Пётр Максимовну был счастлив, что ему оказали такое доверие. Он хорошо понимал: для того, чтобы строить социализм, надо уметь надёжно защищать его от врагов. Фашистский зверь готовился к прыжку. Война назревала. Гитлеровский рейх вооружался до зубов.

Когда грянула война, Рагозин в первый же день явился в военкомат. Ему вежливо сказали: «Все хотят на фронт. Вы партийный работник и должны показывать пример дисциплинированности». Он согласился с этим доводом. Пример показывал. Но тайно для окружающих писал десятки заявлений: «Отправьте на фронт!» На фронт его не пустили и влепили выговор по партийной линии.

Пётр Максимович притих на некоторое время. Но вот немецкие орды прорвались на Северный Кавказ, над Нальчиком нависла угроза, Рагозин страдал, не зная, как поступить. Будь что будет! Он сел писать очередное заявление. Именно в этот момент явился нарочный.

.. «Пожилой полковник с двумя орденами Красного Знамени на гимнастёрке встретил Рагозина с весёлой усмешкой.

— Опять вам не повезло, товарищ Рагозин. Видать, судьба такая — в тылу работать.

У Петра Максимовича ёкнуло сердце. Полковник, заметив его смятение, сжалился.

— До сих пор вы работали здесь, — полковник подошёл к висевшей на стене карте, расцвеченной флажками, обозначающими линию фронта, и провёл указкой восточнее флажков. — А теперь милости просим сюда пожаловать, — он скользнул концом указки западнее флажков. — Ну как, согласны?

И вновь ёкнуло у Рагозина сердце, на этот раз от восторга.

— Так точно, согласен! — ответил он по-военному.

— Вот и прекрасно, майор Рагозин. Послезавтра вылетаете в Москву. Там получите инструкции. Желаю успеха.

Самолёт летит, летит в тёмном небе.

Как давно и недавно всё это было: расставание с женой, дочерью, с товарищами, долгий, едва не кончившийся катастрофой полёт в Москву (наскочил немецкий ночной истребитель), инструктаж в Москве.

… Самолёт плавно развернулся, заскользил вниз, и майор увидел в иллюминатор сигнальные огни — пять костров, выложенных конвертом.

Ещё вираж, самолёт пошёл на посадку. В душе Рагозина защемило: «А вдруг ловушка!..» Он отгонял эту мысль, однако она нет-нет да и выскакивала из тайничка сознания: «А вдруг!..»

Самолёт промчался над верхушками леса. Ещё несколько секунд, и он запрыгал по неровной посадочной площадке. Распахнулась дверца, майор увидел группу людей. Они что-то кричали, размахивали руками. Из толпы шагнул высокий военный лет двадцати пяти.

— Товарищ майор, Ясновский партизанский отряд…

Славное, улыбчивое лицо молодого человека стоило десятка паролей: свой, родной человек, сразу видать. Рагозин снял руки с ППШ и, по старой партийной привычке, сразу же перейдя на «ты», оказал:

— Ладно, комиссар, докладывать после будешь. И причём — подробно. А сейчас… Здравствуй, комиссар!

— Здравия желаю, товарищ командир партизанского отряда.

— Ишь ты какой уставник! Что ж, это неплохо. Однако не будем терять времени. Самолёт не только нового командира доставил. Есть и оружие, и боеприпасы, и обмундирование. Даже свежие газеты имеются. Всего попомногу. Тяжелораненые подготовлены к эвакуации на «Большую землю»?

— Так точно.

— Видать, из строевиков?

— Бывший строевик, товарищ майор. В сороковом году окончил пехотное училище, служил на Украине.

— Знаю, знаю… Всё про тебя знаю. Солдатов Виктор Фомич. Верно? В боях под Киевом попал в окружение, был ранен. Так? Создал небольшой отряд народных мстителей, который позже влился в партизанский отряд подполковника Яснова… — Рагозин помолчал, добавил тихо: — Жаль Яснова. Я его ещё до войны знал. Умница был.

Солдатов ничего не ответил. Но и при слабом свете угасающих костров Пётр Максимович заметил, как увлажнились глаза молодого военного.

Партизаны ловко, сноровисто разгружали самолёт, на лесу на самодельных носилках выносили раненых. В полчаса всё было закончено. Самолёт разбежался и исчез в ночи. Рагозин обернулся к Солдатову.

