, которых я кроме Пола никому и никогда не рассказывала. Вы были мне близки. Вы были для меня… меня тянуло к вам. – Она вытерла щеку тыльной стороной ладони. – Пол однажды сказал мне, что его чувство к Энни было до боли безответным, потому что она слишком сильно любила вас. Я не уверена, что приблизилась к пониманию, почему Пол полюбил Энни, но я понимаю, почему Энни любила вас, Алек. Я полностью понимаю это.

Она повернулась, чтобы уйти, и на этот раз он ее не задерживал.

Оливия легла в постель в десять часов, но уснуть не могла. Ребенок был таким же неспокойным, как и она весь этот вечер. Его легкие суетливые движения казались неистовыми, нескончаемыми, и каждый раз, когда она меняла положение в постели, он давал ей знать о своем недовольстве.

От Пола не было никаких известий, а сама она еще не была готова первой начинать разговор с ним. Но Алек… Что она еще могла сделать, чтобы он понял? Разве что причинить ему очередную боль, рассказав о короткой связи Пола и Энни. В десять тридцать телефон так и не зазвонил, и она подняла трубку, чтобы проверить, работает ли он.

Без четверти двенадцать раздался стук во входную дверь. Накинув халат поверх хлопчатобумажной ночной рубашки и спустившись вниз, в темную тишину гостиной, она включила свет на крыльце и выглянула в окно. У дверей, засунув руки в карманы джинсов, стоял Алек.

Она открыла дверь. Он неуверенно улыбнулся:

– Я собирался позвонить, но решил, что вместо этого, лучше заеду.

Оливия отступила назад, и он прошел следом за ней в гостиную. Она закрыла дверь и прислонилась к ней, покрепче завязывая пояс своего халата.

– Сегодня утром я вышел из себя, Оливия, – сказал он. – Простите меня.

В комнате было так темно, что она могла разглядеть лишь белки его глаз и белые полоски на его тенниске. Но ей не хотелось включать свет, не хотелось, чтобы этим вечером он так легко мог прочитать выражение ее лица.

– Это моя ошибка, что я не рассказала вам всего, – сказала она. – Я балансировала между вами и Полом. Сначала в разговоре с вами я опустила некоторые подробности, а потом умолчала кое о чем, говоря с Полом. И вдруг все это обрушилось на меня, как снежный ком. Я не лгунья, Алек. Обычно я вообще не вру.

Некоторое время он молчал.

– Нет. Я не считаю вас лгуньей, – произнес он наконец.

Ее глаза привыкли к темноте, и она увидела, как он печально улыбнулся.

– Откуда Пол узнал? – спросила она. – Как он выяснил, чем я занимаюсь?

– Я думаю, это Лейси. Он разговаривал с ней вчера перед собранием и, может быть, поэтому так быстро ушел, – Алек провел рукой по подбородку. – Бедная Энни, – сказал он. – Она была такой подавленной последние несколько месяцев перед своей смертью. Теперь я думаю, не был ли Пол причиной ее состояния, может быть, он мучил ее каким-то образом.

Оливия закусила нижнюю губу.

– Думаю, это вполне возможно, Алек. Он нахмурился.

– Вы думаете, он пытался заставить ее переспать с ним?

Она пожала плечами, отводя взгляд в сторону, как бы обдумывая такую возможность.

– Думаю, только Пол может ответить на этот вопрос.

Алек подошел к окну и выглянул на улицу.

– Почему она не рассказала мне, что он причиняет ей беспокойство? – спросил он, повышая голос. – Я спрашивал ее много раз, что с ней происходит. Я терпеть не мог, когда она погружалась в такое состояние. Меня это пугало, она казалась такой… потерявшей себя.

Алек, похоже, тоже погрузился в себя. Его уже не было в этой комнате рядом с ней.

– Я просил, чтобы она позволила мне помочь ей, я умолял ее, но она… – Он покачал головой. – О Господи! Какое это теперь имеет значение? – сказал он устало.

