— Ну вот и свиделись, товарищ Шакиров…
Аня умоляюще-испуганно глянула на мужа. Солдатов догадался о своей оплошности и осёкся. Тревожно посмотрел на Рустама. Все неловко молчали.
— Ничего, ничего, — успокоил Солдатова Рустам. — Не расстраивайтесь. Я уже стал привыкать… Люди же не виноваты, что словам можно придать разный смысл. Ну, как вы? Аня говорит — майор уже. Поздравляю!
Разговор не клеился. Вспоминать о войне, о партизанском отряде, о задании, с которым приходил в лес со своими друзьями Шакиров, он не решился. Это вольно или невольно снова бы привело к горестным воспоминаниям.
— А вчера здесь Пётр Максимович был, — нашёлся наконец Солдатов. — О вас вспоминал. Да он к вам в Ташкент и улетел. Семью забирать. Снова получил назначение на партийную работу в Нальчик.
— Я уже знаю, — ответил Рустам. — И очень сожалею, что не удалось с ним встретиться.
— Ну, как вы сейчас живёте? — осторожно поинтересовался Солдатов.
Рустам при этом вопросе заметно воодушевился.
— Сейчас лучше. Намного лучше, чем сразу после возвращения с фронта. Азбуку Брайля освоил. Даже решил книгу о войне написать. Обязательно в ней и о вас страницы будут, немало страниц. И о Петре Максимовиче.
— Ну, о Петре Максимовиче, безусловно, стоит. А обо мне-то зачем? — шутливо запротестовал Солдатов.
Он был рад, что гнетущая обстановка, вызванная его невольной обмолвкой, наконец разрядилась.
— … Сейчас собираюсь профессору Филатову показаться, — продолжал между тем Рустам. — Когда-то, ещё в Ташкенте, он крепко меня обнадёжил. Если обещания его сбудутся хотя бы наполовину — большего счастья мне не нужно.
— А вы разве сейчас не от профессора? — удивлённо спросила Аня.
— От него, только не застали в клинике.
Аня недоверчиво глянула на Фазыла, но ничего не сказала.
— Ну, а теперь за стол, — пригласила она всех.
После обеда Аня сказала мужу о их планах на сегодня, но Солдатов решительно запротестовал:
— Никаких разговоров на эту тему. Сегодня, я имею в виду. Вы посмотрите, на кого вы похожи! Вы что, совсем доконать себя хотите?
— Сынок, — начала было тётя Фрося, всхлипнув,
— Понимаю, всё понимаю. И потому так решительно против. И железо не всё выдерживает, а нервы — не железо… Пощадите хоть себя, если мы Катю уберечь не сумели…
В конце концов все согласились с Солдатовым и отложили поездку на кладбище на завтра в такое же время.
И после ужина хозяева и гости долго не вставали из-за стола. Проговорили далеко за полночь. Потом спохватились: все устали, особенно тётя Фрося, спать пора.
Тётю Фросю уложили на кровать, а все остальные легли на полу.
— Прямо, как в партизанском отряде! — пошутила Аня.
Через несколько минут все спали. Напряжение долгого дня всё же сказалось.
ПЁТР МАКСИМОВИЧ В КИШЛАКЕ
В доме тётушки Санобар начался настоящий переполох. Евдокия Васильевна не выходит на работу с того дня, как получила письмо о том, что приезжает муж. Заведующий фермой, учитывая особой важности причину, разрешил ей это… И вот они со Светой с утра до ночи не знают ни минуты покоя. С теми разве что перерывами для Светы, когда она бегала в медпункт, чтобы принять самых неотложных больных. Натопили пожарче печку, побелили изнутри комнату, тщательно вымыли и без того чистые окна и двери, прибрались.