— Показывай хозяйство, комиссар.

Партизанская база понравилась Петру Максимовичу.

Расположилась она в лесу. Добротные землянки хорошо замаскированы. Люди подтянуты, дисциплинированны. Настоящая воинская часть. Только вот обмундирование разношёрстное и партизанских бород изрядно.

— М-да, — резюмировал Рагозин. — Видать, неплохо потрудились вы с покойным Неновым. Трудновато мне придётся. Вообще-то, по совести говоря, тебе, комиссар, надо отрядом командовать, как строевику, а мне — комиссарить. Но приказ есть приказ.

Солдатов улыбнулся, испытующе посмотрел на Рагозина.

— Напрасно вы так о себе говорите, товарищ майор. Верно, вы партийный работник, но ведь и военный в прошлом.

Пётр Максимович рассмеялся.

— Всё обо мне разведал, комиссар! Молодец. «Большая земля» радировала? Хорошо. Так ты, наверное, знаешь тогда и об упразднении института военных комиссаров?.. И это тебе известно. Хе!.. Ты как бог Саваоф — всезнающ и всеведущ. И всё равно я буду звать тебя комиссаром, а не замполитом. Комиссар!.. Слово-то какое! Поэзия.

— Спасибо! — вдруг растрогался Солдатов. — Комисcap… действительно… В слове этом… Оно как песня революция, — замолчал и сконфузился.

— Ого, брат, так ты ещё ко всему прочему и лирик! Чего покраснел? Высоких чувств грех стыдиться.

В землянку вошла малюсенькая девушка в захлюстанном грязью пальтишке, подняла руку, чтобы откозырять, да так и рухнула на топчан. Солдатов кинулся к ней.

— Аня! Вернулась, — он напоил крохотную Анечку из котелка и, пока она аила, представил новому командиру отряда: — Наша разведчица. Дошлая, в игольное ушко пролезет, если надо… Устала, бедняжка.

Осушив дочти весь котелок, Аня коротко, по-детски, вздохнула, собравшись с силами, поднялась.

— В пять утра должен пройти эшелон с военнопленными… — Аня умоляюще уставила на Солдатова огромные голубые глаза, перевела взгляд на Рагозина и добавила: — Каждая минута дорога, товарищ новый командир Ясновского отряда.

— Ай да Аня! — Рагозин развёл руками. — У тебя, дочка, не глаза, а рентгеновская установка — насквозь видят. Сведения насчёт эшелона точные?

— Точные.

— Тогда поспеть надо, комиссар.

— Подрывники и группа прикрытия через десять минут отправятся на задание. До железнодорожного полотна, если не мешкать, чуть больше полутора часов ходу, — он взглянул на большие свои часы, похожие на дамскую пудреницу. — Сейчас два часа семнадцать минут… М-да! Впритык получается!

Через несколько минут подрывники и группа прикрытия выстроилась на небольшой полянке. Солдатов коротко представил нового командира. Рагозин поставил задачу: эшелон надо остановить, перебить охрану и освободить пленных. По обыкновению не удержался от шутки. Сказал в заключение:

— Срочно требуется подсадная утка. Кто умеет хорошо крякать по-немецки — два шага вперёд.

Из строя выступил щуплый человек в очках.

— Боец Ребровский до войны преподавал немецкий в институте иностранных языков.

— Добре. Но сегодня вы никакой не Ребровский; а ефрейтор Курт Мауль, понятно? Мигом облачайтесь в соответствующую фашистскую шкуру.

… Отряд форсированным маршем двигался к железнодорожному полотну. Люди спешили, не шли — почти бежали. И всё же мчались сломя голову. Впереди, и справа, и слева, действовали дозоры: возможность угодить в засаду практически была исключена. Добрые традиции оставил покойный Яснов. Слегка запыхавшийся Рагозин искоса поглядывал на комиссара. Тот шагал с каменным выражением лица — сердился па командира. Произошла между ними первая стычка. Пётр Максимович был кругом неправ, но всё же настоял на своём. Дело в том, что новый командир отряда пожелал возглавить операцию по освобождению военнопленных. Комиссар возражал, резонно говоря, что не дело командира кидаться в атаку на эшелоны. Никто не сомневается в храбрости нового командира. И если майор всё же настаивает на своём, то он, Солдатов, вынужден будет радировать об этом в штаб партизанского движения.