Вскоре со светильником в руке показался какой-то угрюмый седой араб, нехотя пожелавший им доброго вечера. Вид у него был недовольный и робкий. Гурген, не обращая на это внимания, прикрикнул на него:

— Слушай, старик, смотри на меня, когда с тобой говорят. Что, в этом доме, кроме тебя, нет никого?

— Есть, князь.

— Зачем же тогда послали тебя? Ты старик, и тебе надо отдохнуть. Где же скрываются молодые? Как зовут твоего господина?

— Али Эрмени.

— Али, это хорошо, и Эрмени хорошо, если бы эти оба имени не стояли бы рядом. Приветствуй его от меня и скажи, что закон гостеприимства обязывает его выйти к нам, а не скрываться.

— Если он спросит, кто приветствует его, как вас назвать?

— Скажешь, друг друзей и враг врагов, чистокровный истинный эрмени[62].

Оставим наших друзей в комнатах для гостей и войдем за стариком в гарем, где в это время притаились в страхе все обитатели замка. Человек шесть вооруженных слуг стояли, вытянувшись у дверей. Их можно было принять за статуи, если бы они не дрожали всем телом.

Несколько пленных эфиопов с растерянными лицами, находящихся тут же, не знали, что им делать. А в одном из внутренних покоев пятнадцать женщин разного возраста и разных наций стояли в ряд перед женщиной в роскошных одеждах. Она сидела на софе, поджав под себя ноги. Голова ее была покрыта зеленым покрывалом, говорящем о том, что она происходит из рода Магомета. Это была смуглая, сухопарая женщина, черные глаза и густые брови которой придавали ей еще большую черствость. К ее усыпанному драгоценными камнями поясу был пристегнут кинжал в золотых ножнах, а рядом на подушке лежал бич из плетеных воловьих жил для устрашения служанок и рабов, ибо эти злые, наглые глаза говорили о том, что за малейшую провинность и ошибку здесь наказывали бичом.

В большой комнате, где было столько народу, стояла глубокая тишина, нарушаемая только шуршанием шелковых одежд госпожи. Некрасивое лицо арабки было еще больше обезображено гневом и тревогой.

Когда старик Хасан вошел в комнату, терпение ее уже истощалось.

— Подойди, Хасан! — вскричала госпожа. — Что за люди, эти разбойники?

— Госпожа, это армяне, два князя и около десяти воинов.

— Что они сказали, как ответили на мои слова?

— Госпожа, у меня не было времени передать им твои слова. Один из князей, настоящий исполин, грозно приказал мне, чтобы я не смел показываться ему на глаза, и потребовал к себе господина.

— Ты не сказал, что владелицей крепости являюсь я?

— Нет, госпожа, — со страхом пролепетал старик, пятясь к дверям, потому что глаза женщины сверкнули от ярости, а рука потянулась к бичу.

— Негодный слуга! Так-то ты исполняешь мои приказания? Ты не сказал этим неверным, что госпожа — из рода Магомета и близкая родственница великого эмира?

— Не было времени говорить, госпожа. Перед этим великаном растерялся бы самый храбрый из людей, а я старый, больной человек… Слава аллаху, госпожа, у тебя есть слуги моложе меня…

— Замолчи, негодный старик! Нехватало только твоих советов! Убирайся с глаз! Да станет желчью съеденный тобою хлеб!

Старик поспешно вышел, довольный, что так легко избавился от наказания.

Госпожа три раза ударила в ладоши, и сейчас же из соседней комнаты вышел мужчина лет тридцати. Он смело подошел к ней, не поднимая при этом глаз на служанок, стоявших, опустив головы, со сложенными на груди руками.

— Пойди, Али, узнай, чего хотят эти разбойники, — сказала, гневно сверкнув глазами, госпожа.

Молодой человек, якобы не понимая причины ее гневного взора, вышел из гарема и прошел в комнату, где сидели Гурген и Хосров. Приветливо поздоровавшись, Али сел.

— Ты и есть владелец крепости? — опросил медленно Хосров, не дав Гургену говорить.

— Да, если это угодно богу, — ответил Али.

— Так ты принимаешь посланных богом гостей, которые стучатся поздно ночью с просьбой дать им ночлег и кусок хлеба? Твоя наружность говорит о другом.

