Мне надо было приготовить макароны к ужину. Я пошла на кухню и начала щепать лучину для печки-голландки, но когда я подняла топорик, то почувствовала, что со мной происходит что-то необычное. Я уронила топорик, побежала в комнату и сказала Ники, что произошло, он помог мне лечь в постель и поспешил за женщиной, жившей через дорогу.

Он вернулся очень расстроенным. Добрая женщина сказала ему: «Что же вы делаете, ей надо было быть в родильном доме давным-давно. Ребенок может родиться с минуты на минуту».

Бесполезно было искать извозчика, в этом районе их не бывало. Ники помог мне встать, надеть пальто, и мы отправились пешком. Такое путешествие трудно забыть. Больница была версты за две, а боли уже начались, мы могли продвигаться только в промежутках между ними. При каждой схватке мы вынуждены были останавливаться и пережидать. Мой бедный муж ужасно беспокоился, тщетно смотрел он по сторонам в надежде увидеть извозчика или любое средство передвижения — ничего не было. И мы шли и шли. Время между схватками становилось всё короче и короче.

Наконец мы прибыли в больницу. Меня приняла сестра, и, поскольку Ники не разрешили остаться, он ушел. После обычной рутины меня положили на высокий стол в родильной палате, рядом со мной был колокольчик, сестра сказала, чтобы я позвонила, когда роды действительно начнутся, и ушла. Мне было очень больно, я встала со стола и попробовала ходить, мне казалось, что это облегчит боль, потом села опять и снова встала. Я просто не знала, что делать. Никого поблизости не было. Иногда я слышала голоса за закрытой дверью и пыталась позвать, но никто не приходил. Один раз мне удалось привлечь внимание, и довольно сердитая сестра появилась в дверях.

— В чем дело? — спросила она.

— Роды начались, — ответила я, — пожалуйста, подойдите и помогите мне.

Она вошла в палату, подошла ко мне близко и сказала:

— Ничего похожего, лежите смирно и не беспокойте никого. У нас мало персонала, и мы перегружены.

Она укрыла меня одеялом и вышла. Самые мрачные мысли стали приходить мне в голову, я взяла колокольчик и стала трезвонить, но никто не приходил. Измученная болью, физическим и душевным страданием, я решила снова лечь. То меня бил озноб, то я обливалась полом. Я лежала в прострации, скованная болью.

Внезапно быстрыми шагами вошла сестра, поправила одеяло, протерла мне лицо и едва успела убрать стул с колокольчиком, как дверь распахнулась, и вошла большая группа людей. Все были одеты в белое, а во главе был пожилой приятного вида мужчина. Он подошел прямо к высокой койке, на которой я лежала. За ним последовали и остальные, все молодые, студенты, врачи и среди них несколько сестер.

Добрым взглядом он окинул мое измученное и несчастное лицо и сказал:

— Вы много страдали, но теперь это продлится недолго.

И, повернувшись к группе, сказал:

— А теперь посмотрите, так бывает, когда всё в порядке, — он осторожно положил руки мне на живот. — Головка здесь, всё так, как должно быть.

В этот момент началась безумная боль и я застонала. Врач быстро убрал руки с моего живота, последний раз посмотрел на меня ободряюще и, прежде чем выйти из комнаты, отдал строгое распоряжение старшей сестре:

— Не оставляйте ее одну, ребенок может родиться в любую минуту.

Дверь закрылась, а акушерка засуетилась, принося тазы, наливая горячую воду, разбавляя ее холодной, раскладывая чистые полотенца и так далее. Я сказала:

— Не думаю, что выживу на этот раз.

Она посмотрела на меня и ответила:

— Еще как выживешь, с тобой всё в порядке.

Добрый доктор был прав. Когда все приготовления были закончены, родилась девочка. Акушерка все время стояла рядом и направляла мои усилия. Она была очень опытной, быстро сделала всё, что нужно для малышки, и положила ее рядом со мной, чтобы я могла на нее посмотреть.