Оливия опустила руку на спинку плетеного стула:

– Почему вы не садитесь? Он покачал головой:

– Я не хочу.

Он подошел и обнял ее, положив ее голову себе на плечо. От него пахло знакомым одеколоном, и она закрыла глаза. Они стояли так довольно долго. Оливия не открывала глаз. Она чувствовала возбуждение и легкое головокружение, но не пыталась подавить свои чувства, позволяя им поглотить себя до тех пор, пока ей не пришлось вцепиться в Алека, чтобы удержаться на ногах.

Руки Алека скользнули вниз и легли на ее бедра, он мягко притянул Оливию к себе и прижал к твердой выпуклости живота. Оливия почувствовала острое желание коснуться его пениса, взять его в руки, в рот, и сцепила пальцы за спиной Алека, чтобы не дать им двинуться к его ремню.

– Что здесь такое, в этой комнате? – нежно прошептал Алек в ее ухо. – Похоже, она всегда на меня так действует.

Она развязала поясок халата и распахнула его, так чтобы их тела стали еще ближе, и прижимаясь к Алеку, почувствовала, как удары сердца эхом отдаются внизу живота. Наверное, она должна что-то сказать ему, сказать, что хочет этого, хочет его. Энни, несомненно, всегда что-то говорила.

– Оливия, – шепнул он, – где твоя спальня? Она отстранилась, взяла его за руку и повела наверх, по коридору, а когда они добрались до ее спальни, уже ни о чем больше не думала. Она села на край кровати и, расстегнув его джинсы, запустила туда руку, достала твердый набухший пенис и поднесла его к губам.

У Алека перехватило дыхание.

– О Боже, Оливия, – он запустил пальцы в ее волосы, скользя ладонями от шеи к затылку и обратно, она же самозабвенно трудилась над его телом и едва услышала, когда он попросил ее остановиться. Просьба была мягкой, почти вежливой, и он повторил ее, чуть отодвинувшись.

Она заволновалась, боясь, что сделала что-то показавшееся ему неприличным, или что он снова собирается уйти. Скажет, что они оба слишком уязвимы, и выйдет за дверь. Она посмотрела на Алека.

– Что-то не так?

Он сел рядом на кровать, обняв ее за плечи.

– Нет, все так, все прекрасно, просто ты меня удивила. Я не ожидал… именно этого. Я слишком долго был один, и если бы ты продолжила в том же духе, все закончилось бы через несколько секунд. А я вовсе не тороплюсь поскорее с этим разделаться, – он провел пальцами по ее щеке. – Ты плачешь?

Она коснулась кончиками пальцев своего лица и почувствовала влагу.

– Не знаю.

Он наклонился и поцеловал ее, нежно, слишком нежно. Этот поцелуй казался ей невыносимо медленным, и она углубила поцелуй языком, повернувшись и положив ногу на его бедро.

Руки Алека скользнули по ее телу, забираясь под ночную рубашку, он слегка отклонился назад и посмотрел на нее.

– Ты всегда такая? – спросил он. – Или это потому, что у тебя уже давно не было мужчины?

– Я всегда такая, – она начала вытаскивать его футболку из джинсов.

Алек засмеялся, поднял ее и посадил на кровать. Он встал и начал раздеваться. Лунный свет, отраженный от залива, сочился через занавеску, отчетливо выделяя на его теле границу между темной, загорелой кожей и светлой, обычно скрытой от посторонних глаз, подчеркивая рельеф упругих мышц живота. Оливия представила себе его возбужденный пенис, все еще блестящий после ее попыток доставить ему удовольствие.

Она встала на колени на кровати и сняла халат, но когда взялась за подол ночной рубашки, он перехватил ее руки.

– Оставь ее, – он сомкнул руки вокруг талии Оливии.

Он не хочет видеть ее тело. Оливия представила себе, как для него будет выглядеть ее округлившийся живот в белом свете луны.