Вся тоска по мужу, что скопилась в душе Евдокии Васильевны за годы войны, за долгие годы вынужденной разлуки и связанных с нею тревог, обернулась от одного только письма в безбрежную и неудержимую радость. Совсем как в годы беззаботной и безмятежной молодости, с губ её не сходила улыбка. Она часто и без всякой видимой причины смеялась, начинала вдруг напевать, казалось, давно забытые песни. То и дело поторапливала дочь:
— Пошевеливайся, пошевеливайся, Светик! Дел у нас с тобой — только начать и кончить! А времени, сами по знаем, сколько…
Свете тоже хотелось радоваться вместе с матерью. Только радости почему-то не получалось. Она и корила себя и стыдила: «Отец едет, долгожданный, любимый, а ты ходишь туча-тучей. Бессовестная!..» Но сердцу было тревожно, беспокойно, будто предчувствовало оно какую— то беду. Можно было даже подумать, что со вчерашнего дня беззаботность и даже шаловливость Светы полностью передались Евдокии Васильевне, а все мамины заботы и печали свалились на её, Светины, девичьи плечи. Спросит у неё что-нибудь мать, она ей машинально ответит, а не спросит — Света целыми часами рта не раскрывает. Правда, на работе это настроение никак не отражается. А мысли её в это время далеко, там, где Катя борется со смертью, там, где теперь все уже, конечно, знающий Фазыл. «Бедный, как ему, должно быть, тяжело!» — вздыхает Света.
Евдокия Васильевна давно заметила, что дочь в подавленном, мрачном настроении. Знает она и причину этого тягостного состояния. «Да… — горестно размышляет женщина, — тяжёлый для доченьки удар. Подругами они были близкими, с самого раннего детства. Вместе играли, росли, потом вместе в школу пошли. Очень друг в дружке привыкли, привязались. Прямо как сёстры родные. И вот Катя… Ах ты, горе-то какое! До смеха ли сейчас Свете, до радостей ли, хоть и отец едет!..»
Но вот наконец вся домашняя работа была закончена, каждая вещь вымыта и протёрта, да не один раз! Всё аккуратно расставлено по местам. Уставшая от хлопот Евдокия Васильевна с наслаждением вытянулась на кровати. Света прикрутила фитиль лампы и присела к матери па краешек постели.
— Мама, — спросила она, — а папа, наверное, не собирается здесь долго задерживаться?
— Нe знаю, Света. Вот приедет наш папа, тогда всё и выяснится.
— Нет, мама, это, по-моему, и сейчас ясно. Он же написал в письме: «Назначен на работу в областной комитет партии». А если так, то здесь он долго пробыть не сможет.
— Если на работу назначен, ещё лучше. Вернёмся прямо в свой родной город.
— Вы-то уедете. А я разве смогу даже подумать об этом, пока не узнаю, что с Катей?
Евдокия Васильевна лежала на кровати навзничь, подложив ладони под голову. Но слова Светы не на шутку встревожили её, и она тут же повернулась на бок.
— По письмам узнаешь, — попыталась было отговорить дочь.
С улицы донеслись протяжные автомобильные гудки. Потом у самой двери послышались шаги, затем и голом Сабира:
— Где вы там? Поехали!..
Света поспешно вскочила:
— Как поехали? Куда?
— В правление телеграмма пришла. Ваш отец сегодняшним поездом приезжает. Откуда, не знаю, но приезжает. Вот меня и послал к вам срочно парторг.
— Мама, слышала? Собирайся поскорее!..
Евдокия Васильевна поспешно встала и побежала на кухню, где с утра, помогая им, хлопотала Санобар-апа.
— Мы на вокзал поехали, Санобар, — сказала она. — Ты уж извини нас, но придётся тебе здесь самой как-нибудь за всем необходимым присмотреть.
— Какие извинения, Дусяхон! Поезжай. Пока вы вернётесь, всё будет, как на свадьбу, готово. Едва заслышу машину, так сразу и рис засыплю. А всё остальное давно готово.
Снова послышались частые, нетерпеливые гудки. Света первой выбежала на улицу, Евдокия Васильевна поспешила за нею, на ходу повязывая платок.
В машине уже сидел только что подошедший из правления Халмурадов. Он развернул телеграмму, которую держал в руках, ещё раз заглянул в неё.
— До прихода поезда осталось чуть меньше двух часов, — предупредил он, — Не опоздать бы. Поехали поскорее.
Едва они въехали на привокзальную площадь, как объявили о прибытии поезда. Все поспешили на перрон. Немного времени спустя показался скорый «Москва — Ташкент». Пятый вагон, о котором говорилось в телеграмме, остановился прямо напротив встречавших.
— Вот он, вот он, мой папа! — закричала Света, первая увидевшая Петра Максимовича.
Тот махал им рукой из окна вагона.
Света бросилась в вагон. Не обращая внимания на недовольное ворчание пассажиров, которым она мешала в проходе, Света с визгом бросилась отцу на шею и начала покрывать его лицо бесчисленными поцелуями.