После собеседования с Ивановым Шевцов заглянул, как обычно, к Зощенко, у которого застал Левицкую. Бедняжка накануне долго раздумывала о неожиданном комплименте Андрея и совершенно переменила свое мнение о нем. Вместе они спустились в шахту, где заканчивалась укладка рельсов в вентиляционном штреке, оживленно обсуждая, каким могло бы быть устройство шахтной вентиляции, если бы не повсеместные идиоты. Расстались почти очарованные друг другом. Едва вернувшись в контору, Андрей позвонил Ларисе и получил задание купить билеты и ждать ее вечером у входа в Дом культуры.

Он стоял у колонны и сверкал, как начищенный самовар. Вокруг толкалось немало народа, тоже желавшего попасть на фильм. В кассе билетов категорически не было. А у него они были! Он успел, отстояв безнадежную очередь, отхватить последние, потому что догадался прийти загодя, на час раньше назначенного времени. До начала оставалось только пять минут, нарастало беспокойство. Его все время дергали насчет «лишнего билетика», а одна особо ловкая парочка прямо наладилась дежурить у него за спиной. Азартно считая секунды, они, как стервятники, ждали, когда он соберется продавать. «Я их скорее порву и съем, чем отдам этим живоглотам!» – заранее на всякий случай решил Андрей. Вдруг он заметил давешнего грузина. Тот разговаривал с каким-то военным, мерзко при этом ухмыляясь и поглядывая на Шевцова. Военный тоже посмеивался в усы. На руке грузина висела какая-то девица, откровенно пялившаяся на Андрея. Она часто повизгивала и делала, как бы в ужасе, большие глаза. «Это они надо мной, что ли, потешаются? – всполошился Шевцов. Осторожно оглядел свой костюм – все вроде было застегнуто. – Странно. Я с этим типом практически не знаком. Тем более вчера… Скорее над ним самим можно посмеяться. Болван! Врет им чего-нибудь, свое уязвленное кавказское самолюбие ублажает. Ну и черт с ним!» Подбежала запыхавшаяся Лариса, извинилась, поцеловала в щеку и потащила в зрительный зал – как раз прозвучал третий звонок. Веселая троица оказалась у них за спиной. Андрей услышал голос девицы:

– Так это, что ли, она и есть?

– Она самая, Мусенька, – промурлыкал баритон с грузинским акцентом.

– Кошмар, какой! А он-то, он-то бедняжечка!

«Это они, значит, про Ларису трепались, сволочи!» Настроение испортилось. Он попытался догадаться, что же такое этот тип мог говорить про Ларису. В голову стукнуло, что она секретарша того старого борова, Рубакина, а секретарши, они… Ларочка была весела, как птичка. Она то и дело легонько дергала его за ухо и пеняла, что «великий изобретатель» совершенно ее не слушает. «Знала бы она, какая мерзость у меня в голове!» Свет наконец потушили. Лариса положила головку ему на плечо. От ее волос чудно пахло, но не так, как вчера. «Откуда у нее дорогие духи? На какие шиши?» Новое, грубое, острое чувство охватило его. Он зарылся лицом в эти волосы и не мог ими надышаться. Ее лоб и ушко были обжигающе горячими. Она вдруг повернулась и быстро и крепко поцеловала его в губы. Все дурные мысли разом пропали. Спустя некоторое, верно, немалое время, он начал понемногу поглядывать на экран. Ленин, дурно одетый, в нахлобученной на глаза кепке, пробирался по питерским закоулкам, что-то там такое делал, ругался с кем-то по телефону. «А между прочим, был шанс. Очень даже неплохой шанс был, а эти губошлепы не сумели им воспользоваться. Перебить их мало. Впрочем, их всех наверняка уже перебили. Есть все же высшая справедливость. И что вот на эту лабуду все так ломились?» Между тем народ вокруг реагировал очень бурно, почти как на футболе. Когда Ленин начал произносить речь, люди и на экране, и в зале бешено зааплодировали, некоторые повскакали с мест, другие злобно орали, чтобы те сели. «Бред, – думал Шевцов, – бред, бред, бред…» – он со страхом поглядел на Ларису и увидел, что она тоже пристально смотрит ему в лицо.

– Как тебе? – прошептал он.

– Ничего, – пожала она плечами, – хочешь, уйдем?

«Дура! Она, что, не понимает, как это будет выглядеть? Уйдем! Ничего себе. А может, она это нарочно, чтобы…»

– Накурено тут – просто сил нет, – прошептала Лариса.