Потом меня положили на носилки и перенесли в палату, где лежали остальные женщины. Было немного больше 8 часов вечера, когда меня уложили в постель. Я была очень голодной, так как не ела с самого утра, но ужин был уже закончен, и не было никакой надежды поесть. Одна из женщин отломила кусок хлеба и протянула его мне. Я съела его с большим удовольствием. Позже я узнала, что милый старый доктор, демонстрировавший меня студентам, был очень важным человеком. Он был профессором и главным врачом этой больницы. Я узнала также, что в это время больница находилась в очень плохом состоянии. Не хватало персонала, и она не могла содержаться в должной чистоте. Как раз в это время ее должны были закрыть для чистки и дезинфекции, кроме того, было необходимо сделать некоторые перестройки. Поэтому пациентов выписывали, как только температура становилась нормальной, и Ники забрал меня домой уже на третий день.

Я себя хорошо чувствовала, но у меня всё время чесалась голова. Скоро я, к своему ужасу, поняла, что у меня вши. Спустя несколько дней оказалось, что на правой стороне шеи сзади у меня появилось пятно, которое зудело. Я начала расчесывать его, и через несколько дней оно стало больше и выглядело как нарыв. При этом температура у меня поднялась, и Ники решил позвать нашего профессора, посмотреть меня. Я лежала в кровати, а новорожденная рядом на стуле.

Появившись, доктор посмотрел на меня и сказал:

— Когда вы приходили ко мне восемь месяцев назад, я вас предупреждал. Эта воспаленная опухоль у вас на шее туберкулезного происхождения, и вы приобрели ее из-за того, что не прервали беременность, теперь у вас туберкулез.

— Разве его нельзя вылечить? — спросила я, чувствуя, что задела его чувства непослушанием.

— Попробуем, что можно будет сделать, но ваше состояние не очень хорошо, и лечение займет много времени. Туберкулез — это надолго.

Он едва взглянул на ребенка, но прописал лекарства и мази, объяснил, как мазать вокруг воспаленного места и ненадолго остался, чтобы поговорить с мужем. Как только я получила лекарство и мазь, я стала делать всё, что было прописано, но, несмотря на это, опухоль не только не уменьшалась, но, наоборот, росла всё больше и больше. Обширнее становилась и область покраснения кожи. Боль тоже усиливалась, и дошло до того, что я не могла пошевельнуть шеей. От вечера к вечеру росла температура, и было ясно, что лечение не приносит мне облегчения. Муж решил позвать специалиста. Тот был в ужасе от моего состояния.

Оказалось, что мне был прописан совершенно неправильный курс лечения и что моя опухоль ни в малейшей степени не была туберкулезной. Это был опасный вид абсцесса, который нужно было вскрыть не откладывая, иначе последствия могли быть фатальными. Прописанная мазь способствовала его развитию. Женщина, которая помогала нам в то время, помогла мне добраться до клиники, но мы не смогли увидеть нужного человека, и ничего не было сделано. На следующий день Ники повел меня сам. На этот раз меня сразу взяли в операционную. Я нервничала, потому что слышала о недостатке анестетиков и о том, что они не дают их людям вроде нас. Но мне дали хлороформ, операция была сделана. Я проснулась с большим чувством облегчения — боли не было.

Несколько дней спустя пришло письмо из Лондона. В нем были слова: «…Появилась новая идея, и, на этот раз, она может удасться». Эта волшебная фраза была как первая ласточка, как начало чего-то большого.

Всё шло хорошо. Рана на шее прекрасно заживала, вскоре должны были снять повязку, и я снова смогла бы вести нормальную жизнь. Ребенок совершенно не создавал мне никаких трудностей, у меня был много молока. Двое старших были в порядке.

Вдруг в конце февраля, когда мы готовились мыть всех троих детей, дверь внезапно открылась, и в комнату вошла группа людей. У меня упало сердце. Я поняла, кто это, несмотря на их штатскую одежду. Они старались быть вежливыми и даже извинились, что побеспокоили нас, но для меня это не имело значения. Они забрали мужа с собой, и я понимала, куда. Когда они ушли, я закончила купанье и уложила детей. Потом села и заплакала. Зашла девушка-коммунистка, жившая наверху. Она дружила с гэпэушниками и, наверно, была послана, чтобы проверить мою реакцию. Я взяла себя в руки и предложила ей чаю.