Дарственная надпись И. Г. Эренбурга Е. Г. Полонской на книге: Илья Эренбург. «Верность (Испания, Париж). Стихи». (М., 1941).

«Дорогой Лизе с любовью и с благодарностью за „Пылают Франции леса“ Илья Эренбург. Май 1941. Ленинград».

Дарственная надпись Е. Г. Полонской И. Г. Эренбургу на книге: Елизавета Полонская. «Камская тетрадь. Стихи». (Молотов, 1945).

«Дорогому Илье с любовью. Л. 17/IX 45».

Поздравив друг друга телеграммами с новым 1955 годом, Полонская и Эренбург возобновили переписку. Началась оттепель (напомню, что это, общепринятое теперь, название той исторической эпохи надежд и иллюзий, название, которое власть категорически не принимала, дал именно Эренбург). В том же году Полонская приезжала в Москву и повидала Эренбурга у него на даче — в подмосковном Новом Иерусалиме. Любовь Эренбурга к возможности уединяться от городской, да и международной суеты на даче ей была понятна: она и сама теперь старается ежегодно проводить лето и начало осени в сельской Эстонии, под Тарту, где подружилась с молодым тогда Ю. М. Лотманом. Она пишет о полюбившейся ей Эльве Эренбургу: «Там у меня нечто вроде твоей „подмосковной“, и конечно, гораздо скромнее и более чужое, но все же очень милое: цветы, деревья, леса, речка, болота и т. д.». Начавшаяся в стране оттепель придала им силы: «Я очень рада, что видела тебя в хорошей форме. Мне даже показалось, что мы оба сейчас моложе, чем четыре года тому назад». Эренбург звал её еще раз выбраться в Новый Иерусалим, но пришлось срочно возвращаться домой и не получилось («Спасибо за приглашение и прости, что я им не воспользовалась. Так редко приходится делать то, что хочется»).

В 1955–1957 годах Полонская ежегодно приезжает в Москву: она часто болеет, даже тяжело, но видеться им все же удается. В её письме 16 марта 1956 г., т. е. после посещения Нового Иерусалима, впервые появляется «привет Любови Михайловне»[1017] — второй жене Эренбурга (они поженились в Киеве в 1919 году, но во всей многолетней переписке Полонской с Эренбургом ни одного упоминания о его второй жене до того никогда не было). Теперь же установились вполне дружеские отношения — о них мы еще скажем. То, от чего категорически отказалась Полонская в молодости — Любови Михайловне пришлось терпеть едва ли не всю свою жизнь: постоянные романы Эренбурга, подчас очень серьезные (примерно в 1950 году начался последний в его жизни роман — с Лизлоттой Мэр[1018], и Эренбург его не скрывал). Но, человек XIX века, Эренбург брака не разрывал, да и вообще сохранял ласковые отношения со всеми своими прежними возлюбленными. Так что при, казалось бы, полном внешнем благополучии жизни, сердце Л. М. в те годы было уже очень больное и пережила она И. Г. совсем немного.

Эренбург всегда много работал — писал, печатался, выступал, разъезжал по миру. Зачастую Полонская узнавала о его жизни из газетных и журнальных публикаций и часто откликалась на опубликованное им — на статьи, в которых он поддержал молодого тогда Слуцкого, или рассказал о Цветаевой, или, говоря о Стендале, формулировал острейшие вопросы тогдашней общественной и литературной жизни.

