В сущности, он задавал те же вопросы, что и Тейлор, но Дюбуа говорил со мной приветливо, и я немного расслабилась. Я даже рассказала ему о моем визите к Джулии и ее реакции.

– Вы поступили правильно, Сара, – улыбнулся Дюбуа. – Это очень нам поможет. Однако, боюсь, нам придется прослушивать ваш телефон, и…

– Так вы думаете, это был он?

Я сама испугалась истеричных ноток в своем голосе.

– Мы еще не знаем, но расследование по делу Кемпингового Убийцы имеет первостепенную важность, и нам нужно серьезно воспринимать любую зацепку. Пока мы не убедимся, что это какой-то шутник пытался разыграть вас, нужно позаботиться о вашей безопасности. Мы как можно скорее установим у вас дома сигнализацию DVERS.

– Что?

– Систему немедленного реагирования на проявления домашнего насилия. Это система сигнализации, которую мы используем в случаях, когда жертве угрожает опасность.

«Теперь я жертва».

– Частный полицейский, которого вы наняли, действительно раньше работал в полиции, но пока что нам не удалось его допросить. Мы просим вас не контактировать с ним. В ближайшие пару дней двое сотрудников ванкуверского отдела по борьбе с тяжкими преступлениями приедут в Нанай-мо и поговорят с вами.

– А почему этим не займется местная полиция?

– У отдела по борьбе с тяжкими преступлениями больше сотрудников и ресурсов. Подозреваемый, возможно, виновен в нескольких серьезных преступлениях. Если это он звонит вам, нам нужно поймать его, но при этом обеспечить вашу безопасность и безопасность вашей семьи.

От страха у меня подкосились ноги.

– Мне следует куда-то отослать дочь?

– Звонивший не угрожал вам, а мы стараемся не разделять семьи, но я настаиваю на том, чтобы вы поговорили с дочерью о мерах предосторожности. Ваш муж сейчас в отъезде?

– Жених. У нас свадьба в сентябре. Он уже знает о звонке. Я должна рассказать об этом остальным родственникам?

– Очень важно, чтобы вы не обсуждали это ни с кем, в том числе и с вашей семьей. Пускай ваш жених тоже хранит все в секрете. Нам нельзя рисковать, ведь информация может просочиться в СМИ, и тогда подозреваемый узнает о нашем расследовании.

– Но что, если моей семье тоже угрожает опасность?

– Пока что подозреваемый не обозначил своих намерений навредить кому-то. Если он будет угрожать, мы примем необходимые меры. Завтра кто-нибудь зайдет к вам и установит прослушку на телефон, а служба безопасности позаботится о сигнализации. Пока что не берите трубку, если подозреваемый позвонит вам. И немедленно сообщайте мне. – Он вручил мне свою визитку. – У вас есть вопросы?

– Наверное, нет. Все кажется таким… сюрреалистичным. Встав, сержант коснулся моего плеча.

– Вы поступили правильно, решив обратиться к нам.

Я кивнула, хотя и не верила ему.

Тем вечером Элли играла во дворе с Олешкой, а я смотрела на них сквозь стеклянную дверь, чистила морковку к ужину и вполуха слушала телевизор. Когда начался выпуск местных новостей, я чуть не порезалась. Естественно, главной новостью дня стала Карен Кристиансон. По телевизору показывали кадры, отснятые в университете: кролики щиплют траву на лужайке, студенты толпятся в кафе, кто-то проходит мимо двери в аудиторию. Диктор рассказывал о том, что одна из преподавательниц университета – это Карен Кристиансон, единственная выжившая жертва Кемпингового Убийцы. Мое имя в новостях не назвали, сказали только, что у Карен, по слухам, есть дочь, которая живет в Нанаймо, но связаться с ней не удалось. В конце сюжета ведущая печально произнесла:

– Становится все теплее, и мы все начинаем задумываться о том, где сейчас Кемпинговый Убийца и где он совершит нападение этим летом.

Я выключила телевизор.

Когда Элли вернулась домой, я сказала ей, что мы сыграем в игру «Давай притворимся, будто…», и еще раз повторила с ней правила безопасности. Мы с Эваном уже занимались этим раньше, но сейчас любая мелочь имела значение. Элли скоро наскучила эта игра, но я заставила ее повторить все правила дважды. Наше кодовое слово: Олешка. Нельзя никуда ходить с незнакомым человеком. Как набрать 9-1-1. Что может спросить оператор службы спасения. Какой у нас адрес.

Еще я заставила Элли выучить два новых правила: нельзя брать трубку и нельзя открывать дверь, пока кто-нибудь из взрослых не посмотрит, кто пришел.

Всякий раз, когда Элли забывала о чем-то, мое сердце замирало.

Через двадцать минут зазвонил телефон, и, конечно же, Элли взяла трубку. Это была Лорен, но я все равно накричала на дочку. Малышка заперлась у себя в комнате и отказалась со мной разговаривать. Я приготовила на ужин блинчики и написала на них голубикой «Прости меня». Элли быстро помирилась со мной, но сегодня, отвозя ее в школу, я по-прежнему чувствовала себя ужасно.

Когда я приехала домой, полицейские уже ждали меня, собираясь устанавливать прослушку. Потом приехали сотрудники службы безопасности и установили сигнализацию.

Мне выдали персональное сигнальное устройство, которое я должна носить на шее, но я не хочу, чтобы Элли спрашивала, что это, и потому прячу его в сумке.

Когда все уехали, я уселась в кресло в гостиной, глядя на новую систему сигнализации и телефон. Они вселяли в меня панику. Сколько это все продлится? Я теперь даже не могу спокойно поговорить с Эваном…

И тут зазвонил телефон.

«Просто посмотри на дисплей. Наверное, это даже не он».

Звонок повторился.

«Может быть, это из полиции».

На экране высветился номер Эвана, и я с облегчением вздохнула.

– Привет, малыш, я…

Связь оборвалась.

Я перезвонила, но включился автоответчик.

Отлично, еще один незавершенный разговор! Я швырнула трубку на стол. Когда телефон зазвонил снова, я чуть было не взяла его, но в последний момент заметила номер на дисплее. Звонили из телефона-автомата. Задержав дыхание, я смотрела на трубку. После пяти звонков телефон наконец замолк.

На этот раз я тут же позвонила в полицию, Надин, но тот тип не оставил сообщения, поэтому звонок ничего нам не дал. Сержант Дюбуа сказал, что мне не следует брать трубку, не поговорив с людьми из отдела по борьбе с тяжкими преступлениями, а они приедут только завтра. Они хотят, чтобы после их приезда я сразу же пришла в полицейский участок и сдала кровь на анализ ДНК. Поэтому я и перенесла нашу встречу на сегодняшний вечер. Ну и еще потому, что мои мысли путаются. Я пробовала успокоиться с помощью разных техник, которые вы мне предложили: бегала в парке, записывала все, что произошло за день, медитировала, пела, чтобы устранить это странное ощущение в горле… Я даже пыталась петь во время медитации!

Хуже всего то, что я не могу поговорить об этом со своей семьей, не могу поговорить с Лорен. Вы же меня знаете, сначала мне нужно обсудить с кем-то новости, а потом уже думать, что делать. Слава богу, у меня есть Эван. Мы с ним разговаривали вчера вечером, и он очень поддержал меня, но мне его не хватает. Когда Эван рядом, я чувствую себя собранной и спокойной, словно знаю, что все будет в порядке. Сегодня адвокат Джулии сделал от ее лица официальное заявление для прессы: она не Карен Кристиансон и никогда не отдавала своего ребенка на удочерение. Любому, кто попытается опровергнуть это заявление, может быть предъявлено обвинение в клевете.

Сегодня утром, когда я отвезла Элли в школу, у дома меня ждали репортер с оператором. Следуя совету папы, я подтвердила заявление Джулии, сказав, что ни Джулия Ларош, ни Карен Кристиансон не являются моей биологической матерью и я подам в суд на любого, кто станет распространять подобные сплетни обо мне или моей семье. Потом я захлопнула дверь прямо у них перед носом.

Я понимаю, почему Джулия солгала. Она пытается защитить себя. Сама я хочу защитить Элли, но мне было странно читать заявление Ларош. Она словно отреклась от меня вновь, и от этого мне показалось, что я и не существую вовсе.

Как бы то ни было, сейчас все не так уж и плохо. Я жду результатов анализа ДНК. Если он совпадет с ДНК, обнаруженной на местах преступлений, то все это станет… реальным. Но я надеюсь, что в лаборатории не выявят соответствия. Может, просто возникла путаница с записями в службе усыновления и я даже не дочь Джулии. Может же мне повезти, верно?