— Настоящий кризис разразился, когда Тереса представила свою рукопись. Вернее, когда Билли прочла ее.
Однажды венесуэлка упомянула, что одна ее приятельница пишет книгу об ультрасенсорных опытах, ее опытах, Тересы Рекенес. Постепенно сообщения об этой работе расширялись. Это была история воздания справедливости, осуществленного астральным путем.
— Не сказала бы, что это можно назвать биографическим очерком, но это и не репортаж, — говорила Тереса, словно выясняя для самой себя жанр произведения. Потом добавила как бы в полусне: — Я рассказала своей подруге о выпавших на мою долю интересных переживаниях. Мне думается, перед нами писательница, наделенная утонченной чувствительностью. Она очень скромна; не хочет ни с кем знакомиться; она задала лишь несколько вопросов, дала мне высказаться и через несколько дней принесла страницы, на которых отразились все мои треволнения, но, разумеется, преображенные, претворенные в искусство. Я просила ее оставить мне рукопись, чтобы можно было устроить чтение. Очень нелегко сказать, к какому жанру принадлежат эти диалоги, или точно передать, о чем идет речь. Вы, писатели, знаете, как трудно свести к нескольким словам содержание книги.
И в один прекрасный день она принесла свое произведение. Это было чудовищно, просто не верилось, что оно все — таки написано; не было ни начала, ни конца; известная привлекательность, какой обладала сама Тереса, рушилась под воздействием отвратительной, слащавой, нравоучительной прозы, списанной либо из какой-нибудь теософской книги, либо из самого низкопробного розового романа. Тереса сказала, что тему изложить почти невозможно. Это неверно; автор повествовал о борьбе между двумя душами: одна — здоровая, радостная, деятельная, исполненная страсти и созидательных устремлений, принадлежала живому существу в расцвете сил; другая — подлая, слабая, чьим земным носителем был человек, который несколько лет назад, узнав, что не вылеченная до конца постыдная болезнь начала действовать на мозг и постепенно ввергает его в безумие, решил покончить с собой. Когда первая душа осыпала оскорблениями вторую, она хотела не унизить ее, а внушить ей сознание собственного жалкого положения, привести ее к бунту против своего ничтожества, к стремлению достигнуть более высокого уровня.
Тереса настаивала на обсуждении рукописи, в котором она не могла ни принять участие, ни высказать какое бы то ни было мнение не только из-за дружбы с писательницей, но и потому, что имела к этому повествованию самое непосредственное отношение; тем более она будет благодарна, если выскажутся остальные. Ей не хотелось бы, чтобы о книге первым судил какой-нибудь рецензент, пусть лучше Пока она останется в руках редакционного комитета. Какая жалость, что ушел Эмилио! Она попрекнула Рауля его ссорой с колумбийским философом. Суждение Эмилио ее интересовало больше, чем чье бы то ни было. Нет, повторяла она, для нее невозможно изложить объективное мнение; единственное, что она может сказать им заранее, — это что редкая книга приводила ее в такой восторг и волнение. Если попытаться провести какое-нибудь сравнение, придется вспомнить некоторые тибетские священные тексты. Принимая во внимание характер вещи, она предложила бы выпустить специальное издание — том большого формата с тремя-четырьмя рисунками, сделанными для этой книги, ей хотелось бы, чтобы исполнил их скульптор. Сначала она подумала о Джакометти, но потом предпочла Мура. Она может в любой момент полететь в Лондон, чтобы заказать или выбрать работы. И чем скорее, тем лучше. Когда книга выйдет, она устроит роскошный праздник в Мантуе. Есть у нее чисто личные причины отпраздновать событие именно в этом городе.
— Конечно, Билли ревновала! — воскликнула Эухения. — Когда Тереса заметила, что хотела бы поехать в Лондон с Раулем, она взвилась, точно ее оскорбили. Сказала, что если кто и может быть полезен в Англии, то именно она; вполне логично, чтобы поехала она, и как редактор «Тетрадей», и, главное, потому, что в Лондоне она знает всех. Тереса довольно раздраженно возразила, что надо не разговаривать со всеми, а встретиться с Муром, которого она сама отлично знает. А Рауля она пригласила, так как полагает, что путешествовать вместе будет приятно.