Все чаще Полонскую, стоило ей приехать в Москву, одолевали хвори. «Милая Лиза, — писал ей Эренбург 23 марта 1957 года, — твоя болезнь меня очень взволновала. Я обрадовался, когда мне сказали, что тебе лучше. Пожалуйста, помни, что наше поколение должно быть крепким, веди себя как Форш!». Сам Эренбург не знает отдыха и терпеть не может врачей: у него слишком много дел. О своей литработе, о статьях, которые могли показаться «историей», он пишет Полонской откровенно, что все это — борьба, борьба, добавим от себя, за десталинизацию культуры: «На меня взъелись за статью о Цветаевой[1019], за статью в „ЛГ“[1020], которую Кочетов[1021] напечатал с глубоким возмущением, объявив своим сотрудникам, что она, как поганая мазь, „только для наружного употребления“. Я долго сидел над двумя статьями. Сначала написал о французских импрессионистах[1022], а вчера кончил статью о Стендале[1023]. Это, разумеется, не история, а все та же борьба». «Французские тетради», как только они вышли (а борьбу за эту книгу автору пришлось вести не только с издательством «Советский писатель», где главным тормозом был небезызвестный Лесючевский, но и со Старой площадью), Эренбург прислал Полонской с надписью: «Дорогой Лизе многострадальную мою книгу. И. Эренбург. Зачем только черт меня дернул/ Влюбиться в чужую страну?» — это были строки из стихотворения 1948 года «Во Францию два гренадера…». Полонская ответила сразу: «Очень рада твоей книге, рада втройне. Потому что она вышла в свет, потому, что получила её от тебя и теперь буду читать. С удовольствием перечла некоторые твои переводы Дю Белле, которые давно знаю и люблю… Не собираешься ли ты в Ленинград? Знаю, что ты его не любишь[1024], но все же это не Лажечников „Ледяной дом“, где тебя возьмут да усыпят на шутихе»…. В этом же письме любопытное замечание об Эльзе Триоле в связи с выходом её романа «Незваные гости»: «Она многому у тебя научилась, умная женщина. А про любовь она и сама умела».

В 1959 году Полонская получила еще один подарок от Эренбурга — его сборник «Стихи 1938–1958». На эту книгу, мгновенно разошедшуюся, не было напечатано ни одной рецензии — такова была установка свыше. «Книга великолепная, — написала Е. Г., вообще-то не склонная к такой патетике, — в ней двадцать лет твоей жизни, она как послужной список, если бы в послужные списки отмечали раны… Этим твоим сборником я горжусь. Непримиримые, верные, превосходные стихи. Спасибо тебе. Береги себя».

С 1960 года «Новый мир» начинает публиковать мемуары Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Полонская — их пристальный и, конечно, пристрастный читатель; она обсуждает прочитанное со старыми друзьями (с кем откровенна).

Знакомство с эренбурговскими мемуарами началось с того, что её московский знакомый, поэт и переводчик А. Б. Гатов прислал ей в Тарту два номера «Вечерней Москвы», в которых напечатали (еще до «Нового мира») главу о 1909 годе под названием «Как я начал писать стихи». Полонская даже сразу не распознала, что это главы из огромной книги и в письме Эренбургу называет их статьями; её отклик, в письме от 4 сентября 1960 года, полон радости: «То, что ты написал, очень меня взволновало. Ты сумел так рассказать о тех днях и годах, что мне стало радостно и весело. Многое не знала я, о многом — догадывалась. Но теперь, через много лет, я почувствовала гордость за нашу юность… Ты написал прекрасно, искренне, чисто. Признаюсь, узнав, что ты напишешь о прошлом, я тайно тревожилась. „Наташа“ — ты помнишь ее, написала несколько страниц о начале своей работы в партии, затем о Париже. Я прочла и разорвала все, что касалось 1909 года. Она согласилась со мной. <…> Я приехала в Тарту; мне захотелось поговорить с тобой здесь за столом почтового отделения. Солдат пишет рядом со мной длинное письмо. Очень хочу тебя видеть… Береги себя, не будь слишком щедрым. Надо жить дальше». Эренбург ответил 18 октября; в этом письме впервые содержалось очень важное признание, понятно, что оно не могло не взволновать Е. Г.: «Дорогая Лиза, спасибо за письмо. Я очень обрадовался ему. Как твое здоровье? Теперь ты можешь прочесть всю первую часть „Люди, годы, жизнь“. Многое в ней, как и вообще в жизни, посвящено внутренне тебе (курсив мой — Б.Ф.). Если тебе захочется и если будет время, напомни мне, о чем я забыл — книга наверно выйдет отдельно и я допишу кое-что… Дороже всего мне были твои слова „Искренне, чисто“».