Прощаясь с Ильей в Милане, Лиза понимала, что расстаются они надолго — его дальнейший путь лежал в Вену (неудовлетворенный парижским бездействием и склочной обстановкой эмигрантской среды, Эренбург, получив приглашение работать в «Правду», которую редактировал Л. Д. Троцкий, принял его с явной охотой; Лизу это радовать не могло).

В осеннем письме к матери (октябрь-ноябрь 1909 года) она отвечает на прямой вопрос: «Ты меня спрашиваешь об Илье?[973] Я не писала тебе просто потому, что мне как-то не приходило в голову написать об этом. Кроме того, ты ведь знаешь, что я никогда не люблю говорить о своей личной жизни. Илья все время в Вене, работает там в газете. После моих экзаменов он был здесь недолго и снова уехал. Его процесс разбирался в Москве, но его выделили, не помню почему. Или за неявкой, или родители представили свидетельство о болезни. Так как он привлекался по делу о московской в<оенной> организации>, ему бы дали 4 года каторги. Поэтому он предпочитает оставаться за границей. Он стал писать стихи и у него находят крупное дарование. Вот все, что я могу тебе сказать об Илье». Здесь, скорей всего, речь идет о парижских откликах на стихи Эренбурга — в России они появились чуть позже, но кто именно находил у Эренбурга «крупное дарование», остается загадкой.

В ноябре 1909 года Эренбург вернулся в Париж (работа в Вене его не удовлетворила[974]); он был растерян. В «Книге для взрослых» (1936) об этом рассказывается так: «Полюбив искусство, я потерял устойчивость… Я сидел на скамейке парижского бульвара с Лизой. Мне было восемнадцать лет. Я говорил, что у меня нет больше цели. Париж показался мне легкомысленным до отвращения. Лиза подарила мне книгу; на первой странице она написала, что сердце надо опоясать железными обручами, как бочку. Я подумал, где же я найду обручи. Я раскрыл книгу, это были стихи Брюсова»[975]. Четверть века спустя Эренбург вернулся к этому эпизоду: «Я сидел на скамейке бульвара с Лизой, рассказывал ей о поездке в Вену, о том, что не знаю, как прожить следующий день, — у меня больше не было цели. Лиза говорила о другом. Это была печальная встреча»[976]. Напомню, что в зимние каникулы (конец 1909 года) Лиза отвезла стихи Эренбурга в Петербург и, когда их приняли в журнале, телеграфировала начинающему поэту в Париж; тогда стихи Эренбурга впервые появились в печати[977]. Это его окрылило; Лиза, видимо, еще четче почувствовала, что Илья не тот, что был в феврале…

