Периш встал и забегал по комнате, явно не находя себе места. Впрочем, Аллейн на протяжении своей карьеры неоднократно имел дело с артистами. Он хорошо представлял, что их поступки часто являются продолжением их сценических ролей, ничего с этим не поделаешь, и нельзя их насквозь фальшивое поведение считать просто притворным, как у нормальных людей другой профессии. Аллейн знал, что у актеров зачастую трудно распознать, где они говорят от души, а где этой самой душой кривят, и, кроме того, является ли это искривление души инстинктивным или намеренным. Короче, Периш метался по комнате, словно выполнял приказания весьма требовательного режиссера. И вероятно, он сам не предполагал, насколько театральными кажутся со стороны его страстные движения.

— Нет, я начинаю что-то понимать, — вдруг заявил Периш, круто оборачиваясь к собеседнику. — Но это похоже на дурной сон, ей-богу! Понимаете, погас свет, то есть не погас, а лампы вдруг потускнели до чертиков, а кроме того, все были здорово навеселе и мало что могли приметить… Я, простите, просто пытаюсь думать об этом как о мизансцене, а в мизансценах я всегда помню расстановку исполнителей…

— Отличная мысль! — подбодрил его Аллейн.

Отворилась дверь, и в комнату просунулась чья-то нечесаная голова.

— Извините, миль пардон, — молвила голова.

— А, мистер Кьюбитт? — сразу отреагировал Аллейн.

— Заходи, Норман! — пригласил Периш.

Кьюбитт вошел и прислонил холст, который держал в руке, лицом к стенке.

Периш представил друга следователям.

— Рад познакомиться, — сказал Аллейн. — Мы тут с мистером Перишем пытались восстановить картину, которая возникла после ранения пальца мистера Уочмена.

— Угу… — Лицо Кьюбитта скривилось в улыбке. — Ну, продолжайте, продолжайте… Прости, Себастьян, за мое вторжение в столь ответственный момент…

Художник присел на низенький табурет у огня и стал тыкать в камин палочкой. Периш, однако, выглядел сбитым с панталыку.

— Так вот… — пробормотал он. — Люк опустился… Опустился на кушетку. На ту, что рядом с камином… Легг, помнится, щебетал что-то о том, как ему невыносимо жаль, что так получилось… Норман и Дессима были у стойки бара, так? Она сидела на табурете у дальнего конца. Билл сделал шаг вперед, и старый Помрой тоже перегнулся через стойку. Погодите… Да, мисс Даррах сидела у камина в закутке, а в дупель пьяный Джордж Нарк шатался в том же районе… Правильно я говорю, Норман?

— Продолжайте, пожалуйста, — попросил Аллейн.

— Ну, свет замигал, а потом стало вдруг совершенно темно… — Периш искательно посмотрел на Кьюбитта.

— Да-да, — подтвердил Кьюбитт. — Это не коньяк виноват, Себ. На самом деле свет погас.

— А дальше вообще все было отвратительно, — вздохнул Периш. — Просто ужас! Может быть, мне не надо продолжать?

— Ну что ж, может быть, вы продолжите, мистер Кьюбитт? — предложил Аллейн.

Кьюбитт сосредоточенно набивал свою трубку. Ногти его, как обычно, были окрашены в разные цвета масляными красками.

— По-моему, эта мысль уже звучала на следствии, — заметил художник. — То, что Люк Уочмен был настолько потрясен видом собственной крови, что мог вполне дать дуба… И насчет погасших огней тоже правда. Похоже было, что свет в комнате запульсировал… И тени заметались… Я помню правую руку Люка. Этой рукой он шарил по груди, словно искал носовой платок или что-нибудь еще… Легг воскликнул что-то вроде: «Бог мой, неужели я его так поранил?» А потом говорит: «Посмотрите на его лицо! Разве это не приступ?» И туг ты, Себастьян, в запале отвечаешь: «Нет, ему просто конец приходит, когда он видит свою кровь…» Тогда именно ты это и сказал, Себ, насчет чувствительности Уочмена.

— А что я мог еще подумать? Я ведь…

— Я и не считаю, что ты думал в тот момент вообще что-нибудь. Но ведь Легг на самом деле был здорово расстроен, и тут Эйб побежал к буфету, стал вытягивать оттуда йод и бинт… Мисс Даррах очнулась от своей дремоты и взяла бинт у Эйба. Эйб налил йод на ранку, и тут Люк прямо передернулся весь, словно его оса укусила… Мисс Даррах сказала, что не худо бы ему дать глотнуть коньяку, и Дессима быстренько налила в стакан и подала Люку. Стакан-то стоял прямо здесь, на столе.