Они медленно шли по неосвещенным, кривым улицам. Андрей увлеченно рассказывал ей про сверхскоростной электровоз. В тот момент ему казалось, что до триумфального успеха и всесоюзной, даже всемирной славы – рукой подать. Она слушала тихо, как мышка, так тесно прижавшись к нему, что идти было неудобно. Они остановились у ее дома. Вокруг было пусто, только раскачивался на ветру круг света под фонарем.

– Зайдешь? – ее голос прозвучал неожиданно хрипло. Он кивнул. Она, звякнув ключами, отперла дверь. Вошли в сени. В темноте Андрей запутался в ворохе одежды, висевшей на вешалке. Она рывком притянула его к себе. Плотно сцепившись, они ввалились в комнату. Там было очень тепло, тонко пахло чем-то женским, в щель между шторами слабо пробивался свет уличного фонаря. Андрей стоял, нелепо растопырив руки, не зная, что ему делать. Лариса, одной рукой обвив его шею, принялась другой рукой неловко, сильно дергая, стаскивать с него пиджак. Он немного ей помог и сам попытался стянуть с нее платье, но оно никак не поддавалось. Они упали на что-то мягкое, вроде бы на кровать. Она рывком сорвала с себя платье и принялась грубо расстегивать на нем брюки. Андрею пришлось сесть. Он снял штиблеты, со стуком упавшие на пол. Она едва слышно, жалобно попросила, и он осторожно, едва касаясь, снял с нее туфли, потом, чулки и еще какие-то светлые тряпочки, сбившиеся на лодыжках. Глаза начали немного осваиваться в полумраке. Она лежала перед ним совершенно голая, бесстыдная, даже не пытаясь ничем прикрыться. Ее соски оказались неожиданно крупными, а глаза – огромными и черными. Они молчали, только громко дышали, как лошади на водопое. Он хотел все же сказать что-нибудь такое, но запутался в своих несчастных брюках и тяжело упал прямо на нее. Она оплела его и впилась в его пересохший рот прохладными, влажными губами. Все было как-то нелепо, судорожно и кончилось очень быстро, практически сразу. «И только-то…» – разочарованно подумал Андрей. Он примостился рядом с ней, осторожно положив голову на ее прохладное плечо. Чувствовать кожей ее тело было странно, но очень приятно. Он блаженно замер. Она по-прежнему глубоко дышала, недвижно уставясь в потолок. Из ее подмышки пряно пахло потом. «Неплохо бы и под одеяло» – подумал Андрей, он нащупал под собой шелковый край, но не решился ее потревожить и только прижался потеснее. Она нежно обняла его и начала медленно гладить волосы, потом вдруг резко повернулась и стала исступленно, лихорадочно целовать куда попало. Они забрались под одеяло. Она продолжала так же его целовать и гладить.

– Не переживай, миленький, ничего. У нас все еще получится, ничего… – она целовала его шею и волосатую грудь. Он почувствовал, что ее лицо мокро от слез и всполошился.

– Ты что, ты что, Ларочка? – ее волосы попали ему в рот, он закашлялся. – Ты чего плачешь? Я… что-нибудь не так?..

– Нет, нет, миленький, все хорошо…

«Нет, наверное, что-то я неправильно сделал. Черт! Все было так быстро».

Он начал неуклюже, грубо тискать ее тело. Она задрожала, крупно, как животное, забилась в его руках. Ее руки, губы, груди влажно елозили по нему.

«Какая ненасытная. И нахальная. Что же это она делает?» Ему стало стыдно, вновь возникло желание, тягучее, низкое. На сей раз все было, наоборот, очень долго и завершалось тоже долго, мучительно сладко. Он осторожно слез с нее, лег лицом к стене, подумал: «Как это, в сущности…» – и уснул.

Она сильно трясла его за плечо.

– Вставай, соня несчастный!

В комнате было солнце, на столе – еда и кипящий хромированный чайник. Он протер глаза. Она была уже совсем одета и причесана.

– Сколько времени?

– Полвосьмого! Мне бежать пора. А тебе, товарищ главный механик, на службу разве не надо?

Он обнаружил, что лежит совсем голый, даже без трусов. Осторожно, чтобы она не заметила, попытался нащупать их около себя, но безуспешно. Лариса на минутку вышла из комнаты, трусы, скомканные, нашлись под кроватью. Андрей наскоро умылся над кадушкой в коридоре, ему хотелось в уборную, но спросить было как-то неловко.