В биографии Эренбурга и Полонской есть один сюжет, относящийся к самому концу 1909 года, который связан со знаменитыми политическими фигурами и оставил некоторый шлейф не лирических воспоминаний. Это — издание журналов «Тихое семейство» и «Бывшие люди» (названия их — словечки Онуфрия из всё той же пьесы Леонида Андреева), фактически — сатирического обозрения жизни парижской социал-демократической колонии. Жанр этих журналов, их тон соответствовали природным данным и Эренбурга, и Полонской. В автобиографическом письме критику П. Н. Медведеву (примерно 1924–26 годы) Полонская, рассказывая о Париже 1909 года, эти журналы упоминает: «Я с жаром посещала эмигрантские собрания и бегала по Парижу. Париж я полюбила навсегда. Эмигрантщина оттолкнула меня от партии. В маленьком кафе у Бельфорского Льва за круглыми мраморными столиками собиралась парижская группа большевиков… Они не говорили по-французски. За восемь су в день они таскали тележки, мыли пивные бутылки на пивном заводе, мыли полы, если нельзя было устроиться корреспондентом в русскую провинциальную газету. Кое-кто получал скудное пособие из дома, кое-кто — счастливцы — учились и бегали по вечерам в русскую библиотеку и до дыр зачитывали русские газеты. Эсеров презирали, меньшевиков разоблачали, соблюдали чистоту фракции и, сидя у подножия Бельфорского Льва, требовали бойкота III Думы… Помню Ленина на собраниях группы. Он приходил редко, сидел в углу, играл в шахматы и, глядя исподлобья, слушал ораторов, не прерывая игры. Помню его что-то спокойно отвечающим Эренбургу, тогда тоже члену партии. С Эренбургом вместе мы издавали два юмористических русских журнала „Тихое семейство“ и „Бывшие люди“. Журналы эти, по-видимому, не сохранились». Оценка печатавшихся типографски журналов в этом письме несомненно смягченная — они были не юмористические, а именно сатирические (карикатуры, скетчи, заметки), и потому встретили резко враждебное отношение Ленина[978]. После такого афронта и Эренбург, и Полонская отошли от большевистской группы — Полонская сосредоточилась на медицине, продолжая время от времени писать стихи, а Эренбург целиком посвятил себя литературе. «Мы его потом встречали в Латинском квартале, — рассказывает в цитированных воспоминаниях Т. И. Вулих, — но совершенно преобразившегося. Из чистенького гимназиста „хорошей семьи“ он превратился в неряшливого, лохматого представителя богемы. Проводил все дни в кафе и всегда с книгой стихов под мышкой. Лиза с гордостью говорила, что он живет как спартанец, спит без простынь, но переплетает Бальмонта в белый пергамент. Во всяком случае, он порвал всякие отношения не только с Группой целиком, но и со всеми ее членами, кроме Лизы, перестал даже кланяться». Со временем эти сатирические журналы стали связывать только с именем Эренбурга[979] — о дальнейшей судьбе Лизы Мовшенсон никто из парижских большевиков ничего не знал, зато имя Ильи Эренбурга оказалось у всех на слуху.

Разлука

По-видимому, уже после возвращения из Петербурга с зимних каникул Лиза почувствовала, что мысли Ильи заняты не только стихами. Еще в конце 1909 года на одной из эмигрантских вечеринок он познакомился с первокурсницей медицинского факультета Сорбонны Катей Шмидт, приехавшей в Париж из Петербурга учиться. «Влюбился я сразу», — признается не склонный к такого рода признаниям Эренбург[980].

Для Лизы, видевшей Катю в Сорбонне, это был жестокий удар. Отношения с Ильей она резко порвала, хотя он, наверняка, пытался сохранить их дружескими[981]. Весной 1910 года Илья с Катей путешествовали по Европе; месяц они провели в волшебном Брюгге — двумя итогами этой дивной поездки стали первая книга Эренбурга «Стихи» (она вышла в том же 1910 году в Париже) и дочь Ирина (она родилась в марте 1911 года в Ницце). В 1913 году (это был единственный, и очень тяжкий, удар такого рода в жизни Эренбурга) Катя оставила его и ушла с дочкой к Т. И. Сорокину, их общему парижскому другу, доброму, покладистому человеку («У нас с Катей жизнь не клеилась, — пишет Эренбург в мемуарах, — мы были людьми с разными характерами, но с одинаковым упрямством»[982])…

Лиза оставалась в Париже, тщательно избегая «эренбурговских мест» — больше трех лет она ничего не знала об Илье (по крайней мере, так пишет об этом). Через какое-то время она познакомилась с итальянским журналистом Альфредо Таламини, немолодым сотрудником небольшой, но популярной газеты «Ля пти репюблик». В её поздних воспоминаниях эта встреча выглядела так: «С Таламини мы познакомились на второй год моей парижской жизни: он подошел ко мне на улице, снял широкополую шляпу, низко поклонился и попросил разрешения пройти со мною рядом. Это не похоже было на обычные для французов способы знакомиться, и я не стала возражать. Он сказал, что видел меня на Русском балу, куда его привели знакомые русские студентки. Ему сказали, что я пишу стихи и он хотел бы, чтобы я ему их прочла.

— Вы же не поймете!