С первой же минуты никто, кроме Билли — впрочем, возможно, это было притворством, — не сомневался, что настоящим автором этого замысловатого «поединка душ» была Тереса; они только не понимали, что его публикация являлась единственным оправданием двухлетнего существования «Ориона», великолепных книг, роскошной конторы и жалованья сотрудников. Тереса постепенно, хотя и весьма недвусмысленно, дала им это понять. Вспыхнули яростные споры. Общее мнение склонялось к тому, что публикация этой чуши не слишком повредит издательству. Тираж будет Самый ограниченный, цена — непомерно высокая. В конце концов о книге узнают лишь несколько друзей Тересы, которым она ее подарит или продаст по подписке. Люди, ничего общего с литературой не имеющие. Обычный читатель «Ориона» даже не услышит об этой сомнительной авантюре. Но Билли была неумолима. Она считала, что такая уступка равносильна поражению. Стоит только выйти этому изданию, и любая подруга Тересы сочтет себя вправе присылать им излияния своей истерзанной души и требовать их публикации. Ее нежелание признать авторство Тересы было, разумеется, тактикой, это позволило ей свободно высказать все, что она думала. В тот день, когда ей надо было вынести суждение, она начала свою речь в весьма официальном тоне, с редкой для нее осмотрительностью. Она сказала о невозможности опубликовать подобное произведение и предостерегла венесуэлку от друзей и знакомых, которые, пользуясь ее великодушием, забросают издательство своими творениями, и что неизбежный отказ в публикации навлечет на них, и особенно на нее, Тересу, бесконечные неприятности. Затем, услыхав довольно решительные слова Тересы в защиту рукописи, Билли закусила удила и выложила всю правду об этой борьбе душ, не поскупившись на ядовитые замечания. Все думали то же самое, но никто не решился выступить так беспощадно.
И тут проявила себя Тереса, какую никто не мог и вообразить, даже те, кто сопровождал ее на встречи с медиумами. Прежде всего она спросила мнение Рауля, тот пробормотал несколько ни к чему не обязывающих фраз. Тогда Тереса при всех потребовала у него ключи от своего дома и прерывающимся голосом заявила, что с этого дня больше его у себя не принимает. Она сама не поймет, как могла она пригласить его с собой в Лондон. Хватит, она сыта им по горло! Он и в самом деле достоин этой английской растяпы, этого синего чулка, этой смехотворной девицы, которая в литературе понимает столько же, сколько в туалетах; этой лишенной вкуса недоучки, которой она, к сожалению, платила жалованье. Да, да, достоин этой ужасно одетой, непривлекательной женщины, этой несчастной дурочки.
Тереса не только покинула их, лишив моральной и экономической поддержки, но чуть было не засадила Билли в тюрьму, обвинив ее в махинациях при управлении издательством. Потребовала суда, тщательной ревизии дел, потом вдруг отказалась от иска и, заперев конторы и склады, удалилась в свой венецианский дворец. Скандал этот пустил под откос издательство «Орион», любовь Билли и Рауля и послужил началом всеобщего разброда.
— Эмилио уже ушел, потом ушел и ты. Через несколько недель уехал Рауль. Билли стала невыносима, с ней невозможно было разговаривать, она казалась помешанной. Вскоре она объявила, что беременна. Так оно и было! Тогда она и отправилась в Веракрус.
Должно быть, это произошло в 1965 году. Он увидел ее только два года спустя, когда приезжал в Халапу. Его стали расспрашивать, но слишком долго было бы объяснять им, почему он оставил столицу, свою работу в университете и обосновался в родном городе, куда поклялся не возвращаться никогда. Он познакомился с Леонорой, женился, и сейчас они оба в Риме. Вот и все.
Эухению огорчило то, что он рассказал о судьбе Рауля. Зато Джанни как будто был втайне доволен.
Он сказал, что видел Рауля всего два раза после возвращения в Мексику. Последний раз, когда тот явился в Халапу — настоящий старик, грязный, неряшливый, с гнилыми зубами. (Словно следуя избитому кинематографическому шаблону, он еще придумал лиловый шрам на лице, от правой скулы до уголка рта.) В Халапе Рауль провел всего несколько дней.