— Некоторые семейные дела помешали нам принять вас подобающим образом. Возможно, что и ваш воинственный вид перепугал стражей. Я нездоров и прилег отдохнуть. Извините за допущенную оплошность. Вы наши гости, и мы с радостью исправим свою ошибку. Ужин для вас скоро будет готов, я попрошу вас немного подождать.

Любезный тон и приветливые слова смягчили гнев Гургена и привели его в себя. В это время в дверях показался Вахрич и сделал ему знак. Гурген оставил собеседников и вышел из комнаты. За дверью Вахрич радостно прошептал.

— На этот раз у меня хорошая новость.

— Говори скорее.

— Дочь князя Хосрова здесь.

— Как? — изумился Гурген.

— Ей богу, здесь.

— Откуда ты знаешь?

— По твоему приказанию я бродил вокруг замка, чтобы никто из обитателей не побежал за помощью. Устал и сел отдохнуть под узким решетчатым окном. Вдруг из окна раздался слабый голосок:

— Ты армянин?

— Да, благодарение богу, армянин, — ответил я.

«Пожалуйста, говори тише, чтобы никто не слышал. Ради бога, освободи меня отсюда, ханум убьет меня. Я, как и ты, армянка, меня зовут Арига, я дочь Хосрова Акейского», — сказала, плача, и так тихо, что я с трудом расслышал.

— Пойдем, покажи мне это окно. Человек может пролезть в него?

— Такой, как ты, не сможет, а небольшой человек пройдет.

Окно доходило Гургену до плеч. Не задавая никаких вопросов, наш великан попробовал решетку и, упершись коленом о стену, высадил ее.

— Пойди сюда, доченька, ты свободна, — сказал Гурген, смягчив по возможности голос и просовывая голову в окно. Девочка, при этом шуме отбежавшая к двери, робко подошла к своему избавителю к протянула ему руки. Гурген взял ее на руки и вынес на воздух.

— Правда ли, доченька, что тебя зовут Аригой? — спросил он.

— Да, — ответила девочка, не зная, бояться его или нет.

— Хочешь видеть своего отца? Завтра утром я тебя повезу к нему.

— А сегодня вечером нельзя?

— Посмотрим, постараюсь, доченька.

Так на руках отнес он девочку в комнату и посадил там, приставив к ней Вахрича и приказав ему молчать.

Он вошел к Хосрову, когда Али прощался с ним.

— Хосров, кажется дочка твоя в этой крепости.

— Как? — глаза князя просияли.

— Точно не знаю, но несколько пленных девочек говорили в окно с нашими воинами и просили освободить их.

Хосров пристально посмотрел на Гургена и заметил, что он как-то особенно радостен.

— Гурген! Ты освободил мою дочь! Да благословит тебя бог! — Он бросился на шею Гургену. — Говори же, где моя Арига?

— Не волнуйся, Хосров, мы освободили одну девочку, но Арига ли это, не можем знать.

— Пойдем, пойдем скорей, — сказал Хосров.

Когда они вошли в комнату, Арига сидела с погасшими глазами, худая, бледная, в разорванной одежду Она едва узнала отца. Хосров сразу бросился к ней. Они обнялись и долго рыдали в объятиях друг друга, пока Гурген не разнял их, боясь, что радость обратится в печаль.

Он объяснил Хосрову, что им надо еще многое узнать у Ариги, и стал ее расспрашивать о количестве вооруженных слуг в комнатах. Когда же дело дошло до госпожи, они услыхали многое об этой страшной женщине, которая была кошмаром для слуг, рабов, служанок и своего мужа. Они узнали, как она ревнует его, достаточно ему только ласково поговорить с кем-нибудь из служанок, как она бьет их, сажает в темницу, пытает и не останавливается даже перед ядом. В саду есть место, которое, пленники с ужасом называют «могилой служанок».

— Я здесь ничего не смогу есть, — сказал Гурген, — и никому не позволю положить в рот куска хлеба. Едем!

— Нельзя так спешить, — заметил Хосров. — Мы освободили мою дочь. Но здесь есть еще армянские девушки, которых нельзя оставлять в руках этой ужасной женщины. Освободим и их. Скажи, Арига, тут есть еще армянки?

— Четыре маленьких девочки, одна из них даже меньше меня.

— А среди взрослых нет армянок?