— На столе рядом с мишенью, близко от мистера Периша? — уточнил Аллейн.

— Ну да. — Кьюбитт насмешливо глянул на Аллейна сквозь клубы табачного дыма. — Так вот, Дессима дала Люку коньяку. Он глотнул, и тут уж ему стало совсем худо. Он прямо задергался весь… — Кьюбитт помолчал, покурил… — Это выглядело чертовски скверно. Стакан выпал из его руки. Тут подошла мисс Даррах со своим бинтиком и… И свет как раз вырубился…

— Ну что ж, все понятно, — подытожил Аллейн. — Я понимаю так, что после того, как Эйб Помрой взял йод и бинт из шкафа, и до того момента, как мистер Уочмен скончался, вы все собрались вокруг Уочмена?

— Да. И мы все не слишком-то двигались, прямо скажем. Во всяком случае, Легг, я, Билл… Да и Себастьян. Эйб и обе наши, так сказать, девушки подошли поближе. Вот и все.

— А когда свет наконец зажегся, все стояли на прежних местах? И никто не двигался? — спросил Аллейн.

— Ну, в основном да. Только…

— Только что?

Кьюбитт обратил долгий взгляд на Аллейна. Его погасшая трубка грозно торчала изо рта, словно замолкшее на время корабельное орудие. Он пошарил по карманам в поисках спичек.

— Насколько я помню, без света в комнате было до черта всяких движений…

Глава одиннадцатая

Будни расследования

— О каких передвижениях вы говорите? — несколько удивленно переспросил Аллейн.

— Я знаю, о чем речь, — вмешался Периш, прежде чем Кьюбитт успел ответить. — Дело в Люке. У него случился приступ именно тогда, когда погас свет. И он дергался как марионетка… Это было ужасно — просто пантомима какая-то…

— Нет, я вовсе не это имел в виду, — флегматично продолжал Кьюбитт. — Да, Люк издавал какие-то звуки. И он колотил ногами по кушетке, словно намеревался выбить на ней узор в форме своих подошв, скажем мягко… Он раскидывал руки в стороны — ну и всякое такое…

— Бога ради, не надо говорить о подобных вещах! — взмолился Периш. — Я просто не понимаю, как ты можешь сидеть здесь так спокойно и рассуждать обо всем этом!

— Но ведь именно это от нас сейчас и требуется? — заметил Кьюбитт.

— Боюсь, что именно так, — вмешался Аллейн. — А какие еще передвижения вы заметили, кроме движения мистера Уочмена?

— Кто-то явно шарил по полу, — вставил Кьюбитт.

Периш нетерпеливо махнул рукой:

— Милый Норман! «Шарил по полу!» Ты вводишь суперинтенданта в явное заблуждение! Явное! Скорее всего кто-то просто наклонился к Люку, чтобы оказать ему помощь! Вот и все!

— Нет, я именно имею в виду — шарил! — повторил Кьюбитт. — Потому что кто-то даже боднул меня головой в коленку, а этого я не могу забыть и простить!

— А где вы стояли, мистер Кьюбитт? — спросил Аллейн.

— У самой кушетки, спиной к ней. Касался ее ногами, можно сказать.

— А почем ты знаешь, что тебя задели именно головой? — бросил Периш раздраженно. — Может быть, ногой?

— Я способен отличить башку от ноги даже в темноте, — отрезал Кьюбитт. — Поверь, для этого у меня достаточно жизненного опыта…

— Тогда, наверное, кто-то хотел подобрать упавший стакан, — заметил Периш.

— К этой минуте стакан уже был разбит! — Кьюбитт глянул на Аллейна. — Кто-то наступил на него в темноте и раскрошил… Но все это не так уж важно. Тем более, я не могу определить, чья это была голова. Снаружи головы у всех одинаково твердые…

— Может быть, это была голова Легга? — спросил Периш.

— Я же сказал, — мягко повторил Кьюбитт, — мне трудно судить о принадлежности боднувшей меня головы. Я знаю только, что она меня боднула. Причем ее тут же отдернули.

— Тогда, возможно, это был Эйб? — предположил Периш.

— Почему именно Эйб?

Периш повернулся к Аллейну и сказал несколько заискивающе: